Унтер Лёшка
Часть 24 из 26 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Лихие кавалеристы с удивлением смотрели на такое непривычное одеяние и тихо между собой перешёптывались.
– Кто старший-то у вас, снеговики? – с недоумением пробасил гусарский ротмистр, подкручивая в удивлении свой ус.
– Здравия желаю, ваше благородие, – козырнул, подходя к офицеру, Лёшка. – Отдельная команда егерей из Апшеронского пехотного, старший команды сержант Егоров. А мы ведь с вами уже знакомы, не узнаёте меня?
Ротмистр спрыгнул с лошади и внимательно всмотрелся в молодое лицо унтера, одетого в какой-то белый балахон.
– Да, голос-то вроде знакомый, – протянул он. – Но как признать тебя в эдаком маскарадном наряде?
– А вспомните, вашбродь, небольшой обоз из Бендер, что отбился от татарвы осенью, у нас там ещё один единорог был с собой при двух канонирах. А вы попозже уже появились, когда вся татарва ушла, а мы в сторону Фокшан ехали. У вас же, вашбродь, вроде бы Гущинский фамилия?
– Точно! – вспомнил ротмистр. – Мы ещё с ребятами удивлялись, как это вы такой малой командой да от стольких крымчаков отбиться смогли. Самого тебя вроде бы Алексеем звали?
– Так точно! – улыбнулся Лёшка. – Егоров Алексей, егерская команда Апшеронского пехотного полка.
– Ну тогда добрые солдаты, – кивнул одобрительно Гущинский, – хорошо вы в тот раз повоевали. Седайте уже на коней, ребятки, вон на тех, что мы для вас оседлали, – и ротмистр кивнул на подогнанных заводных лошадей. – Чай, уж могут твои на лошадях-то верхом усидеть, из деревенских, небось, ведь они все?
Половину пути до крепости егеря проехали верхом за день. Уже в самых сумерках за озером Будени заехали они в лес, и стрелки спешились, разминая свои сбитые во время конного перехода ноги.
– Не-е, я уж лучше ножками в следующий раз буду топать! Отвык уже вот так вот на лошадях-то скакать, – ворчал Ванька Кудряш, жалуясь Тимофею. – В детстве-то приходилось, конечно, верхами ездить, и в ночное гоняли лошадей с пацанвой, да и так бывалочи озоровали порой, не без этого, конечно, пока вон батя не видел. Но это когда же всё было-то, а сейчас-то вон с непривычки всё седалище себе, пока ехал, посбивал.
– А ты бы себе хоть холстины в штаны натолкал, что ли, да поболее, поболее, глядишь, и мягче было б тогда? – подшучивал над другом Цыган.
– Ладно, вы теперь поосторожнее тут, – объяснял Лёшке Гущинский. – За этим озером у осман уже разъезды рыскать начинают. Мы вон пару раз в этих местах на них нарывались, так ведь прицепятся, словно репьи, что потом и не отвяжешься от них.
– Ясно, – кивнул Лёшка. – Спасибо, вашбродь, не раньше чем через четыре дня за нами подходите теперь. Если что, встречаемся на этой же полянке, – и тихонько крикнул своим стрелкам – Хватит шуметь уже, чай у врага под боком теперь стоите, глядите по сторонам-то, балаболы! А ну-ка, построились все в три шеренги!
Прохаживаясь пред строем, Лёшка оглядывал всё свою команду.
– Все разбиваетесь по тройкам. У нас шесть штуцеров – это если без моего. Значит, впереди тройки стоит один штуцерник, он будет главный, а за ним встают два его фузейщика. Четверо в остатке в команде за Макарычем, с ним проводники и господин прапорщик, они будут у нас на подхвате. Вот так, как сейчас стоите, так будете и дальше теперь друг за другом держаться весь вот этот выход. А теперь попрыгали все на месте, послушали, что у кого гремит, потом всё подтянули и подвязали! – и Лёшка дал время всем поправиться. – Ну, все готовы?! Первая тройка Фёдора, заднее охранение за Карпычем, боковыми идут тройки Живко с Потапом. Всем слушать лес и не болтать. Вперёд! – и команда егерей скользнула под полог зимнего леса.
– Серьёзные ребята, – кивнул Гущинский своему корнету. – Всё, по коням, уходим назад! – и через десять минут гусарская сотня выскользнула из леса в сторону Бухареста.
Первый дозор турок передовая тройка заметила уже утром следующего дня. По лесной дороге ехало три десятка татарских всадников в лохматых малахаях и меховых архалуках. Заслышали охотники их загодя. Всхрапнула под всадником лошадь, ударили, раскалывая застывшей лужи, конские копыта, и егеря, залегши под заснеженными кустами, проводили крымчаков долгими взглядами.
– Вперёд! – кивнул Алексей, и отряд разведчиков направился вдоль дороги дальше.
Через час лес закончился, и перед командой открылось большое открытое пространство степи с видимыми кое-где перелесками. Так и хотелось перебежать до первого, видимого от опушки и лежащего шагах эдак в пятистах от них. Но Лёшка удержал себя от соблазна и, как оказалось, правильно сделал, ибо минут через десять мимо этой самой опушки проскакала целая сотня вражеских всадников, и свежие следы ног, выходящие из леса, их бы здесь точно заинтересовали.
– Ждём ночи! – кивнул своим Алексей, и егеря отползли вглубь леса.
В небольшом овражке они разожгли небольшие костры и, вскипятив на них в плоских котелках воду, бросили в каждый из них красную чечевицу, сухарей, кусочки сала и вяленого мяса. Потом заправили всё это топлёным маслом и хорошо подсолили. Что это получилось за блюдо, было непонятно, но оно было вкусным и, главное, очень питательным. Все котелки троек опустели за десять минут, потом в них же вскипятили воду и заварили травяной чай.
– О-о, вот так-то воевать можно, – протянул Федька, похлопывая себя по пузу. – Мне эдак очень даже воевать нравится, ни тебе парик пудрить да букли на нём накручивать, ни тебе перед охфицерами во фрунт тянуться, даже строем под ружжём ходить ненать, а пища-то тут какая скусная – ляпота!
– Фёдор, тебе в дозор со своей тройкой заступать. Смени вон Потапа пока, а через два часа тебя сменит тройка Карпыча! – отдал распоряжение командир, обрывая мечтания Цыгана.
– Ну во-от, – протянул егерь, – только уж было задумал вздремнуть после такой скусной трапезы и на тебе…
– Иди, иди, баламут, там люди озябли уж небось, в снегу сидячи! Они-то ещё и не ели ничего горяченького, пока ты вот тут у костра лясы точишь. Всё бы ему побездельничать, пустомеле, – ворчал по привычке Карпыч, помешивая на костре варево для дежурной тройки.
Зимняя ночь наступает быстро, и чуть только над землёй сгустились сумерки, команда проскочила бегом до самого первого перелеска. А дальше был долгий путь. Уже пару часов не было слышно конных турецких разъездов, и егеря решили пройти как только можно большее расстояние до цели. Перед рассветом, услышав неподалёку пение петухов, они вышли на околицу небольшого валашского селения, домов в десять, и тут же, рядом с ним, в небольшом перелеске залегли на днёвку. До крепости было совсем не далеко, и ребята, умаявшись за переход, теперь отдыхали. Караул по очереди несла тройка Тимофея. Лёшка лёг на подстилку из срезанных веток и, прижавшись спина к спине к Матвею, тут же вырубился.
Сон пришёл сразу, как только голова коснулась подложенного мешка, и казалось, что он вовсе и не спал, когда его потряс дежурный караульный.
– Ляксей Петрович, Ляксей Петрович, вставай, проснись, – тряс его Семён из тройки Егора. – Старшой велел вам передать, что в сельцо небольшой отряд османов заходит. Их там чуть больше дюжины, и с ними ещё три подводы едут.
– О как! – встрепенулся Лёшка. – А вот это очень даже интересно. И он, обтерев лицо снегом, побежал вслед за вестовым.
Человек пятнадцать османов рассыпались по всему селу, и отовсюду теперь слышались крики, шум и женский визг. Хлопнул одинокий пистолетный выстрел, а потом всё стихло, и только где-то на дальней окраине жутко выла собака. Затем стихла и она, а минут через двадцать три нагруженные подводы начали выкатываться за околицу. Из ближайшего к егерям двора, распахнув ворота, два османских солдата вытащили за верёвку упирающуюся корову. За ними на коленях выползла пожилая селянка и, воя в голос, видно, о чём-то их там упрашивала. Самый высокий из турок громко рассмеялся и с размаху пнул женщину по голове.
– Таки оны провиант берут, – присел около Лёшки Живко. – По всей Османской империи так.
– Понятно, – кивнул Лёшка. – Ну ничего, в хорошем месте и вовремя эти фуражиры сегодня оказались.
Затем перевёл взгляд на серба и скомандовал:
– Поднимай ребят, и всем быть тут немедленно!
Когда все собрались около Алексея, он задал вопрос офицеру-картографу и проводникам:
– Сколько осталось до крепости и туда ли вообще идёт эта дорога?
По ответам было ясно, что до крепости ещё часов пять или более хода, и дорога эта идёт, по всей видимости, как раз именно туда.
– Всё понятно, – задумчиво ответил Алексей, потом помолчал, всё взвешивая, и объяснил свою задумку для всех: – Фуражирный обоз забрал припасы у местных и возвращается теперь в своё расположение. Если его команду грамотно и без лишнего шума вырезать, то можно будет под их видом зайти за первые оборонительные линии, ну а там уже действовать по обстановке.
План был принят, и егеря, обогнув село большим кругом, бросились со всей возможной скоростью вперёд. Нужно было опередить медлительных фуражиров и встретить их в самом удобном месте.
Лёшка вспоминал своего наставника в центре специальных операций – Иван Саныча, который, пройдя десяток горячих точек, больших и малых войн, натаскивал их, молодых салаг, и учил жизни: «Если ты всё обдумал и решил действовать, то действуй максимально жёстко и решительно. Так, чтобы от твоей наглости противник аж опешил и дал тебе шанс остаться в живых».
Навстречу фуражирскому обозу из трёх загруженных продовольствием подвод, пары коров и нескольких овец под охраной дюжины солдат и унтер-зембелджи шёл небольшой османский отряд в человек десять. Издалека было слышно, как на своих солдат ругается молоденький командир в такой большой каракулевой шапке.
– Что у вас там случилось, уважаемый, что они у тебя там натворили? – крикнул, привстав с передней подводы, старший обоза.
Отряды сблизились именно тогда, когда дорога проходила через один из многочисленных перелесков. Алексей остановил строй ряженых прямо перед повозкой, а сам вышел навстречу унтеру и, подойдя, на глазах у его людей резко вонзил кортик в сердце. На оторопевших турок из перелеска и от подошедшей пешей команды, со всех сторон разом набросились люди с кинжалами и штуцерными штыками-кортиками. Минута – и без единого выстрела всё было кончено, сопротивления фуражиры оказать попросту не успели.
– Быстро, трупы в перелесок и укрыть ветвями! – скомандовал Лёшка. – Нас в отряде, что пойдёт в крепость, будет четырнадцать, по числу этих фуражиров. Со мной идут в первую очередь господин прапорщик и сербы, все те, кто у нас знает турецкий. Идёшь также ты, Фёдор, как самый чернявый, Кудряш, как самый здоровый, Карпыч, ты пойдёшь, Тимофей… – и Лёшка перечислил сам всех тех людей, кому нужно было идти с ним. – Дополняем свою одёжу турецкими вещами, обмажьте всё хорошо сажей и грязью, вы и так, конечно, у костров уже изрядно вымазались, и всё-таки прикройтесь чем-нибудь, чтобы ваши рязанской морды не было далеко видно. Вот после этого и двигаем в крепость, мы туда как раз к вечеру поспеем. Остальные идут за нами и прикрывают, если что-то случится в крайнем перед крепостью лесочке. Ну всё, пошли – и обоз покатил к Журже.
Егерям повезло, караул, выпускавший фуражиров утром, уже сменился, и новые стражи перед подъездом к внешним выносным укреплениям даже и не посмотрели на этот небольшой отряд. Порядка у османов было мало, всюду была какая-то суета, вокруг слышался шум, гам и крики. Скакали куда-то конные сотни, шли команды солдат с лопатами и кирками. Неподалёку от въезда, у возводимого бастиона из земляных валов, ругался какой-то большой, толстый начальник в большой белой войлочной шапке. Он громко орал с того места, где сейчас устанавливались большие орудия и где кучно копошились сапёры с канонирами.
– Выпороть этого! – взвизгнул он, показывая плёткой на нерадивого десятника из лягымджи (сапёров) своим личным телохранителям, и пятёрка дюжих янычар на глазах у всех начала ретиво пороть того плётками. – Тут ров глубже копайте, – указывал он другому старшему из сапёров, буквально согнувшемуся перед ним в глубоком поклоне, и тот ещё ниже припал к земле. Толстяк развернул какой-то большой свиток, что держал в руке, нахмурился и с самым важным видом чем-то в нём зачиркал.
Все люди Лёшки в это время ковырялись с колесом подводы, старательно обмазываясь и сами дёгтем из специального ведёрка. Вид у команды был в этот момент деловой и озабоченный.
– Убирайте свои телеги! – подскочил к ним янычар из свиты толстяка. – Вы тут всем проезд загораживаете или хотите, чтобы господин Юсуф и вас так же повелел здесь выпороть? – и он грозно навис над Лёшкой.
– Да, да, уважаемый! У нас тут вон колесо сломалось, можно мы чуть в сторону оттащим свои телеги, чтобы только никому не мешать, и уже там их починим? – согнулся Лёшка в глубоком поклоне. – А господин Юсуф, он распорядитель работ? – и он вновь подобострастно взглянул на янычара.
– Бери выше! – усмехнулся тот. – Он первый помощник самого главного лягымджи, стали бы мы какого-то простого распорядителя охранять. А ты сам-то откуда, что-то твой выговор какой-то корявый? – и он с подозрением уставился на Лёшку.
– Да мы сами с командой из Валахии. Служили там под началом господина Ахмета и, когда русские начали осаждать Бендеры, еле выбрались оттуда живыми. Не оставаться же нам им служить, когда мы присягнули нашему повелителю?
– Хм, – улыбнулся янычар, подобрев лицом, – меня зовут Керим, и меня самого в мальчишках взяли из албанского села на воспитание. И вот я теперь верно служу султану уже янычаром. Неважно, кто ты, из какого ты народа вышел родом, лишь бы был сам верен империи, – и он кивнул благосклонно Алексею. – Ладно, убирайте свои телеги с прохода и чинитесь. Скоро мы с господином тоже уйдём в город, ведь ещё полчаса-час и тут начнёт смеркаться.
Поломка оказалась «серьёзней», чем Алексей думал, и провозились они с ней ровно до того момента, как грузный начальник потащился в крепость, продолжая на ходу ругаться. Сопровождали его всё те же пять янычар. И, пропустив их далеко вперёд, обоз тронулся вслед.
– Ждите здесь, – кивнул Алексей, и они с Живко пошли вслед за начальником турецких сапёров.
Сумерки опускались на город. Господин Юсуф отпустил трёх янычар и вдвоём с самыми ближними телохранителями зашёл в местную харчевню, откуда раздавался одуряющий запах свежеприготовленной пищи.
– Живко, подтягивай сюда всех наших, думаю, через полчаса-час мы будем этого толстяка забирать, как только он себе брюхо в этой харчевне набьёт.
– Алексей, ты вот отсюда, прямо из этой крепости, из-под самого носа у всех хочешь этого начальника вытащить? – удивился рассказанному плану прапорщик, тараща на него глаза. – Здесь же народищу вокруг как на базаре, как так то, объясни?
– Вашбродь, ты только не мешай нам, – попросил его Лёшка. – Мы тут сами всё сделаем. Ты укрепления-то хоть оглядел как следует, пушки на них посчитал?
– А то как же, – усмехнулся Милюткин. – Весь фронт крепости, весь её центр и все основные фортеции видел. Можно уже даже с этим назад возвращаться.
– Ну нет, – покачал головой Лёшка, – осталось главное наше дело – язык! Сейчас самое время, пока крепостные ворота на ночь не закрыли, действовать. Идите сюда, братцы, всё вместе ещё раз обсудим, – и егеря собрались у телеги, в стороне от проходящих людей.
Начало совсем темнеть, людей на улице стало гораздо меньше, и из дверей харчевни наконец-то показалась большая дородная фигура.
– Господин Юсуф, господин Юсуф! – выскочил от стоящих телег молоденький унтер-офицер зембелджи навстречу начальнику. – Там человек лежит, а около него золотые монеты рассыпаны, много монет! Вы ведь мудрый человек, господин Юсуф, рассудите нас по справедливости! Можем ли мы себе взять всё это золото, если мы его нашли на земле, или всё же оно принадлежит этому несчастному и его семье? Да ведь ему-то оно уже вовсе ни к чему, господин Юсуф?! – жалобно причитал с каким-то странным акцентом молодой унтер и, низко кланяясь, протиснулся сквозь небольшую тесную группку своих грязных солдат.
– Ну ты и глупец, это золото не твоё и тем более уж не твоих грязных солдат! – вскипел толстяк. – Если хоть одну монету кто-нибудь из вас здесь утаит, то палач вам всем на площади руки поотрубает! Быстро показывай, что вы там нашли! – и он в сопровождении своих телохранителей засеменил за Лёшкой.
За телегой, возле каменной стены дома, действительно лежало «тело» какого-то человека, а на его груди в свете факелов блестела большая золотая монета, видимая издалека. Все стоящие подобострастно поклонились подходящим, и Керим, старший телохранитель, наклонился вместе с начальником сапёров над лежащим. Хрусть! – в грудь телохранителя от мнимого трупа резко взметнулась рука с кинжалом, пронзая сердце. Хрусть! – и второй телохранитель упал стоящей толпе под ноги, а на затылок замершего от ужаса толстяка обрушился удар, погасивший ему сознание.
– Тише ты, Кудряш, тише! – шипел Карпыч. – Силов-то у тебя, что у племенного быка, – немерено. Вдруг зашиб ненароком нашего языка?!
– Не-е, дядь Вань, ты чё-ё! – пробасил негромко бывший кузнец. – Я-то силу свою чувствую, живой он, живой, очухается, чай, скоро.
– Очухается он, ну смотри же у меня! – продолжал шипеть весь в волнениях старый солдат.
– Так! Быстро тела укутали мешковиной и загрузили на телеги! Всё продовольствие – на землю, выгружайте всё вот в этот вот тупичок! Там я пару лопат видел, их из телег выложите и тёмную холстину ещё мне подлинней оторвите! – командовал егерями Лёшка. – Поглубже скотину загоните и привяжите там покрепче. Всё, уходим, и так долго возились, лишь бы сейчас ворота не закрыли на ночь.
Через десять минут к крепостным воротам притащились три подводы, закиданные сверху каким-то тряпьём. Десяток бредущих за ними грязных солдат был с замотанными тряпками лицами, а на плечах у двоих лежали лопаты. В руках у крепкого здоровяка свисала, словно страшный флаг смерти, длинная и чёрная тряпка.
– Sadık bir yana, bir kenara! Kalede Kara Ölüm! Talihsiz ölüleri vebadan gömmeye götürüyoruz! Yan tarafa! (– В сторону, правоверные, в сторону! Чёрная смерть в крепости! Несчастных, умерших от чумы, подальше хоронить везём! В сторону! – тур.) – голосил молодой унтер, замотанный так же, как и все, по глаза.
– Кто старший-то у вас, снеговики? – с недоумением пробасил гусарский ротмистр, подкручивая в удивлении свой ус.
– Здравия желаю, ваше благородие, – козырнул, подходя к офицеру, Лёшка. – Отдельная команда егерей из Апшеронского пехотного, старший команды сержант Егоров. А мы ведь с вами уже знакомы, не узнаёте меня?
Ротмистр спрыгнул с лошади и внимательно всмотрелся в молодое лицо унтера, одетого в какой-то белый балахон.
– Да, голос-то вроде знакомый, – протянул он. – Но как признать тебя в эдаком маскарадном наряде?
– А вспомните, вашбродь, небольшой обоз из Бендер, что отбился от татарвы осенью, у нас там ещё один единорог был с собой при двух канонирах. А вы попозже уже появились, когда вся татарва ушла, а мы в сторону Фокшан ехали. У вас же, вашбродь, вроде бы Гущинский фамилия?
– Точно! – вспомнил ротмистр. – Мы ещё с ребятами удивлялись, как это вы такой малой командой да от стольких крымчаков отбиться смогли. Самого тебя вроде бы Алексеем звали?
– Так точно! – улыбнулся Лёшка. – Егоров Алексей, егерская команда Апшеронского пехотного полка.
– Ну тогда добрые солдаты, – кивнул одобрительно Гущинский, – хорошо вы в тот раз повоевали. Седайте уже на коней, ребятки, вон на тех, что мы для вас оседлали, – и ротмистр кивнул на подогнанных заводных лошадей. – Чай, уж могут твои на лошадях-то верхом усидеть, из деревенских, небось, ведь они все?
Половину пути до крепости егеря проехали верхом за день. Уже в самых сумерках за озером Будени заехали они в лес, и стрелки спешились, разминая свои сбитые во время конного перехода ноги.
– Не-е, я уж лучше ножками в следующий раз буду топать! Отвык уже вот так вот на лошадях-то скакать, – ворчал Ванька Кудряш, жалуясь Тимофею. – В детстве-то приходилось, конечно, верхами ездить, и в ночное гоняли лошадей с пацанвой, да и так бывалочи озоровали порой, не без этого, конечно, пока вон батя не видел. Но это когда же всё было-то, а сейчас-то вон с непривычки всё седалище себе, пока ехал, посбивал.
– А ты бы себе хоть холстины в штаны натолкал, что ли, да поболее, поболее, глядишь, и мягче было б тогда? – подшучивал над другом Цыган.
– Ладно, вы теперь поосторожнее тут, – объяснял Лёшке Гущинский. – За этим озером у осман уже разъезды рыскать начинают. Мы вон пару раз в этих местах на них нарывались, так ведь прицепятся, словно репьи, что потом и не отвяжешься от них.
– Ясно, – кивнул Лёшка. – Спасибо, вашбродь, не раньше чем через четыре дня за нами подходите теперь. Если что, встречаемся на этой же полянке, – и тихонько крикнул своим стрелкам – Хватит шуметь уже, чай у врага под боком теперь стоите, глядите по сторонам-то, балаболы! А ну-ка, построились все в три шеренги!
Прохаживаясь пред строем, Лёшка оглядывал всё свою команду.
– Все разбиваетесь по тройкам. У нас шесть штуцеров – это если без моего. Значит, впереди тройки стоит один штуцерник, он будет главный, а за ним встают два его фузейщика. Четверо в остатке в команде за Макарычем, с ним проводники и господин прапорщик, они будут у нас на подхвате. Вот так, как сейчас стоите, так будете и дальше теперь друг за другом держаться весь вот этот выход. А теперь попрыгали все на месте, послушали, что у кого гремит, потом всё подтянули и подвязали! – и Лёшка дал время всем поправиться. – Ну, все готовы?! Первая тройка Фёдора, заднее охранение за Карпычем, боковыми идут тройки Живко с Потапом. Всем слушать лес и не болтать. Вперёд! – и команда егерей скользнула под полог зимнего леса.
– Серьёзные ребята, – кивнул Гущинский своему корнету. – Всё, по коням, уходим назад! – и через десять минут гусарская сотня выскользнула из леса в сторону Бухареста.
Первый дозор турок передовая тройка заметила уже утром следующего дня. По лесной дороге ехало три десятка татарских всадников в лохматых малахаях и меховых архалуках. Заслышали охотники их загодя. Всхрапнула под всадником лошадь, ударили, раскалывая застывшей лужи, конские копыта, и егеря, залегши под заснеженными кустами, проводили крымчаков долгими взглядами.
– Вперёд! – кивнул Алексей, и отряд разведчиков направился вдоль дороги дальше.
Через час лес закончился, и перед командой открылось большое открытое пространство степи с видимыми кое-где перелесками. Так и хотелось перебежать до первого, видимого от опушки и лежащего шагах эдак в пятистах от них. Но Лёшка удержал себя от соблазна и, как оказалось, правильно сделал, ибо минут через десять мимо этой самой опушки проскакала целая сотня вражеских всадников, и свежие следы ног, выходящие из леса, их бы здесь точно заинтересовали.
– Ждём ночи! – кивнул своим Алексей, и егеря отползли вглубь леса.
В небольшом овражке они разожгли небольшие костры и, вскипятив на них в плоских котелках воду, бросили в каждый из них красную чечевицу, сухарей, кусочки сала и вяленого мяса. Потом заправили всё это топлёным маслом и хорошо подсолили. Что это получилось за блюдо, было непонятно, но оно было вкусным и, главное, очень питательным. Все котелки троек опустели за десять минут, потом в них же вскипятили воду и заварили травяной чай.
– О-о, вот так-то воевать можно, – протянул Федька, похлопывая себя по пузу. – Мне эдак очень даже воевать нравится, ни тебе парик пудрить да букли на нём накручивать, ни тебе перед охфицерами во фрунт тянуться, даже строем под ружжём ходить ненать, а пища-то тут какая скусная – ляпота!
– Фёдор, тебе в дозор со своей тройкой заступать. Смени вон Потапа пока, а через два часа тебя сменит тройка Карпыча! – отдал распоряжение командир, обрывая мечтания Цыгана.
– Ну во-от, – протянул егерь, – только уж было задумал вздремнуть после такой скусной трапезы и на тебе…
– Иди, иди, баламут, там люди озябли уж небось, в снегу сидячи! Они-то ещё и не ели ничего горяченького, пока ты вот тут у костра лясы точишь. Всё бы ему побездельничать, пустомеле, – ворчал по привычке Карпыч, помешивая на костре варево для дежурной тройки.
Зимняя ночь наступает быстро, и чуть только над землёй сгустились сумерки, команда проскочила бегом до самого первого перелеска. А дальше был долгий путь. Уже пару часов не было слышно конных турецких разъездов, и егеря решили пройти как только можно большее расстояние до цели. Перед рассветом, услышав неподалёку пение петухов, они вышли на околицу небольшого валашского селения, домов в десять, и тут же, рядом с ним, в небольшом перелеске залегли на днёвку. До крепости было совсем не далеко, и ребята, умаявшись за переход, теперь отдыхали. Караул по очереди несла тройка Тимофея. Лёшка лёг на подстилку из срезанных веток и, прижавшись спина к спине к Матвею, тут же вырубился.
Сон пришёл сразу, как только голова коснулась подложенного мешка, и казалось, что он вовсе и не спал, когда его потряс дежурный караульный.
– Ляксей Петрович, Ляксей Петрович, вставай, проснись, – тряс его Семён из тройки Егора. – Старшой велел вам передать, что в сельцо небольшой отряд османов заходит. Их там чуть больше дюжины, и с ними ещё три подводы едут.
– О как! – встрепенулся Лёшка. – А вот это очень даже интересно. И он, обтерев лицо снегом, побежал вслед за вестовым.
Человек пятнадцать османов рассыпались по всему селу, и отовсюду теперь слышались крики, шум и женский визг. Хлопнул одинокий пистолетный выстрел, а потом всё стихло, и только где-то на дальней окраине жутко выла собака. Затем стихла и она, а минут через двадцать три нагруженные подводы начали выкатываться за околицу. Из ближайшего к егерям двора, распахнув ворота, два османских солдата вытащили за верёвку упирающуюся корову. За ними на коленях выползла пожилая селянка и, воя в голос, видно, о чём-то их там упрашивала. Самый высокий из турок громко рассмеялся и с размаху пнул женщину по голове.
– Таки оны провиант берут, – присел около Лёшки Живко. – По всей Османской империи так.
– Понятно, – кивнул Лёшка. – Ну ничего, в хорошем месте и вовремя эти фуражиры сегодня оказались.
Затем перевёл взгляд на серба и скомандовал:
– Поднимай ребят, и всем быть тут немедленно!
Когда все собрались около Алексея, он задал вопрос офицеру-картографу и проводникам:
– Сколько осталось до крепости и туда ли вообще идёт эта дорога?
По ответам было ясно, что до крепости ещё часов пять или более хода, и дорога эта идёт, по всей видимости, как раз именно туда.
– Всё понятно, – задумчиво ответил Алексей, потом помолчал, всё взвешивая, и объяснил свою задумку для всех: – Фуражирный обоз забрал припасы у местных и возвращается теперь в своё расположение. Если его команду грамотно и без лишнего шума вырезать, то можно будет под их видом зайти за первые оборонительные линии, ну а там уже действовать по обстановке.
План был принят, и егеря, обогнув село большим кругом, бросились со всей возможной скоростью вперёд. Нужно было опередить медлительных фуражиров и встретить их в самом удобном месте.
Лёшка вспоминал своего наставника в центре специальных операций – Иван Саныча, который, пройдя десяток горячих точек, больших и малых войн, натаскивал их, молодых салаг, и учил жизни: «Если ты всё обдумал и решил действовать, то действуй максимально жёстко и решительно. Так, чтобы от твоей наглости противник аж опешил и дал тебе шанс остаться в живых».
Навстречу фуражирскому обозу из трёх загруженных продовольствием подвод, пары коров и нескольких овец под охраной дюжины солдат и унтер-зембелджи шёл небольшой османский отряд в человек десять. Издалека было слышно, как на своих солдат ругается молоденький командир в такой большой каракулевой шапке.
– Что у вас там случилось, уважаемый, что они у тебя там натворили? – крикнул, привстав с передней подводы, старший обоза.
Отряды сблизились именно тогда, когда дорога проходила через один из многочисленных перелесков. Алексей остановил строй ряженых прямо перед повозкой, а сам вышел навстречу унтеру и, подойдя, на глазах у его людей резко вонзил кортик в сердце. На оторопевших турок из перелеска и от подошедшей пешей команды, со всех сторон разом набросились люди с кинжалами и штуцерными штыками-кортиками. Минута – и без единого выстрела всё было кончено, сопротивления фуражиры оказать попросту не успели.
– Быстро, трупы в перелесок и укрыть ветвями! – скомандовал Лёшка. – Нас в отряде, что пойдёт в крепость, будет четырнадцать, по числу этих фуражиров. Со мной идут в первую очередь господин прапорщик и сербы, все те, кто у нас знает турецкий. Идёшь также ты, Фёдор, как самый чернявый, Кудряш, как самый здоровый, Карпыч, ты пойдёшь, Тимофей… – и Лёшка перечислил сам всех тех людей, кому нужно было идти с ним. – Дополняем свою одёжу турецкими вещами, обмажьте всё хорошо сажей и грязью, вы и так, конечно, у костров уже изрядно вымазались, и всё-таки прикройтесь чем-нибудь, чтобы ваши рязанской морды не было далеко видно. Вот после этого и двигаем в крепость, мы туда как раз к вечеру поспеем. Остальные идут за нами и прикрывают, если что-то случится в крайнем перед крепостью лесочке. Ну всё, пошли – и обоз покатил к Журже.
Егерям повезло, караул, выпускавший фуражиров утром, уже сменился, и новые стражи перед подъездом к внешним выносным укреплениям даже и не посмотрели на этот небольшой отряд. Порядка у османов было мало, всюду была какая-то суета, вокруг слышался шум, гам и крики. Скакали куда-то конные сотни, шли команды солдат с лопатами и кирками. Неподалёку от въезда, у возводимого бастиона из земляных валов, ругался какой-то большой, толстый начальник в большой белой войлочной шапке. Он громко орал с того места, где сейчас устанавливались большие орудия и где кучно копошились сапёры с канонирами.
– Выпороть этого! – взвизгнул он, показывая плёткой на нерадивого десятника из лягымджи (сапёров) своим личным телохранителям, и пятёрка дюжих янычар на глазах у всех начала ретиво пороть того плётками. – Тут ров глубже копайте, – указывал он другому старшему из сапёров, буквально согнувшемуся перед ним в глубоком поклоне, и тот ещё ниже припал к земле. Толстяк развернул какой-то большой свиток, что держал в руке, нахмурился и с самым важным видом чем-то в нём зачиркал.
Все люди Лёшки в это время ковырялись с колесом подводы, старательно обмазываясь и сами дёгтем из специального ведёрка. Вид у команды был в этот момент деловой и озабоченный.
– Убирайте свои телеги! – подскочил к ним янычар из свиты толстяка. – Вы тут всем проезд загораживаете или хотите, чтобы господин Юсуф и вас так же повелел здесь выпороть? – и он грозно навис над Лёшкой.
– Да, да, уважаемый! У нас тут вон колесо сломалось, можно мы чуть в сторону оттащим свои телеги, чтобы только никому не мешать, и уже там их починим? – согнулся Лёшка в глубоком поклоне. – А господин Юсуф, он распорядитель работ? – и он вновь подобострастно взглянул на янычара.
– Бери выше! – усмехнулся тот. – Он первый помощник самого главного лягымджи, стали бы мы какого-то простого распорядителя охранять. А ты сам-то откуда, что-то твой выговор какой-то корявый? – и он с подозрением уставился на Лёшку.
– Да мы сами с командой из Валахии. Служили там под началом господина Ахмета и, когда русские начали осаждать Бендеры, еле выбрались оттуда живыми. Не оставаться же нам им служить, когда мы присягнули нашему повелителю?
– Хм, – улыбнулся янычар, подобрев лицом, – меня зовут Керим, и меня самого в мальчишках взяли из албанского села на воспитание. И вот я теперь верно служу султану уже янычаром. Неважно, кто ты, из какого ты народа вышел родом, лишь бы был сам верен империи, – и он кивнул благосклонно Алексею. – Ладно, убирайте свои телеги с прохода и чинитесь. Скоро мы с господином тоже уйдём в город, ведь ещё полчаса-час и тут начнёт смеркаться.
Поломка оказалась «серьёзней», чем Алексей думал, и провозились они с ней ровно до того момента, как грузный начальник потащился в крепость, продолжая на ходу ругаться. Сопровождали его всё те же пять янычар. И, пропустив их далеко вперёд, обоз тронулся вслед.
– Ждите здесь, – кивнул Алексей, и они с Живко пошли вслед за начальником турецких сапёров.
Сумерки опускались на город. Господин Юсуф отпустил трёх янычар и вдвоём с самыми ближними телохранителями зашёл в местную харчевню, откуда раздавался одуряющий запах свежеприготовленной пищи.
– Живко, подтягивай сюда всех наших, думаю, через полчаса-час мы будем этого толстяка забирать, как только он себе брюхо в этой харчевне набьёт.
– Алексей, ты вот отсюда, прямо из этой крепости, из-под самого носа у всех хочешь этого начальника вытащить? – удивился рассказанному плану прапорщик, тараща на него глаза. – Здесь же народищу вокруг как на базаре, как так то, объясни?
– Вашбродь, ты только не мешай нам, – попросил его Лёшка. – Мы тут сами всё сделаем. Ты укрепления-то хоть оглядел как следует, пушки на них посчитал?
– А то как же, – усмехнулся Милюткин. – Весь фронт крепости, весь её центр и все основные фортеции видел. Можно уже даже с этим назад возвращаться.
– Ну нет, – покачал головой Лёшка, – осталось главное наше дело – язык! Сейчас самое время, пока крепостные ворота на ночь не закрыли, действовать. Идите сюда, братцы, всё вместе ещё раз обсудим, – и егеря собрались у телеги, в стороне от проходящих людей.
Начало совсем темнеть, людей на улице стало гораздо меньше, и из дверей харчевни наконец-то показалась большая дородная фигура.
– Господин Юсуф, господин Юсуф! – выскочил от стоящих телег молоденький унтер-офицер зембелджи навстречу начальнику. – Там человек лежит, а около него золотые монеты рассыпаны, много монет! Вы ведь мудрый человек, господин Юсуф, рассудите нас по справедливости! Можем ли мы себе взять всё это золото, если мы его нашли на земле, или всё же оно принадлежит этому несчастному и его семье? Да ведь ему-то оно уже вовсе ни к чему, господин Юсуф?! – жалобно причитал с каким-то странным акцентом молодой унтер и, низко кланяясь, протиснулся сквозь небольшую тесную группку своих грязных солдат.
– Ну ты и глупец, это золото не твоё и тем более уж не твоих грязных солдат! – вскипел толстяк. – Если хоть одну монету кто-нибудь из вас здесь утаит, то палач вам всем на площади руки поотрубает! Быстро показывай, что вы там нашли! – и он в сопровождении своих телохранителей засеменил за Лёшкой.
За телегой, возле каменной стены дома, действительно лежало «тело» какого-то человека, а на его груди в свете факелов блестела большая золотая монета, видимая издалека. Все стоящие подобострастно поклонились подходящим, и Керим, старший телохранитель, наклонился вместе с начальником сапёров над лежащим. Хрусть! – в грудь телохранителя от мнимого трупа резко взметнулась рука с кинжалом, пронзая сердце. Хрусть! – и второй телохранитель упал стоящей толпе под ноги, а на затылок замершего от ужаса толстяка обрушился удар, погасивший ему сознание.
– Тише ты, Кудряш, тише! – шипел Карпыч. – Силов-то у тебя, что у племенного быка, – немерено. Вдруг зашиб ненароком нашего языка?!
– Не-е, дядь Вань, ты чё-ё! – пробасил негромко бывший кузнец. – Я-то силу свою чувствую, живой он, живой, очухается, чай, скоро.
– Очухается он, ну смотри же у меня! – продолжал шипеть весь в волнениях старый солдат.
– Так! Быстро тела укутали мешковиной и загрузили на телеги! Всё продовольствие – на землю, выгружайте всё вот в этот вот тупичок! Там я пару лопат видел, их из телег выложите и тёмную холстину ещё мне подлинней оторвите! – командовал егерями Лёшка. – Поглубже скотину загоните и привяжите там покрепче. Всё, уходим, и так долго возились, лишь бы сейчас ворота не закрыли на ночь.
Через десять минут к крепостным воротам притащились три подводы, закиданные сверху каким-то тряпьём. Десяток бредущих за ними грязных солдат был с замотанными тряпками лицами, а на плечах у двоих лежали лопаты. В руках у крепкого здоровяка свисала, словно страшный флаг смерти, длинная и чёрная тряпка.
– Sadık bir yana, bir kenara! Kalede Kara Ölüm! Talihsiz ölüleri vebadan gömmeye götürüyoruz! Yan tarafa! (– В сторону, правоверные, в сторону! Чёрная смерть в крепости! Несчастных, умерших от чумы, подальше хоронить везём! В сторону! – тур.) – голосил молодой унтер, замотанный так же, как и все, по глаза.