Умри ради меня

– Секс всегда при чем.

– Тогда зачем ты меня расспрашиваешь?

– Потому что, б…, мы ревнуем. Потому что хотим вернуть ее.

– Чарли, спустись на землю. Думаешь, кому-то из нас позволят просто уйти? Думаешь, будет, типа, «стали жить-поживать»?

– А ты так не думаешь?

– Нет. Если провал, мы погибнем. Если успех – и если наша цель настолько высокого полета, как говорят, – мы все равно погибнем, поскольку никто не захочет, чтобы мы шлялись по миру и трепали языком.

– Но зачем нам что-то рассказывать? Мы будем молчать, ты тоже, Оксана – тем более. Просто будем дальше работать на «Двенадцать».

– Чарли, если ФСБ услышит хотя бы полслова, что мы в этом замешаны, ты не успеешь произнести «Бэйлиз», как уже будешь сидеть на допросе в лефортовской камере. А там мы заговорим, можешь мне поверить. Там любой заговорит.

– Мы любим «Бэйлиз», это лучший напиток в мире. И извини нас, конечно, но мы все равно хотим, чтобы Оксана вернулась к нам. Нет, ну в самом деле – что у вас с ней общего? Ничего. И сегодня вечером. Она с тобой даже словом не обмолвилась. Одной тебя, Ева, ей мало.

– Иди спать, Чарли. Я устала. Завтра увидимся.





Рано проснувшись, я сползаю вниз по лестнице в уборную, которую Антон упорно называет «гальюном». Она крошечная, но уединенная, и в ней есть душ с пресной водой, нагреваемой от генератора. Окутанная паром, я тороплюсь насладиться горячей водой, которую позволяю себе включить на минуту с небольшим. Подозреваю, что основную часть дня мне предстоит провести на собачьем холоде.

Вместе с Чарли и Имбирем, приземистым, лысеющим валлийцем с белозубой улыбкой, мы завтракаем сэндвичами с беконом и чаем.

– Чудный выдался день для занятий, – ухмыляется он, а снаружи тем временем завывает ветер, проносясь по палубе.

Он ведет нас почти к краю платформы, где примерно в десятке метров друг от друга стоят две конструкции из бензиновых бочек и брезента – импровизированные укрытия для стрельбы. Под брезентом лежит плоский матрас, а на нем – снайперская винтовка, оптический прицел, металлическая коробка с патронами и непромокаемый рюкзак. Самый край платформы – метрах в двух от нас, если не меньше. Внизу кипит и пенится море, ударяясь волнами в бетонные опоры.

– Теперь устроимся поудобнее. Ты, Чарли-девочка, на винтовке. Ты, Ева, сзади справа, а я приткнусь слева. Ну что, уютно?

Я вижу, как Чарли напрягаются, когда их называют «девочка», но потом нехотя расслабляются. Мы занимаем свои места на матрасе. Сидеть почти впритык к Имбирю и Чарли стремно, но зато не на ветру. Здесь все равно довольно холодно, и моя спина начинает жутко ныть. Интересно, успею ли я избавиться от этого шва при жизни?

– Если я правильно понимаю, ты уже кое-что смыслишь в этом деле? – с ухмылкой спрашивает у Чарли Имбирь.

– Кое-что, – настороженно отвечают Чарли.

– Тогда ты уже знаешь многое из того, что я буду рассказывать, но все равно слушай внимательно, поскольку работка предстоит непростая. Я не знаю, ни где именно будет огневая позиция, ни имя вашей цели. Но мне известно, что окно возможности для выстрела крошечное – может, всего пара секунд, – и цель будет движущейся, причем на расстоянии свыше семисот метров. Поэтому, Чарли, тебе придется действовать очень быстро и решительно, сохраняя при этом полное хладнокровие. А твоя задача, Ева, – обеспечить ей эти условия.

Во-первых, ваше оружие. Это – британская снайперская винтовка «АХ» с прицелом «Найтфорс», она стреляет мягко и очень точно. В целом – довольно аккуратно сделанная штука. – Он открывает коробку и демонстрирует ряды блестящих медных патронов с медными гильзами. – Калибр —.338 Лапуа Магнум. Высокой мощности. Выстрелите таким в свою цель, и там будет сплошное месиво. Скажи, Чарли, что тебе обычно необходимо знать, чтобы прицелиться с пятисот метров?

Чарли хмурится.

– Дистанция, сила и направление ветра, сопротивление воздуха, отклонение траектории, эффект силы Кориолиса…

– Тебе, Ева, говорят что-нибудь эти слова? – злорадно улыбается Имбирь.

– Не слишком многое.

– Не волнуйся, будут говорить. Начнем с дистанции. Чем дальше летит пуля, тем ниже она успеет опуститься в полете из-за силы тяжести, так?

– Просекла.

– Ветер тоже влияет. Сильный боковой ветер будет сносить пулю в сторону, а встречный ветер усилит сопротивление воздуха. Холодный воздух плотнее теплого, и поэтому его сопротивление, опять же, больше.

– Так.

– Пуля вылетает из ствола, вращаясь с очень высокой скоростью. Это создает некоторое отклонение в сторону направления вращения, и на больших дистанциях это отклонение тоже приходится учитывать.

– М-да, ну ладно, будем считать, я тоже в общих чертах поняла. А вот это вот, последнее?

– Не хочешь потолковать про эффект силы Кориолиса, Чарли?

– Можем. Допустим, мы стреляем в Еву.

– Опять?

Они улыбаются.

– Допустим, мы целимся с расстояния в километр, то есть пуля будет лететь до тебя секунды три-четыре, так?

– Наверное.


– Но пока она летит, Земля продолжает вращаться. А ты на ней стоишь. Поэтому даже если ты стоишь, не двигаясь, ты все равно двигаешься. Понятно?

– Ну… типа того. М-да.

– Ну тогда порядок! – Имбирь сверкает мне белыми зубами. Полагаю, что, когда он служил снайпером в спецназе и работал с Антоном, он снимал людей выстрелами с такой же жизнерадостной улыбкой на лице. – В давние времена, когда я был еще в игре, нам приходилось высчитывать все эти факторы и соответствующим образом настраивать прицел. Хорошо, если на это имелось время, а вот если нет, то нам приходилось туго. Но сегодня у нас есть лазерная система, которая делает все эти расчеты сама, автоматически. Просто глядишь в прицел, и видишь уже скорректированную точку прицеливания.

– В чем тогда моя функция? – спрашиваю я.

– Мы до этого дойдем. Сперва установим винтовку. Чарли-девочка, не окажешь нам честь?

– Просто Чарли. Без «девочки».

– Правда? – Его улыбка не гаснет никогда. – Ну пусть будет просто Чарли.

Мне прежде не казалось, что Чарли особо искусны, но сейчас, наблюдая, как они спокойно кладут винтовку на двуногу, прилаживают свою щеку к щеке приклада, проверяют прицел, открывают и закрывают затвор, я больше не сомневаюсь: передо мной – весьма высокий профессионал в своем ремесле. На моих глазах оружие становится продолжением их тела.

– Для тебя, Ева, тоже есть приятная штучка. – Имбирь открывает непромокаемый рюкзак и достает предмет, похожий на усеченный телескоп. – Это – оптическая труба фирмы «Люпольд», чтобы следить за мишенью. Ее степень увеличения гораздо мощнее, чем у телескопического прицела на винтовке, и поэтому ты можешь крупно, реально видеть, куда попал снайпер.

– Круто.

– Так, сейчас скажу, что делать дальше. Посмотрите в море, в направлении на один час, и попробуйте разглядеть красный буек. Очень маленький, на пределе видимости. Ну как?

Я щурюсь через очки, слегка запотевшие на влажном соленом воздухе, и нахожу наконец крошечную красную точку.

– Когда найдете ее глазами, – инструктирует Имбирь, – посмотрите на нее через свои приборы.

Он прав, «Люпольд» – действительно вещь! Кажется, что качающийся на волнах буек теперь можно потрогать рукой.

– Итак. Буек – в пятистах метрах, плюс-минус, от огневой позиции, и сегодня мы работаем с этой дистанцией. Я так понимаю, ваша цель будет находиться в семистах с лишним метрах. Она будет двигаться, а атмосферные условия – неизвестны. Ну что, приступим?

Пока мы с Чарли на словах репетируем алгоритм, Имбирь готовит мишени. Он достает из рюкзака коробку желтых воздушных шариков, моток шпагата, пакет с грузилами, ножницы и баллончик с воздухом. Потом надувает шарик, завязывает его шпагатом, цепляет к нему грузило и кидает с края платформы. Через минуту он появляется в поле зрения, несомый ветром по воде к буйку. Имбирь тем временем готовит следующий шарик.

Подождав, пока первый шарик отнесет метров на сто, я приникаю глазом к трубе. Волны сегодня невысокие – может, с полметра, – но движение воды вверх-вниз все равно достаточно ощутимо, чтобы шарик стал труднопоражаемой целью. Временами он вовсе пропадает из виду. Лежащая рядом Чарли, похоже, погрузилась в себя целиком и замерла до почти противоестественной неподвижности. Щека – к щеке приклада, глаз – у глазка прицела, палец – на спусковом крючке.

– Дистанция четыреста восемьдесят, – докладываю я. – Четыреста девяносто. Огонь!

Раздается резкий щелчок, который в тот же миг тонет в ветре. Шарик продолжает свой танец на волнах.

– Куда пошла пуля? – спрашивает Имбирь.

– Не увидела, – признаюсь я. – Не заметила никакого всплеска.

– Тебе не нужен всплеск, смотри за полетом пули. Нужно научиться видеть в трубу ее след.

Чарли снова стреляет, и в этот раз я замечаю. Крошечный прозрачный хвост, пронзающий боковой ветер.

– Одно деление вправо, – говорю я Чарли.

Третий щелчок, и шарик исчезает. Я отрываю глаз от трубы и вижу, как вдали, в паре метров влево от места, где был желтый шарик, теперь мелькает, подскакивая на волнах, розовый. Еле слышный щелчок, и розовый тоже пропадает.

– Похоже, у нас тут соревнование, – бормочет Имбирь. – Антон считает, что у второй девчушки реально глаз – алмаз. Один из лучших снайперов, каких он встречал.

– Поглядим, – мрачно откликается Чарли, и Имбирь мне подмигивает.

Идут часы, и мы постепенно вырабатываем эффективный алгоритм взаимодействия. Чарли неизменно пребывает чуть ли не в дзеновской медитации – медленное дыхание, щека приклеена к прикладу, на лице – ни единой эмоции. Лишь ветер хлопает потрепанным краем брезента и еле слышно скользит затвор. «Огонь!» – командую я и жду щелчка выстрела, тут же уносимого ветром. Я стараюсь не думать о том, к чему мы здесь готовимся. Калибр. 338 – серьезная пуля: даже при выстреле с полукилометровой дистанции она проделает в туловище выходное отверстие размером с кроличью нору. Это не совсем то же самое, что хлопнуть шарик.

Мы, впрочем, продолжаем их хлопать, тем же заняты и Оксана с Антоном. Имбирь начинает вести счет их попаданий против наших, желтые против розовых, но без особого азарта. В полдень мы отправляемся в столовую, где пластиковыми ложками едим разогретый в микроволновке пастуший пирог. Оксана со мной не разговаривает и даже не смотрит в мою сторону, быстро поедает свою порцию, сохраняя мрачное молчание. Стиляга и Имбирь сидят спиной ко мне и сравнивают свои заметки – вполголоса, но различимо.

– Твоя, конечно, снайпер от бога, – бормочет Имбирь. – Но в долгосрочной перспективе я бы поставил на мою. Она…

– Ее нельзя называть «она».

– Да, черт, точно! Но ты сам только что это сделал.

– Сделал что?

– Сказал о ней «ее».

– О ком я сказал «ее»?

– О ней. Моей.

– А им разве не по барабану? Они же все равно русские и все такое.