Улыбка пересмешника

Деревенька была крошечная, заросшая бурьяном и полынью так, что, казалось, лишь макушки домов выглядывают из серо-зеленого моря, по которому ветер гонит волны. Две улочки пересекались крест-накрест, и на перекрестке, когда-то относительно широком, а теперь сжатом высокой наглой травой, чуть в стороне возвышалась груда песка, в котором возился чумазый мальчишка лет шести.

Сергей Бабкин насчитал шестнадцать жилых домов и около двадцати прочих. Под «прочими» подразумевались сгоревшие, брошенные, состарившиеся и осевшие без хозяев жилища, беспомощно протягивавшие из-под проломленных крыш сгнившие доски.

«Какой идиот придумал здесь деревню строить? Дурное место, бестолковое…»

Сергей ворчал себе под нос, разбирая вещи, хотя прекрасно знал, что когда-то здесь стояла небольшая усадьба помещиков Голицыных, а при усадьбе разбили грушевый сад, и потому-то и выбрал это место старый помещик, что земля была подходящая для груши. Теперь от сада осталось только воспоминание: лес надвигался на деревеньку сзади, бурьян с полынью затопляли изнутри. Никто не хотел строиться в Голицыне, хотя вокруг стояли сосновые леса, а всего в двух километрах с небольшого обрыва открывался живописный вид на стремительную речку Курешу.

К ней-то и собирался ехать Сергей Бабкин, отправленный Илюшиным «на разведку» по заданию Виктории Венесборг.

Он остановился на окраине деревеньки, у тощего жилистого мужичка, представившегося Григорием. Все плечи и руки Григория были в синих наколках, и синие вены на запястьях тоже казались результатом работы татуировщика. Быстро договорившись об оплате, хозяин цыкнул золотым зубом, показал Сергею, куда ставить машину, и скрылся в доме, предоставив Бабкину самому обследовать временное пристанище.

Получаса Сергею хватило, чтобы забросить вещи в маленькую комнату-чуланчик, отведенную хозяином ему для проживания, и пройтись по Голицыну. Увиденное заставило его поморщиться и недобрым словом помянуть Илюшина, всегда отряжавшего напарника для выполнения черной работы.

В конце концов он вернулся в домик, переоделся и, разобрав багажник своего «БМВ», уложил обратно надувную резиновую лодку с устрашающим названием «Мурена». Сообщив хозяину, что отправляется на разведку, Бабкин выехал со двора и неторопливо поехал по деревне.

Возле кучи желто-серого песка, где играл мальчишка, стояла молодая женщина и что-то выговаривала ему, наклонившись и показывая рукой куда-то за дом. Непроизвольно проследив взглядом за ее жестом, Бабкин увидел на скамеечке возле ближайшей развалюхи странного человека. В первую секунду ему показалось, что это очень крупный подросток, но уже в следующую он понял, что ошибся: это был парень лет двадцати с печатью слабоумия на лице, широко расставивший ноги в спортивных штанах и ритмично похлопывавший себя по груди. Когда Сергей проезжал мимо, женщина отвлеклась ненадолго от увещеваний и внимательно посмотрела на машину, но на вежливый кивок Бабкина не ответила.

— Неприветливый тут народ, — удрученно сообщил Сергей в пространство. — Некультурный. Одно слово — деревня.

На берегу он быстро накачал лодку и бросил внутрь два спиннинга. Бабкин не рассчитывал, что будет выглядеть опытным рыбаком, но и не хотел разрушать немудреную легенду. Рассказывать деревенским жителям о том, что он приехал на поиски трупа, зарытого около восьми лет назад где-то в окрестностях, Сергей не собирался, а потому требовалось простейшее объяснение для его визита и поездки на островок.

Течение и впрямь оказалось сильным, и, ожесточенно работая веслами, Бабкин следил, чтобы его не снесло мимо островка, где, по утверждению Виктории Венесборг, их новой клиентки, находилось тело человека, убитого ее бывшим мужем.

Семен Головлев, приятель Кирилла Кручинина, был на два года старше его. Где они познакомились, Виктория не могла сказать точно, но из обрывочных фраз мужа у нее сложилось впечатление, что они приятельствовали с юности, еще с тех пор, когда Кирилл жил в небольшом приволжском городе.

С девяносто четвертого года Сеня занимался грабежами и был судим один раз, но получил условный срок. После этого он стал осторожнее, избегал нападать на пьяных мужчин — именно такой с виду совершенно безобидный подвыпивший мужичок при требовании снять дубленку тут же протрезвел и в два счета скрутил Сеню.

В тот зимний вечер дочь местного бизнесмена возвращалась домой одна. На дне рождения подруги она поссорилась со своим парнем и из принципа, из глупого юношеского куража, решила пойти пешком. Двадцать лет, норковая шубка, золото, часы, крупная сумма денег в сумочке… Девушка представляла собой идеальную добычу для грабителя.

Но все пошло не так, как задумывал Головлев. Вместо того чтобы безмолвно отдать то, что от нее требовали, добыча по имени Лиза Чиркова начала кричать и сопротивляться. Сеня всегда носил с собой нож, однако использовал его тогда в первый раз. Одного удара хватило, чтобы девушка скончалась на месте.

Забрав с собой деньги и украшения, Сеня сбежал и залег на дно, однако предварительно сбыл награбленное. Одни только бриллиантовые сережки потянули на круглую сумму, что уж говорить о кольцах, которыми баловал Лизу состоятельный отец.

Через сбыт краденого на Семена-то и вышли. Он не знал, кем была его жертва. Отец Лизы поднял на ноги всю милицию и прокуратуру, после чего поимка Головлева была только вопросом времени. Он не отпирался, признал свою вину, и в итоге суд вынес приговор — шесть лет лишения свободы. Денег, вырученных им за продажу вещей убитой, так и не нашли, как и пары украшений. Следователь пытался привязать к этому делу и друга Сени, Кручинина, но у Кирилла оказалось алиби — в тот вечер он уезжал к родителям.

Это было в тысяча девятьсот девяносто четвертом году.

А в две тысячи первом Головлев был признан пропавшим без вести. Виктория Венесборг утверждала, что он убит ее мужем, но не могла назвать ни одной причины, зачем Кириллу Кручинину понадобилось убивать приятеля.

Лодку Бабкина подхватило течением и мигом вынесло на стремнину, где поток закрутил ее, намереваясь пронести мимо островка, растекшегося точно посреди реки зеленой каплей с желтыми краями. Ожесточенно работая веслами, Сергей поминал на чем свет стоит и Викторию Венесборг, пришедшую к ним с какой-то мутной историей, и Илюшина, согласившегося на расследование. Бабкин добавил было про себя «заведомо провальное», но, подумав, признал честно, что Виктория действительно могла оказаться права. «В конце концов, женская интуиция… Наблюдательность… Черт его знает, может, и в самом деле на островке уже восемь лет гниет труп грабителя-убийцы».


Именно этим объяснялось его нежелание заниматься делом Венесборг. Основным направлением их с Макаром работы был розыск пропавших людей, и хотя периодически по окончании расследования они находили не живого человека, а его бренные останки, это все-таки принципиально отличалось от задачи, сформулированной новой клиенткой: найти тело. Трупы искать Сергей не любил, несмотря на то, что за свою жизнь повидал их немало. А может быть, именно потому.

Лодка с шуршанием ударилась о берег, подмытый волнами, и из-под нее в воде разлетелись мальки. Выпрыгнув, Бабкин вытащил «Мурену» на песок и осмотрелся.

Противоположный берег был чист. Сергей разглядел свою машину, оставленную в тени старой ивы, и на секунду ему показалось, что неподалеку от нее в кустах кто-то есть, но ветер стих — и кусты перестали шевелиться.

На острове вслед за узкой полосой песка, на котором отпечатались лишь следы волн да его собственные, стеной шли ивы — старые, коряжистые, переплетенные друг с другом ветвями, словно сцепившие руки в готовности не пускать чужака в свои владения. А из-за них плотным частоколом вставали сосны, казавшиеся слишком высокими для такого маленького острова. Птицы не пели, и все, что слышал Сергей, — это мерный плеск быстрых речных волн и негромкое хлюпанье воды под днищем лодки.

«Что ж, пора на разведку».

Он сменил сапоги на удобные кроссовки и пошел вдоль враждебных ив, вглядываясь в переплетение ветвей. Сто метров спустя Сергея стало одолевать нехорошее предчувствие, что придется возвращаться за топориком и вырубать проход, потому что пробраться сквозь эти заросли не было никакой возможности, но тут он увидел узкую тропинку, уводившую с берега в глубь острова. То ли постарались рыбаки, приезжавшие сюда, то ли прокладывавший тропу воспользовался естественным расположением деревьев, но только по обеим ее сторонам ивы отступали, давая место высоким трубкам борщевика, растопырившего крупные пятерни белых соцветий.

Через борщевик Сергей пробрался без особых сложностей и вскоре очутился в лесу. Он ощущал себя человеком, преодолевшим кордон, тем более что за его спиной трава тут же сомкнулась, скрывая тропу. Теперь его окружали редкие золотистые сосны, кора которых переливалась на солнце, как рыбья чешуя.

Тропинка потерялась, растаяла в невысокой траве, и Бабкин пошел сначала вдоль изнанки ивового кордона, а затем резко свернул влево, потому что увидел то, что привлекло его внимание: глубокую яму — видимо, естественный провал, в два человеческих роста, — дно которой вспучилось черной землей, видной даже из-под травяного ковра. Сергей двинулся в обход и вскоре заметил еще одну такую же яму, чуть поменьше, через которую перекинулась упавшая сосна. Рыжие засохшие иголки засыпали склон.

Бабкин обошел лес. Весь он был перекорежен, словно его бомбили много лет назад и раны до сих пор не зажили. Дальняя его оконечность поднималась вверх под сильным углом, и Сергей вскарабкался на обрыв, чтобы быть вознагражденным видом синей Куреши, омывавшей заостренный остров с двух сторон.

На шалаш он наткнулся неожиданно, когда почти решил, что пора возвращаться. Самое удивительное заключалось для Сергея в том, что он уже проходил мимо этого места, но шалаша не заметил — видимо, отвлекся на вторую яму, находившуюся неподалеку. Здесь неведомо откуда выныривала тропинка, потерявшаяся на входе в лес, и приводила к раздвоенной сосне с толстым стволом, в развилке которой уместилась подушка из иголок, мелких веточек и птичьих перьев. А сразу за сосной стоял шалаш.

Он оказался в четыре раза больше, чем представлял по описанию Сергей, и от этого еще удивительнее было, что он смог пройти мимо, не разглядев его. Те, кто строил шалаш, вряд ли ставили своей целью замаскировать это сооружение, но если бы они и постарались, у них не получилось бы лучше. Узкие длинные колья, воткнутые в землю, обросли светло-зеленым вьюном с цветками-колокольчиками, а заросли дикой малины закрыли шалаш сзади и сбоку, разрастаясь с каждым годом и окружая постройку кольцом.

Вход был завешен длинным брезентовым полотнищем, и Бабкин покачал головой: поразительно, что никто не утащил его за все эти годы. «Может, здесь никто не появлялся, кроме тех двоих, Кручинина и Головлева?» Он отодвинул полотнище и забрался внутрь.

В шалаше можно было стоять не нагибаясь. Вдоль стены были выложены сухие ветки, наваленные друг на друга, а в центре стояла перевернутая ржавая кастрюля, вокруг которой проросла мелкая травка. Бабкин оторвал кастрюлю от земли, и под ней обнаружились червяки и жучки.

Пахло сырыми ветками, гнилью и опавшими листьями. Высунув голову наружу, Бабкин вдохнул свежий сосновый воздух и снова вернулся. Присел на корточки и пошарил вдоль стен, откидывая ветки, превратившиеся в сухие палки.

Тайничок обнаружился быстро — выкопанная в земле ямка, выложенная пакетом и плотно закрытая сверху крышкой от кастрюли — похоже, той же самой, которую он отодвинул пару минут назад. Сергей ожидал увидеть нож, обязательные рыбацкие принадлежности вроде крючков и блесен, бутылку, в конце концов, но вместо этого обнаружил еще один пакет, плотно перемотанный бечевкой, и моток синей изоленты. Изоленту он оставил в тайничке, а пакет размотал, и оттуда на ладонь ему вывалилась брошь в виде летящей золотой птицы с глазом-камешком зеленого цвета. Выглядела вещица необычной, и Сергей, аккуратно упаковав ее, сунул брошь в карман.

Дальнейший осмотр внутри ничего не дал. Но хотя бы в этой части рассказ Виктории Венесборг был правдивым, а значит, могло быть правдой и все остальное.

Выбравшись наружу, Сергей окинул взглядом шалаш, с невольным восхищением отмечая, что построен он на совесть. За прошедшие годы большая часть кольев подгнила, ветки, накрывавшие их, давно съехали вниз под тяжестью снега и своей собственной, а малина пробралась через щели внутрь, но Бабкин легко мог представить, как хорошо здесь было восемь лет назад, когда хозяева приводили шалаш в порядок, обновляли ветки, выстилали себе постели из соснового валежника… «Интересно, что же здесь произошло?»

Сергей сделал несколько шагов к старой сосне с раздваивающимся стволом и провел рукой по коре, на которой едва заметен был глубокий след, словно порез — должно быть, в нее втыкали топор. Ладони стало тепло — кора нагрелась под солнцем. На медовой слюде заиграли солнечные лучи, похожие на блики в реке.





Июль две тысячи первого года


Сеня сидел перед

Вы прочитали книгу в ознакомительном фрагменте. Купить недорого с доставкой можно здесь.