Улыбающийся человек

Как улыбающийся человек.

Обычно присутствие покойника ощущалось как некая пустота, однако здесь передо мной будто разверзлась черная дыра. Стромер сказала, что не обнаружилось ни удостоверений личности, ни этикеток на одежде. Будто человек хотел исчезнуть, полностью лишиться собственного «я». Однако гостиничный номер содержал какие-то знаки. В свое время я много размышлял над феноменом безымянных смертей. У подножия горы Фудзи есть Аокигахара — «лес самоубийц» с непроходимыми чащами. В Индии — город Варанаси, где палящий жар погребальных костров ежедневно превращает в пепел сотни тел. Река Ганг, где вводят себе в вену героин, а потом заходят все глубже в зловеще-мутную воду и исчезают, уносимые коварным течением. Смерть в «Палас-отеле» была чем-то иным. Провалом чьего-то блестящего плана. Весь облик умершего был обезличенным, однако в выборе номера и вида за окном проглядывала индивидуальность. Сам ли он их выбирал — другой вопрос.

Снова зазвонил телефон; я вернулся в гостиную.

— Проснись и пой, красавчик.

— Привет, Сатти. — Я почти чувствовал, как у него воняет изо рта. — Чем могу помочь?

— Смени свой фирменный кисляк на улыбочку и дуй в больницу.

— Охранник проснулся?

— Увы, да. Надо, чтобы первым делом он увидел твои вечно недовольные голубые глазки. Подержи его за руку, пусти скупую слезу, он и расколется.

— А разве мы не должны передать дело дневной смене? — Мне хотелось знать, насколько прочно мы увязли в этом деле и стоит ли тратить на него силы.

— Официально расследование поручено сержанту Латтимеру.

— Ему, значит, свинью подложили.

— Я пообещал, что ты поможешь с беготней.

— Да ну?

— Дело пойдет мне в зачет, Эйд.

По договоренности между Сатти и Латтимером всю беготню обычно поручали мне. Возражать почему-то не хотелось.

— Что, по-твоему, может знать сторож? — спросил я.

— Может, он ненадолго умер и теперь знает, что там, за чертой? Сам узнавай. Меня больше интересует, что случилось перед тем, как его огрели огнетушителем. Попробуй понять: преступник он или жертва.

— Поеду прямо сейчас.

— И спроси про второго сторожа. Маркуса Кольера.

— Что о нем известно?

— Только адрес, но ты знаешь, как это обычно бывает. От патрульных толку никакого. Ищут, короче.

— Думаешь, он как-то связан с делом?

— Есть одна интересная деталь. Магнитная карта на полу в номере принадлежит ему.

Итак, значит, Маркус Кольер. Дневной сторож. Неужели все так просто? Может, он впустил постороннего в отель до того, как на пост заступил Али. Или карточку у него украли. А может, покойник — он?

— Как бы то ни было, — прервал мои размышления Сатти, — пока я не скажу иначе, под подозрением каждый. И твой дружок в коме тоже. Если по-хорошему не проснется, можешь показать ему свое истинное лицо, но только в крайнем случае.

— Так мы расследуем убийство?

— Только через мой труп. Считай, что это — приятное отвлечение от поджогов мусора. Тщательный анализ фактов, чтобы распрощаться с этим делом и записать его в раскрытые.

Подход Сатти к расследованию дел заключался в том, чтобы пойти по пути наименьшего сопротивления.

— Запишешь в самоубийства? Но нападение на Али означает…

— Ни хрена оно не означает, — бросил Сатти. — Зубоскал его вырубил, а потом порешил себя. Ты раньше не работал над такими делами, Эйдан. Нам нужен результат, а не разгадка. Наша работа — найти то, что хочет начальство, и повсюду раструбить официальную версию.

— Новости какие-нибудь есть? — спросил я как можно небрежнее, безуспешно пытаясь скрыть любопытство в голосе.

Сатти засопел в трубку.

— Сатти?

— Завтра будут результаты вскрытия. Больше пока ничего не слышно. Только то, что Стромер не хочет тебя к делу подпускать.

— Почему?

— Почему муха жрет говно? Она же лесби, мужиков ненавидит. — Он фыркнул. — Наверное, приняла тебя за мужика.

Говорить с Сатти по телефону было все равно что лить отраву в уши, и у меня в голове уже звенело. Я стиснул в руке телефон:


— Вряд ли дело в этом, Сатти…

— Слушай, она так долго с бабами лижется, что у нее яйца отросли. Так что наплюй.

Я сменил тему:

— А ты куда?

— Воскресенье же. До дежурства еще десять часов. Дрыхнуть буду. Введешь потом в курс дела.

Я уже хотел нажать «отбой», потом кое-что вспомнил.

— А ты мне до этого звонил? Минут пять назад?

Сатти присвистнул:

— Надо же, целых два звонка в день! Личный рекорд Эйдана Уэйтса. Может, это Стромер звонила? — Он рассмеялся. — Меняет ориентацию ради тебя? — Сатти повесил трубку, а я принял душ, больше потому, что после этого разговора захотелось помыться.

Я выпил кофе, оделся и собрался ехать в больницу. Закрывая дверь, снова лениво прикинул, кто еще мог мне звонить.





2




Ослепительный солнечный свет лился с нежно-голубого неба. Прохожие сияли улыбками и золотистым загаром; из-под их ног разбегались пляшущие тени. Я так долго жил без дневного света, что казалось, будто я впервые в жизни иду по городу в прекрасный летний день и никому до меня нет дела. Я шел по улочкам с закопченными краснокирпичными домами, вокруг царила утренняя суета, а я чувствовал себя по-новому, будто проснулся от какого-то сна.

Мокрая от пота рубашка прилипла к телу. В регистратуре больницы Святой Марии меня направили на второй этаж. В коридоре дежурил полицейский, которого прислал сюда Сатти. Он расхаживал взад-вперед и зевал, прикрываясь рукавом. При виде меня вздрогнул и заправил выбившуюся рубашку в брюки.

— Доброе утро, — поздоровался я.

— Детектив-констебль? — Дежурный странно на меня посмотрел.

За дверью раздался вопль.

— Там чувак с ночными кошмарами, — устало пояснил полицейский.

— Сейчас же утро.

— Ему скажите, он уже несколько часов вопит.

— Как наш больной?

— Проспал всю ночь. Вот бы мне получить то же, что и он.

— Чем-нибудь тяжелым по голове? Не подавай Сатти идею.

— Это я виноват…

Я сменил тему:

— Он говорил что-нибудь?

— Даже глаз не открывал, но врачи сказали, что опасности нет.

— Когда тебя сменят?

— Часа через два, — мечтательно произнес полицейский.

— Мне в любом случае надо быть здесь, когда он проснется. Так что ступай домой. Я дождусь твоего сменщика.

Он замер. Поглядел на коридор у меня за спиной. Потом снова на меня:

— Наверное, нельзя оставлять его одного…

— Одного? — переспросил я.

Он замялся, подбирая слова. Сцепил руки за спиной, будто я надел на него наручники.

— Моя слава бежит впереди меня, констебль?