Уйти, чтобы выжить

— Ее любимый цвет — легкий оттенок розового, очень любит орехи в меду… сладкоежка… из цветов обожает незабудки, готова часами валяться перед ними, не знаю уж, что она там выискивает. Упряма и своевольна, сломить ее вряд ли кому удастся, разве что очень постараться, но можно убедить, если разговаривать как с равным, уважаемым собеседником. Любит узнавать новое и охотно учится, правда, если что-то ей неинтересно, старается закончить побыстрее и заняться тем, что нравится… Уважаемый Осторн, я провел с вашей дочерью чуть меньше полугода, но знаю ее лучше, чем вы. Но даже так я не возьмусь судить, что для нее будет лучше, а что нет. Я могу научить ее тому, что знаю, но дорогу она выберет сама.

Осторн скептически изогнул бровь, но вежливо молчал, не рискуя вступать в спор с благородным, однако все его чувства читались на лице.

— Не верите? Зря. Если вы уведете ее силой, вы ее потеряете и уже никогда не сможете наладить с дочерью отношения. Она будет вам все делать назло, с нее станется.

— Хм…

— И наказания тут не помогут. Я говорил, что она упряма, но вы плохо представляете, насколько.

— Милорд, — вдруг поднялся Руперт. — Вы позволите поговорить с сестрой?

— Позволить? — удивился Володя. — Разве я запрещаю? Второй этаж, третья дверь слева.

Руперт поднялся, неловко поклонился и вышел. Володя вернулся на свое место и теперь сидел, откинувшись на спинку стула. Ортон опустил голову.

— А вы ведь не хотите с ней расставаться, милорд, — заметил он.

— Не хочу, — не стал лукавить Володя. — Я привязался к ней.

— И тем не менее вы привели ее домой…

— Мне было восемь, когда на моих глазах погибла вся семья: мать, отец и младшая сестра, потом я долгое время жил на улице среди тех, кого называют отбросами, пока меня не разыскал друг отца и не устроил в военную школу. Меня там учили, заботились… мне нравилось там, но я готов был отдать все, что угодно, только бы вернуть семью. Я и сейчас считаю, что девочке лучше быть с семьей, тем более я не могу сказать, что может случиться со мной. Я иностранец, который не может вернуться домой, странник. Сегодня здесь, завтра в другом месте… Не лучшая судьба для девочки. Это сейчас ей весело, пока она мала, а когда подрастет?

— Я понимаю, милорд.

Снова воцарилась тишина. Володе сказать было уже нечего, а купец не знал, что говорить. Мальчик вздохнул и стал накладывать себе на тарелку овощи и мясо.

— Угощайтесь, уважаемый, не стесняйтесь.

— Благодарю, милорд.

Мальчик изредка поглядывал на часы. За дверью раздались шаги, в столовую вошли Руперт и взъерошенная Аливия. Девочка неуверенно потопталась у двери, потом прошла и села рядом с Володей. Руперт сесть так близко к благородному не рискнул и вернулся на свое место. Аливия наложила полную тарелку всего понемногу и теперь ковырялась там вилкой.

— Я тебе говорил, не издевайся над едой? Наложила, ешь.

Аливия исподлобья поглядела на него.

— Ты правда хочешь, чтобы я ушла?

Володя вздохнул и отодвинул тарелку.

— Нет. Но у тебя есть отец, брат… Они любят тебя.

— И еще один брат… вредина.

— И потом, мы ведь не расстаемся. Я остаюсь в этом городе, значит, сможем видеться. Полагаю, твой отец не будет против.

Осторн раскрыл рот, но так ничего и не сказал.

— Милорд, а как погибла мама? — спросил Руперт и тут же испуганно посмотрел на отца.

Тот молчал.

Володя, честно говоря, ждал, что этот вопрос возникнет раньше, хотя живые его сейчас беспокоили куда больше мертвых.

— Как погибла? — Мальчик задумался, вспоминая тот день. — Я тогда впервые ушел в лес так далеко от дома… всю ночь валил снег. Как я понял, такие снежные зимы у вас не часто бывают, но там, где я жил раньше, зимы намного более снежные и морозные. Так что для меня это было привычно…

Рассказывал Володя долго, иногда прерываясь, чтобы глотнуть компота. Когда же он замолчал, Аливия низко опустила голову и усиленно стала тереть глаза кулачками.

— Не надо вам, милорд, обвинять себя, — сказал Осторн. — В таких ситуациях даже опытные люди теряются, а вы, как я понял, впервые столкнулись со стаей волков. Вы сделали все, что могли.

Володя вспомнил, какой явный испуг был на лице купца, когда тот решил, что его жена жива. Мальчик уже расспросил Филиппа о местных обычаях. Бракоразводный процесс здесь не занимал много времени. Достаточно прийти с женой в любой храм Возвышенного Бога и три раза произнести: «Я оставляю тебя», после чего мужчина официально считался в разводе. Женщине расстаться с мужем было сложнее, но тоже возможно. Тут уже подойдет не каждый храм, да и привести мужа труднее. Но там, где нет силы, на помощь приходит обман. Филипп рассказал о случаях, когда жены обманом заманивали своих мужей в храмы, где произносили нужную формулу развода. В случае же смерти одного из супругов вопрос тоже считался уже решенным — боги обеспечили бракоразводный процесс. Потому и никаких сроков траура нет — кто осмелится спорить с волей богов? Но совсем другой ситуация оказывалась, когда кого-то из супругов полагали умершим, другой выходил замуж или женился повторно, а погибший вдруг оказывался живым. Женившийся повторно считался нарушившим волю богов, многоженцем и подлежал изгнанию или казни, все зависело от страны. Филипп поведал нескольких историй, услышанных от бардов. Коварный злодей обманывал влюбленных, пуская слух, что муж (жена) умерли, и когда те, счастливые, вступали в брак, предъявлял живого мужа или жену. Многоженца казнили, а влюбленная, разделяя с ним его судьбу, бросалась в его погребальный огонь… Как Володя понял, этот сюжет вообще был одним из любимейших в здешних трагедиях, он обыгрывался на разные лады. Вот где Шекспир бы развернулся. Так что смерть жены спасла купцу жизнь, тем более вот сидит живой свидетель ее смерти, и теперь никто не сможет оспорить этого факта.

— В чем-то вы и правы. А о том, что было до встречи со мной, вам лучше Аливия расскажет. Лично я разгромленного каравана не видел.

Разговор продолжался до самого вечера. Осторн постепенно становился смелее, разговор сделался живее, да и Аливия оттаяла, стала принимать более активное участие в беседе, вспоминая различные смешные моменты их жизни на острове посреди лесного озера. Впрочем, купцу не все эти моменты казались смешными. Хмурился он и когда девочка рассказала, как Володя учил ее писать, считать и даже своему родному языку.

— Я же говорил, что она тянется к знаниям. Не стоит ее ограничивать в этом.

— Я подумаю, милорд, — немного суховато заметил купец.

Володя все чаще посматривал на купца с непонятным выражением. Тот, перехватывая взгляд князя, хмурился, пытаясь разобраться, что все это значит. Наконец он поднялся и вышел на улицу, немного проветриться, как он сказал. Володя вышел следом чуть погодя.


— Я так и понял, милорд, что вы хотите поговорить со мной наедине. У вас есть ко мне вопросы?

— Скажем так, у меня есть некоторые сомнения. Я иностранец и ваши законы и обычаи знаю плохо, потому порой не придаю значения некоторым важным вещам или просто оцениваю их с другой позиции. В частности, о ваших законах, касающихся брака, я узнал только сегодня утром.

— У вас на родине по-другому, милорд?

— По-другому. Хотя на многоженца тоже посмотрят искоса, но с учетом обстоятельств просто признают второй брак недействительным. Однако у нас положено после смерти одного из супругов выждать определенное время, прежде чем жениться повторно. Это не закон, но, как вы понимаете, некоторые обычаи могут быть сильнее законов.

— У нас не осуждают за такое.

— Верно. Но у вас сурово наказывают за многоженство, а вы трупа жены не видели и, тем не менее, рискуете жизнью, беря в жены другую женщину.

— Другими словами, вы подозреваете меня в чем-то?

— Другими словами, я пытаюсь разобраться в ситуации, прежде чем Аливия вернется к вам.

— Думаете, я заказал нападение на караван? — Осторн вздохнул. — Странные у вас взгляды, милорд. Свадьба с Илирией была классическим браком по расчету. Для меня, с позиции моих деловых интересов, ее гибель настоящая трагедия. К тому же, как это ни странно, но наш брак был действительно счастливым, и я любил ее.

— И потому сразу после ее смерти взяли в жены другую?

— Розалия — кузина моей бывшей жены. И ее я взял в жены по той же причине, по которой раньше женился на Илирии. Тот брак был скреплением партнерского договора. После известия о гибели жены партнеры потребовали подтверждения договора. Поверьте, милорд, мои люди очень тщательно искали Илирию, они даже захватили некоторых разбойников, совершивших нападение, и те показали, что девочке и женщине удалось бежать, хотя их преследовали. Я знал, что Илирия и Аливия не попали в руки разбойников, но из леса они не вышли и к весне.

— Однако Аливия жива. И если бы я оказался более расторопным, сумел бы спасти и ее мать.

— Да, милорд. Но о таком варианте я не думал. В том лесу никто не живет.

— Вам не кажется, что это немного рискованный вариант? Много допущений.

Володя видел, что купец очень хочет послать его в очень далекое путешествие с его расспросами, но, во-первых, не решается по причине разницы в социальном положении, а во-вторых, ради дочери согласен терпеть и этого нахального субъекта, сующего нос не в свои дела.

— Милорд… это дела купеческой гильдии. Я не понимаю, почему они вам интересны.

— Дела вашей купеческой гильдии мне совсем не интересны, но мне интересна Аливия. Потому прежде, чем она вернется домой, я хочу быть твердо уверен, что там к ней будут относиться с любовью и что не будет никаких сюрпризов.

Купец покраснел от ярости, но опять сдержался, мальчик твердо встретил его разъяренный взгляд.

— Вы все-таки подозреваете меня в убийстве жены?

— Нет. Я хочу разобраться и понять.

— Хорошо. Выбор у меня был прост: либо новая женитьба, либо разрыв партнерства, что для меня равносильно разорению. Риск был, потому я и начал привлекать старшего сына к делам, хотя он еще не совсем готов. Ради детей я пошел на этот риск.

— Похвально.

Осторн дернулся, словно его ударили, но тут же сообразил, что милорд вовсе не издевается, а действительно его хвалит.

— Только я все равно не понимаю необходимости этого брака, — продолжал Володя. — Ведь у вас же остались дети. Руперт, Аливия…

— Руперт и Гонс от первого брака. Только Аливия дочь Илирии.

— Кхм… Аливия ничего не говорила про это.

— А она не знает. Там сразу все не сложилось, выскочил по молодости наперекор воле родителей, решил, что всех умнее, ну а потом началась реальная жизнь, а не сказания бардов. Руперт — первый ребенок, второй умер сразу после рождения… дочь… третий сын прожил полгода, а потом родился Гонс, ему сейчас одиннадцать. После чего Донна сочла, что с нее хватит прозябать с таким неудачником, как я, и сбежала с одним моим конкурентом.

— Сбежала?

— Думает, что сбежала. Вроде как обманом завлекла меня в храм и произнесла формулу развода при трех свидетелях. Я не люблю о ней вспоминать. А Аливия считает, что Руперт и Гонс ее родные братья.

— Гм… — Володя удивился, но тут же вспомнил, что до встречи с ним девочка не умела ни считать, ни писать. И даже знай она, что ее мать живет вместе с отцом всего десять лет, ничего бы ей это не сказало. Да и вряд ли она даже задумалась бы над этим.

— Так что с гибелью Илирии и Аливии мои партнерские отношения с… одним человеком оказались под угрозой. Дело такое, что без полного доверия никак, а доверять можно только своим.

— Контрабанда, значит. Да не бледнейте вы так. Честно говоря, мне совершенно все равно, чем вы там торгуете… не людьми, нет? Ну и слава богу. К этому виду бизнеса у меня стойкое отвращение по моральным причинам. Ну и по личным воспоминаниям кое-каким.

Осторн счел за лучшее не уточнять насчет этих воспоминаний.

— Я прекрасно оценивал риск. И это был мой сознательный выбор.

— Осталось только уговорить Аливию принять вашу жену как свою новую маму.

— Розалия души не чаяла в Илирии. Они с детства дружили. Помню, когда уже договорились о моей женитьбе на Илирии и я приехал в дом, Розалия… ей тогда лет десять было, подкараулила меня и предлагала свои сбережения, только бы я оставил любимую сестренку с ней.

— И много предлагала? — не сдержал улыбки Володя.

— Грошей десять или двенадцать, — тоже улыбнулся Осторн. — Я не считал. Первое время она часто к нам ездила, все не верила, что я не обижаю ее сестру.