Удержаться на краю

Ей до смерти хочется, чтобы Реутов ушел. Она хочет… опомниться, что ли. Так много на нее сегодня свалилось, что ей просто нужно прийти в себя, все осознать и всему дать оценку. И отпустить боль, которая гнездится внутри.

– Люба, тут еще странное дело. – Реутов доливает себе чаю. – Тебе налить?

– Да, спасибо. – Люба отпила из чашки и отодвинула ее – чай должен остыть. – В этом деле вообще все странно. Кто пытался убить Милу? И зачем убили Надю, если она и сама бы скоро умерла?

– Ну, о болезни Нади убийца или заказчик мог не знать, а остальное мы обязательно выясним. – Реутов думает о том, что они, имея на руках кучу фактов, пока топчутся на месте. – Люба, мы выяснили, кто написал на тебя заявление в социальную службу.

– Отец или его дура-жена – вот и вся загадка Сфинкса. – Люба насмешливо щурится: – Да?

– В сухом остатке – да, но не все так просто. – Реутов ухмыльнулся: – Пришло анонимное сообщение. Мы побеседовали с начальником службы, и он раскаялся. Да, к нему обратился человек, которому нельзя отказать, – заместитель начальника одного из наших райотделов, майор Троц. Этот деятель был тут же вызван к генералу и тоже раскаялся: у нас, понимаешь, все раскаиваются в грехах. Правда, прощения не получают, индульгенции – тем более, но покаяние – первый шаг к искуплению. Вот неожиданность, твоя мачеха, Татьяна Рудницкая, – его бывшая пассия. А поскольку она не так чтоб сильно бывшая, а он женат на ее кузине, и факт их многолетней связи мог в случае его отказа как-то случайно всплыть во время семейного, например, торжества, то, сама понимаешь, ювенальные дамы заявились к тебе не случайно.

– При этом отца в случае скандала в расчет никто не принимал. Зачем была нужна такая сложная схема, понятно. – Люба собрала со стола посуду и поставила в мойку. – Но отец… зачем это ему? Деньги у него есть, бизнес работает.

– Перестань. – Реутов фыркнул: – Люба, денег много не бывает. Твоей мачехе всегда будет мало. Кстати, насчет картин. Они все в целости на нашем складе, в опечатанном отсеке.

– Ага. – Люба наблюдает, как Бруно идет к двери. – Давай собаку выведем. Или времени нет?

– Есть. – Реутов усмехнулся: – Жена с дочкой у деда гостят в Привольном, и кота забрали. Я один как перст… Почему так говорят, ведь перст – это палец, а пальцев много?

– Дело в том, что перст – это большой палец, а не любой. Это потом слово начали употреблять для обозначения всех пальцев, но изначально так назывался большой, а он стоит отдельно от остальных.

– Мудро, буду теперь знать. Все-таки гуманитарное образование – хорошая вещь.

Они оделись, и Люба заглянула в комнату – Женька спал, рядом сопел, похрапывая, Декстер.

– Я его уже выводила, но ладно. – Люба взяла поводок. – Что, мальчик? Ты никогда так поздно не выходил… ну, не вопрос, давай выйдем.

Бруно напрягся и тихо зарычал.

Реутов отстранил Любу, подошел к двери и осторожно заглянул в глазок.

Бруно зарычал громче, Реутов распахнул дверь, но там никого не было.





* * *


Мила никогда раньше не видела таких мужчин вживую, только в кино.

И вот, извольте видеть. Зеленые глаза, абсолютное совершенство. Идеальные зубы, идеальные пропорции тела, идеальной формы череп, скулы, подбородок. Улыбка, от которой сердце падает куда-то и катится под ноги, обутые в полицейские ботинки.

Сам в штатском, а ботинки полицейские.

Хорошо, что она должна смотреть на него, потому что иначе просто таращилась бы – невозможно удержаться, даже если башка прострелена и глаз еще не так хорошо видит… но достаточно, чтобы понимать: вот сидит живое совершенство, изъян лишь один – обручальное кольцо на пальце.

Но любоваться-то можно.

– Мила, мне нужно знать, что ты видела.

Она поморщилась:

– У вас же мой телефон и комп.

– Компьютер нами не обнаружен, в квартире его нет. – Реутов понимает, что блудная дочь преступного клана Клемпачей не доверяет ему просто потому, что он полицейский. – Мила, послушай. Кто-то дважды покушался на тебя, и он сделает это еще. Я понимаю, что ты пока плохо себя чувствуешь, но не настолько, чтобы не послать Любу сжечь кости напавшего на тебя бандита, который, видимо, и ранил Бруно.

Мила чувствует, что планета трещит по швам и нужно что-то предпринять.

– Спокойно. – Реутов берет ее за руку. – Люба не раскололась, я сам вас вычислил. Не беспокойся, после той адской смеси, что мы вылили в бочку, там ничего не осталось, пес в безопасности.

– И что теперь?

– Ничего. – Реутов потрепал Милу по руке. – Что ты там делала?

– Искала Предмет. – Мила усмехнулась: – Я лучший Следопыт, ясно?

– Что?!

Она вздохнула. Мир вновь поделился – на тех, кто бродит по улицам, и тех, кто живет в Сети.

– Это игра. – Мила понимает, что должна объясниться. – Я ищу Предметы. Есть любители, которые собирают старые письма, работают в архивах, запасниках музеев, изучают старинные рукописи и газеты.


– Зачем?

– Не перебивай. – Она ощущает, что сил у нее совсем мало, но этот разговор нужен. – Там иногда встречаются сведения о разных кладах, погребенных с покойниками предметах, спрятанных вещах. Но эти места указаны в старинных документах – места изменились, ориентиры в виде деревьев, например, или домов уже исчезли, дома снесены… в общем, сложно найти. А я нахожу. Я Следопыт, я знаю, как искать.

– И что за предметы?

– А, это не важно. – Мила фыркнула: – Тут ведь важна не цена, а то, кто первый найдет. Мне платят за то, что я ищу и нахожу. Вводные получают несколько Следопытов, а дальше как повезет. Но есть правило: Следопыт неприкосновенен, даже если он нашел Предмет… особенно если нашел. Он становится священной коровой, трогать его нельзя и Предмет отнимать тоже, иначе не считается.

– Просто игра? И кто в нее играет?

– Очень богатые люди. – Мила поморщилась – голова разболелась. – Они оплачивают Искателей – тех, кто ищет информацию о Предметах, и Следопытов. Ну, свои тонкости там есть.

– И что ты находила?

– Если Предмет в упаковке – мешок там, пакет, сундучок, – я не открываю. Это правило, я знать не знаю, что там. Но иногда Предмет на виду. Это может быть украшение, игрушка, книга…

– В могилах?

– В том числе. – Мила пожала плечами: – Но этим могилам по тысяче лет, блин, они давно утеряны, все это никому не вредит, но очень интересно и вообще прикольно, еще и деньги платят хорошие. А уж оставить с носом других игроков, обставив остальных Следопытов, – вообще конфетка.

– Ты всегда работаешь на одного заказчика?

– Нет, конечно. – Она подняла руку, предвидя следующий вопрос. – Меня нанимают разные люди, но никого из них я не знаю ни в лицо, ни по имени. Мне это вообще ни к чему.

– И что ты забрала в том доме?

– В монастыре? – Мила хмыкнула: – Да пачку каких-то писем, завернутых в старую тряпку. Тряпка истлела, видно, что там письма, но я не знаю, кому они и от кого и почему были спрятаны в печной трубе. Я их отправила заказчику на следующий день, не присматриваясь – зачем мне это? Иногда такие письма нужны Искателям, чтобы обнаружить Предмет. Понимаешь, Искатели работают сами по себе, ведь, чтобы дать координаты Следопыту, нужно точно знать, что Предмет есть. Информацию такую можно найти, и чем больше документов, тем выше шанс, что есть упоминание о Предмете. Ну вот в старом письме: дорогая сестра, вчера похоронили тетушку, церемония была устроена там-то, в гроб положили ее очки и молитвенник. Эти очки и молитвенник становятся Предметом. О нем сообщают Игрокам, те нанимают Следопытов, и Игра начинается. Или, например, в архиве заметка о постройке дома такого-то купца. И вскользь – о закладке в фундамент памятных монет или еще чего такого. Да что угодно может стать как Предметом, так и источником знаний о нем.

– Зачем все это?

– Игра такая. – Мила вздохнула. Понимания она не ждала. – Это лучше, чем просто в ящик пялиться.

Реутов покачал головой. Он всегда удивлялся изобретательности граждан в придумывании разной фигни.

– Чего только не делают люди, чтобы не работать… Почему ты ходила туда ночью?

– В монастырь? Не ночью, а вечером. На работе задержалась, ну и Бруно выгуливала, он привык гулять по вечерам. Я туда поехала на удачу, было еще несколько вариантов. И все шло отлично, но потом приехали… эти. Ну а дальше вы знаете.

– Ясно. – Реутов пытается как-то склеить в голове новые сведения, но выглядят они абсурдными. – Поверить не могу… я думал, ты наркокурьер.

– Я?! – Мила даже приподнялась. – Вы в курсе насчет моей семейки, уверена, справочки навели. Никогда и ни за что я не ввяжусь в то, что приведет меня в тюрьму. Я выросла среди стаи злобных, примитивных и грязных животных и сделала все, чтобы никто из них и им подобных не коснулся моей жизни. Так оно будет всегда, аминь.

Они намеренно обходят вопрос о сожженном бандите, которого загрыз Бруно. Они оба не готовы пожертвовать собакой, отстаивая сомнительную правду о загрызенном насмерть уголовнике, учитывая факт, что оба жгли его останки.

– Ясно. – Реутов спрятал блокнот. – Так кто же тогда тебя заказал? Что ты видела?

– Не более того, что было в моем ноуте, я туда слила видео, а из телефона удалила. – Мила ухмыльнулась: – А телефон тоже у вас. Я знаю, что можно восстановить, и вы там, умники, сделали это.

– Ноутбук нами в квартире не обнаружен. – Реутов покачал головой. – Где он лежал?

– В ящике комода, в гостиной. Всегда прячу – Декстер порой неравнодушен к проводам.

– Значит, при первом нападении преступник его унес. – Реутов прикинул в уме возможности. – Значит, точно знал, где ты его держишь. Ты видела лица нападавших?

– Нет, темно было, а я далековато стояла, так что никого из них я бы ни за что не узнала. О чем они там кричали, не поняла, но когда они ушли, я успела погасить парнишку. Правда, Бруно…

– Он уже почти восстановился. – Реутов поднимается. – Мила, если ты что-то вспомнишь, звони сразу. Еще о Надежде хотел спросить…

– Ничего не могу сказать. – Она вздохнула: – Надька – заноза в заднице, причем не только для меня, но я думаю, она была немного не в себе. Убить ее мог вообще любой, она же не выбирала выражений – никакого пиетета перед возрастом, общественным положением или полом она не испытывала, ляпала что попало когда вздумается. В общем, могла просто досадить тому, кому не следует, и даже внимания не обратить. А люди разные…

– Ну да. – Реутов поднялся. – Отдыхай. И больше никакой самодеятельности. Надо что – скажи мне.

– Ага.

– Палата охраняется, так что спокойно выздоравливай.

Но Мила его уже не слышит. Она думает о том, что если преступника не найдут, то ей некуда будет вернуться – убийца ведь не забыл о ней. Он не поленился дважды за один день напасть на нее, и его не остановило, что пришлось стрелять среди белого дня, в гулком парадном… Нет, лучше об этом сейчас не думать, а предоставить все полиции.

В палату заглянула медсестра. Реутов уже видел ее, а потому его удивило выражение лица девушки.

– Тут к ней пришли. – Медсестра заинтересованно покосилась на него. – А полицейский не впускает…

Реутов посмотрел на Милу – нет, даже не слышит, думая о чем-то. Но если бы пришла Люба, медсестра бы так и сказала. Значит, это кто-то другой, а кто другой есть в жизни Милы, чтобы добраться сюда? Ну, кроме убийцы, конечно.

– Впустите.