Ученица

Он зашел в палату и замер. Одеяло пошевелилось и как будто втянуло пальцы ног девушки. Скрипнула кровать, Турка посмотрел на Лену. Ее лицо стало выглядеть гораздо лучше, с тех пор как ее спасли из погреба, но все равно… Турка поймал себя на мысли, что черты той, настоящей Коновой исказились. Может, он забыл, как она выглядит? Так мог измениться человек, которого ты не видел десять лет. Человек, который повзрослел, вкусил настоящей жизни.

— Привет, — сказал он. Девушка подтянула одеяло к подбородку, затравленно глядя на него. Турка смутился, не решаясь подходить к постели. — Лена… Как ты? Уже лучше?

И тут она закричала. Так неожиданно и громко, что Турка отпрянул и врезался спиной в дверной косяк. Будто по мановению волшебной палочки сзади возник Стриженный и потащил Турку в коридор. Хриплый, надрывный вой Лены сменился всхлипываниями. Турка ошеломленно уставился на милиционера:

— Что с ней?

— Она… — Стриженный повел Турку по коридору, придерживая за плечи, и тот сбросил руку: — Вы знаете, что с ней, ау?

— Она… все еще в состоянии шока.

— Так нафига…

— Ш-ш. Не кричи. Нам нужно знать наверняка, не притворяется ли она. Может…

— Слушайте, зачем ей притворяться? Вы… Что вы за человек? Я вам доверяю, а вы закидываете меня в палату, только потому что это нужно вам!

— Ты же сам хотел ее увидеть, — отозвался Стриженный, стоя у края лестницы. Турка подавил желание толкнуть мента так, чтоб он полетел по ступенькам. Видимо, намерение мелькнуло в глазах пацана, потому что Стриженный взялся за перила. Турка молча смотрел на него. — У девочки не только шок, но и частичная амнезия.

Они спустились по ступенькам, миновали холл, где толпились блеклые люди, вышли на улицу. Конец марта, пасмурно. Едва-едва пахнет весной.

— Так нечестно. Вы знали, что Лена никого не узнает и позвали меня. Что если ей станет хуже?

— С пострадавшей нужно плотно заниматься, пробовать разные варианты, — вздохнул Стриженый. — Психолога приставили уже. Она так на всех лиц мужского пола реагирует, но мы думали, может… ну, единственный, с кем она в последнее время близко общалась, может, ей легче станет, что ли. Родственника ее колем, он брешет без зазрения совести… Нам нужно знать из первых уст, что он там с ней… в детстве совершал. Без ее показаний никуда. Если дело не сдвинется с мертвой точки, ей потребуется полноценная реабилитация в психиатрической клинике.

— В психиатрической клинике, — растерянным эхом повторил Турка, слушая нескладную речь Стриженного и нахмурился: — В смысле — родственника колете? В детстве с Леной что-то сделал двоюродный дядя, это есть в дневнике. Как вы его нашли и причем вообще… Не понимаю.

Стриженный выудил сигарету из пачки, закурил. Еще одну вытащил, протянул Турке, а тот помотал головой.

— А что историк-то? И другие случаи с девушками?

— Ты видно, не понял. Историк — это и есть дядя Коновой. Андрей Викторович Нужников.

Турку будто по затылку ударили опять. Как тогда, в дачном домике. Сотрясение в итоге было несильным, и врачи сказали, что Турке повезло — толстые стенки черепа.

Он по инерции сделал пару шагов, поглядел на Стриженного. Происходящее напоминало сон — сейчас Турка проснется и окажется, что последних событий вообще не было.

— Историк, этот Андрей Викторович… Он двоюродный дядя Лены?!

— Да. Ее дядя. Тот самый, который совращал ее в детстве.

Они шли дальше, по сырой дорожке. Тут и там поблескивали лужи, голые деревья шевелили ветвями.

— Она не рассказывала, что он преподаватель.

— Пока неизвестно, знала ли она, кто он и что. Она общалась с «Пеппи», которую упоминала в дневнике. Некая Чулакова. Пока сложно сказать, но выходит так, что историк понятия не имел, что это подруга его племянницы. Показания Андрея Викторовича и записи в дневнике немного разнятся. Но в целом, выходит, что когда Лена узнала с кем именно встречается подруга, она не могла вот так просто взять и рассказать, что кавалер из себя представляет, — Стриженный вздохнул и провел ладонью по голове. — И саму Чулакову мы пока не допрашивали, она в Москве на данный момент. Судя по всему, Лена ей все-таки рассказала что-то, и Чулакова начала выяснять отношения с историком. Потом всплыла правда о Коновой и последовало расставание. Ну и таким образом наш Андрей Викторович затаил обиду… А может, и не обиду, может, он хотел закрыть в погреб Чулакову, а потом изменил решение, ведь подвернулся удачный вариант. В общем, пока неизвестно доподлинно, но следствие разберется. Тебе я и так рассказал больше чем надо. Лену обязательно нужно допрашивать. Одного дневника мало. Там можно написать что угодно, верно?

— Он держал в погребе племянницу…

— Двоюродную, — уточнил Стриженный и скривился: — Утверждает, что она была наркоманкой и он пытался ее вылечить. Поэтому держал взаперти. И вообще, с чего ты взял, что он ее насиловал, пытал? Ты что, разве видел результаты экспертизы или…

— Мне достаточно было взглянуть на нее. Просто держал в подвале, да? Может, она вообще сама себя калечила? Наркоманов лечат побоями и изнасилованием? Держа на цепи? Почему тогда он мне это не объяснил, когда я пришел, почему он ударил меня? И да, как же экспертизы?

Повисла пауза. Турке опять показалось, что происходящее — сон.

— Скажу прямо. Если он ее и насиловал, то… В общем, не в последнее время. Поэтому следов сексуального контакта нет. По поводу тебя мы тоже задали ему вопрос. Он думал, что ты — вор. И побежал вызывать милицию. Потом услышал, что разбили окно и лезут в дом. Самооборона.

— Пф, чушь! Он чуть не убил меня. Или он находился в таком состоянии, что не узнал ученика…

— Говорит, что понятия не имел на тот момент, кто ты такой. По поселку всякие личности бродили, он ведь почти пустой. Воры ходят, мародеры вскрывают дома. — Стриженный вздохнул и провел по лицу ладонью. — Тебе вообще повезло. Он находился в странном состоянии, и сейчас еще сильнее погрузился в него. Пытается под шизофреника косить. Думает, скостят срок. А по наркоманам — всякие есть места, встречали, знаем. Пансионаты, терапевтические лагеря. Там с наркозависимыми еще и не то проделывают, притом тянут с родственников деньги за якобы лечение. А здесь — хрень собачья, и ежу понятно. Но Андрей Викторович придерживается данной версии. Мы будем допрашивать его сестру — двоюродную тетю Коновой. Чулакову тоже допросим… Кстати, тетка дает показания в пользу подозреваемого.

— Тетка мне врала!

— Не кричи.

— Тетка чесала мне! Точнее, не мне… В общем, она будто не знала, где Лена. И милиции, и учителям. Ведь у нее узнавали, где Лена. А теперь что, дает показания в пользу извращенца?!

— Мы разбираемся. Говорит, что не хотела огласки, мол, племянница непутевая. Мы проверим ее на полиграфе. Возможно, она на самом деле не знала, какими методами дядя решил вылечить Конову. Мы проверим Андрея Викторовича на предмет причастности к исчезновениям других девушек. Может, выяснится еще что-то более страшное.

— Тетка сумасшедшая… Да ей просто квартира нужна! У Лены не так давно умерла родная тетя, которая заменяла ей маму. А эти… да они просто твари. А Лена не была наркоманкой. Вы шутите? Вы на чьей, вообще, стороне? Он истязал ее, бил, насиловал, а вы говорите, лечил от наркоты? Да что за чушь!

— Я не занимаю ничью сторону. Мне нужна истина, — Стриженный почесал голову. — Ясно?

Турка впился ногтем в ладонь, подковырнул мозоль. Но нет, проснуться не получалось.






* * *


Наступила настоящая весна. С теплом, пением птичек, распусканием листочков. Приближались экзамены, и Турке иной раз удавалось отвлечься зубрежкой ненадолго. Потом он снова и снова вспоминал второй свой визит к Лене.

Он зашел в палату, успел сказать пару слов, а Лена вытащила из-под одеяла руку, истекающую кровью, и принялась раздирать ногтями другое запястье. Набежали врачи… У Стриженного выпучились глаза как в мультиках, и Турку разобрал смех. Он хохотал, хохотал, видя перед собой лишь размытые из-за слез очертания метающихся врачей. Потом кто-то влепил ему пощечину и мокрая щека долго горела.

После этого Лену перевели в психиатрическую больницу и опять потекли недели.

Одним из вечеров они с Аней гуляли по набережной. Деревья уже зазеленели, бабушки гуляли с собачками, подростки рассекали на велосипедах и роликах. Позади осталось тестирование по русскому языку, предстояло сдать математику и еще два экзамена — по билетам. Турка выбрал географию и физкультуру.

— Не верится, что уже скоро лето, — сказала Аня. — Вроде так тянулись дни.

— Ага. — Турка задержал взгляд на девушке. Аня смотрела перед собой и медленно говорила:

— Решила попробовать. Уеду, устроюсь. Поживу там одна. Вообще, конкурс в театральные ВУЗы по сто-двести человек на одно место. Шансов мало. Еще попробую в иняз поступить.

— А ты… Ну, знаешь английский?

— Читаю без проблем. Аудиокниги слушаю. Уже четыре года изучаю сама. Попробую, все лучше, чем бухгалтером быть, жалею, что год просрала. Мама до сих пор уговаривает закончить, но нет, лучше уж попробовать поступить в иняз. Сразу не решилась как-то, знаешь, на волне пофигизма поступила, а сейчас вот задумалась, что мне же этим всю жизнь заниматься. Пока взяла академический отпуск. Приколи, что это за жизнь, если каждый день занимаешься тем, что тебе неинтересно? От пятницы до пятницы жить, в ожидании выходных, как моя мама? А потом два дня смотреть телевизор, а вечером воскресенья ныть, мол, как быстро прошло время… Нет, спасибо. Может, получится с инязом, если с театралкой пролечу. Устроюсь потом гидом. Или переводчиком на круизный лайнер. Или еще что-то, лишь бы не сидеть в офисе целыми днями.

Они помолчали немного. Турка мог только позавидовать таким планам. Сам-то он тоже решил, что будет поступать в колледж, на компьютерщика, но вот теперь опять подняли голову старые змеи-сомнения. Зашипели, задвигались.

— Я даже… и не знал, что ты в английском шаришь.

— В испанском чуть-чуть тоже. Меня мама отговорила тогда, иди, говорит, какая тебе Москва, какой Питер. А теперь я поняла, что пока сам не сделаешь, то что считаешь нужным — ничего не получишь. Еще поняла, что нужно до конца идти, даже если ситуация безнадежная. Это ты меня научил! — она чмокнула Турку в губы и звонко рассмеялась. Тот смутился, глядя на девушку.

— Я? Ну ладно… Вообще, если бы не ты, то…

— Ладно, хватит. Сто раз обсуждали. Мы вместе спасли твою Конову.

— Ага, спасли. Только она лежит в психушке. И если она не придет в себя… Вдруг его отпустят? Следствие пока идет, но мало ли.

— Может, Лена еще поправится. Шутишь — отпустят? С чего бы?

— Мне снятся кошмары. Скоро сам в психушку лягу.

Они помолчали, глядя как ветер ерошит речку. На другом берегу кто-то распалил костер, и тонкая струйка дыма тянулась вверх, рассеиваясь над камышом.

— Хочешь, поехали со мной, — глухо проговорила Аня. Турка обнял ее за плечи, прижался. Потом поцеловал в щеку, коснувшись губами слезы. Губы у девушки дрожали. Она что-то еще хотела сказать, но он остановил слова кончиками пальцев, а другой ладонью провел по Аниным волосам.

Так они еще долго сидели молча. Он боялся отвечать, а она — услышать ответ.





* * *


Когда ему опять позвонил Стриженный и сказал, что Лену можно навестить, Турка не побежал сломя голову, а подготовился. Во-первых, скачал любимые песни Лены на мобильник и на плеер, взял наушники. Во-вторых, захватил копию дневника — кипу листков в пятнах, с загнутыми уголками.

Когда он зашел, Лена сидела на постели и смотрела в окно. Девушку перевели в другую палату, здесь пустовала пара кроватей, тумбочки стояли самые обычные. Увидев Турку, пациентка напряглась, и следила за каждым движением, не мигая. Он заметил на тумбочке журналы и потрепанную книгу. Врачи и раньше сообщали, что ее состояние улучшилось. Говорит мало, и только с женщинами. Опасается мужчин. В последнее время начала читать.

— Привет. Помнишь эту песню? — он включил «Литиум» «Нирваны». Конова сначала вздрогнула, а потом лицо ее разгладилось. Она слушала хриплый голос Курта Кобейна, слегка наклонив голову.

Турка под музыку взял стул и сел напротив девушки. Она легла и уставилась в потолок.

После «Нирваны» они слушали другие любимые группы Лены.

— Вот эта тебе понравится. Тоже «Роксет», «Риал шугар». Ты при мне ее не включала, я сам нашел.

При этих словах Конова подобрала коленки к самому подбородку. Турка дослушал трек, и прошуршал страницами дневника.

— Я тут тебе принес… Твои записи. Может, прочтешь, и тебе станет легче. Может, память прорежется. И еще плеер. Надеюсь, вспомнишь, как им пользоваться.

Он подождал ответа, так как до сих пор не верил, что Конова его забыла. Иногда ему вообще казалось, что это двойник Лены.

Прошло уже столько недель с того момента, как они ее спасли из погреба историка, вот уже за окном зеленые листья на деревьях, светит солнце, видно каждую пылинку на стекле. Лена почти такая, какой он ее запомнил — снаружи. А вот глаза пустые. В них прежней Коновой нет.