Ученица

— Я слил немного бензина. И приготовил коктейльчики. Сегодня должно получиться, — сверкнули его глаза.

Шулю не терзала тревога, волнение — нет. У него просто возникло странное предчувствие, что сегодня произойдет что-то действительно плохое. Но перечить Тузу — себе дороже. Да и вообще, что за предчувствия — пацан он, в конце концов или телка?

Так что, он отбросил сомнения, хотя сейчас ему хотелось, чтоб с ними был кто-то еще — Кася, хотя бы. Чириканье птиц почему-то не успокаивало, а напротив, нагоняло жути, стихая и вновь нарастая, преследуя. Еще ветер приносил кваканье лягушек и запах болотной ряски — чуть в отдалении текла загаженная речка-вонючка.

Пацаны глядели на полуразрушенную четырехэтажку, на поросли сушняка вокруг. Чуть дальше — камыши, а за ними как раз болотистый водоемчик.

— Он внутри. В нашем форте. Сейчас будем брать крепость, — сказал Тузов, скидывая рюкзак с плеча на землю (внутри при этом звякнуло стекло). Прожужжала молния, в рюкзаке обнаружились боеприпасы: четыре бутылки из-под водки, внутри каждой из которых взболталась до пены смесь бензина и шампуня. Бутылки были аккуратно завернуты пробками, и предстояло сделать фитили из ветоши. Турка протянул Шуле тряпку, тот постоял, и начал рвать старую майку на фитили, сделав тот самый шажок, отделяющий нормального человека от безумца.

— Так он точно там? — облизнул пересохшие губы Шуля, когда они закончили. Он говорил шепотом будто бы для конспирации, а на деле же горло будто сузилось и не пропускало более мощные звуки.

— Точно.

— А… трава не полыхнет? Куда… побежим, Туз?

— Куда, куда… Что ты как моя бабка, — пробормотал Тузов, поджигая первый боеприпас. Они подошли к бараку на расстояние броска, фитиль полыхнул. Тузов подержал бутылку в руке, давая промокшей в горючем тряпке как следует разгореться и метнул снаряд в стену дома. Брызнули осколки и огонь охватил кирпичи. Часть смеси подожгла сухую траву рядом со стеной, повалил едкий дым.

Пацаны застыли, выжидая. Шуля успел подумать, что может, зря он так волновался и предчувствие связано с чем-то другим. Он вытащил еще одну бутылку, а Тузов кинул взгляд на жилище, в котором мелькнул силуэт.

Пацаны переглянулись, на губах Тузова появилась улыбка.

Спустя пару секунд в дверях появился человек. Он размахивал руками и рычал что-то неразборчивое. Шуля остолбенел, а Тузов поджег бутылку и швырнул ее так, что она разорвалась почище снаряда, окатив пламенем фигуру — рычащего бомжа. Огонь тут же накинулся на одежду, вцепился в бороду.

— Не стой! — возбужденно выкрикнул Тузов. — Швыряй бутылку. Поджигай и швыряй!

Шуля молча таращился на двигающегося взад-вперед перед домом бродягу. Ватник и штаны загорелись по-настоящему, и теперь бомж скрипуче орал, размахивая руками, будто пытаясь достать жменю снега из-за воротника.

«Какой же снег, когда такая жара», — мелькнула нелепая мысль и Шуля увидел, что бутылка в его руке объята пламенем, и стекло уже нагрелось. «Тогда почему бомж так тепло одет?»

— Бросай! БРОСАЙ В НЕГО! — кричал Тузов. — Бей захватчиков!

Он подхватил из рюкзака последнюю, четвертую бутылку, а Шуля опомнился, когда пламя начало лизать его кожу. Тело приняло решение само — широко размахнувшись, Шуля забросил «коктейль» и тот взорвался прямо у ног бродяги.

Несчастный взревел и отпрянул назад, пятясь к дому, но споткнулся и упал. Его охватило пламя, трава вокруг загорелась. Бродяга скинул ватник, но теперь уже полыхала его дырявая хэбэшка. Тузов закинул последний снаряд, попав прямо в голову бомжу. Он вскрикнул и упал. Смесь из бутылки уже пропитала его лохмотья и те горели как факел. Шуля не мигая смотрел на это, глядя, как вокруг барака встает стена пламени, а недвижимое тело не издает никаких звуков и не пытается спастись от пламени.

С рук бомжа слезала кожа, на лице вспухли волдыри, превращая лицо в гротескную маску. Как будто пчелы покусали, а потом рожа вдобавок обгорела на солнце. Посмотрев на Тузова, Шуля увидел восторг в нечеловеческого цвета глазах.

Еще через минуту голова бродяги стала напоминать гнилую тыкву.

— Хорошо получились. Видишь, как горит! И прям взрывались они. Это я шампуня больше добавил. Класс! Он бухой наверное был. Поэтому такой вялый.

— Туз, бежим! Бежим, Туз! — затряс товарища Шуля. — Он же горит… Бомж горит!

— Я вижу, — улыбнулся Тузов. — Ишь, как визжит, козел… Ладно, погнали.

Они побежали обратно через половину рощи и вышли с другой стороны, к железнодорожным путям возле родника и побрели по шпалам. Мокрые от пота, задыхающиеся, с чумазыми лицами.

По-прежнему чирикали птички, шумели машины в отдалении. На первый взгляд ничего в мире не изменилось, ничего не произошло.

— Это… Блин, а он… Сдох? Туз?

— Какая разница? — после небольшой паузы ответил Тузов. — Наверное. Мы должны охранять наш форт.

— Мы же его почти сожгли сами… Форт. И бомжа.

— Мы одно здание только чуть подкоптили, ничего там не случится. Ну, сушняк этот максимум сгорит. Ты чего, за бича этого переживаешь? — усмехнулся Тузов. — Кому он нужен? Если сгорел, так ему еще и лучше. Теперь не надо деньги искать на водку, да мерзнуть зимой. Они бесполезные, бомжи. Он, наверное, и сам кого-нибудь убил уже. Да он бы и тебя убил за стольник.

Шуля промолчал. У него пока не укладывалось произошедшее в голове, и ему почему-то стало страшно.

Вдалеке прогудел поезд. Ребята отошли со шпал, и зашагали рядом с рельсами. Поезд загудел, и многотонный состав загромыхал на расстоянии вытянутой руки от пацанов.

Шуля до сих пор пребывал в прострации, как его вдруг схватили руки за воротник и потащили к поезду. Он даже пикнуть не успел, почувствовал только, как дрожат и сжимаются яйца, когда вагоны замелькали в полуметре от лица.

— Если кому-нибудь расскажешь про наше сегодняшнее веселье, я тебя грохну! — проорал Тузов, перекрикивая шум поезда. Шуля видел двигающиеся губы, спокойные до безумия глаза, а голос будто возникал в голове. — Понял?

— Туз, ты чего?! — собственный крик показался Шуле плаксивым и жалким. Он тонул в рокоте поезда. А еще Шуля чувствовал, как его мочевой пузырь расслабился и горячая «водичка» потекла по ногам.

— ПОНЯЛ ИЛИ НЕТ?!

— ПОНЯЛ! ОТПУСТИ МЕНЯ, Я ПОНЯЛ!

Тузов помедлил, как будто бы Шуля на мгновение превратился в очередного бесполезного бродягу, которого не жалко убить, а потом отпустил воротник. Закричав, Шуля повалился на рельсы как раз в тот момент, когда состав утянул за собой последний вагон.


Уже позже Шуля поймет, что выбил палец о щебень, позже увидит ожог на тыльной стороне кисти. Сейчас же он чувствовал себя слабым и незащищенным, будто его голого выволокли на площадь в базарный день. Мокрая «шортина» мерзко липла к бедру.

— Пошли, чего разлегся! — усмехнулся Тузов. — Ты что, приколов не понимаешь?

Шуля судорожно кивнул, ощущая во рту маслянистый привкус. Встал, переступил через блестящий рельс, и сошел по насыпи с подкашивающимися, дрожащими ногами. Он мельком глянул вниз, и обрадовался тому, что на шортах из темной синтетики не видно расплывшегося пятна.





* * *


Сегодня Андрей Викторович не хотел оставлять дежурных, но Воскобойникова вызвалась сама. Пока он заполнял журнал, она вытерла с доски, вымыла губку (ее он после того инцидента заменил на новую), поставила стулья вверх тормашками на парты. Потом взялась за веник. Преподаватель изредка бросал на нее быстрые взгляды. Сегодня Алина в платье и как всегда, с макияжем. Но ему-то какая разница? Не стоит обращать внимание. Перелистывать, заполнять, перелистывать, заполнять. Ручка скрипит, на среднем пальце — красная выемка. Другая рука чуть подрагивает. В какой-то момент он действительно смог отвлечься. На автомате заполнял журнал и одновременно думал о прошедшем занятии.

Хотя ежу понятно, что лучше не вспоминать. Как там писал Карнеги? Не пилите опилки? Именно. Вот и он не станет… черт.

— А вас другие классы не поздравили, что ли? — сказала из-под стола Алина. — А то вы так удивились.

— Ну, ваша параллель поздравила… Да я замотался немного, поэтому не в себе немного был перед уроком, признаю. Еще раз спасибо большое за поздравление, мне очень приятно.

— Ага, но эти уроды, наверное, все настроение испортили!

— Да нет, не скажу. Я потихоньку адаптируюсь к прикольчикам, нормально. Жалко только, что с одним из ваших подарков так получилось… Деньги, все-таки, заплатили. Мне стыдно.

— Я бы вообще этим ослам ничего не дарила. Да они все равно примерно так же поступили бы с фонариками, остальные. Разбили или вообще выкинули. Кому они нужны…

Что-то коснулось его ботинка. Потом штанины. Он подавил желание дернуть ногой, по спине пробежала дрожь. Отъехав на стуле назад, Андрей Викторович заглянул под стол и нахмурился:

— Ты чего там забыла, Воскобойникова?

— Бумажку не могла достать, — бесхитростно улыбнулась девушка. Глаза ее блеснули, губы слегка раздвинулась в улыбке. Девушка перевела взгляд, и сказала:

— Ой, вы запачкались. — Она принялась отряхивать его брючину, и преподаватель тут же убрал ногу: — Ладно, хватит… То есть, спасибо большое, но вылезай, перепачкаешься.

— Вы такой заботливый, — промурлыкала Алина, однако, так и осталась сидеть под столом, ерзая на коленках. Историк помимо воли бросил взгляд в разрез кофточки, да и кто бы не посмотрел?

А его лодыжку уже опутали цепкие пальчики. Они пошли выше, заскользили к коленке.

— Что ты…

— Помогите мне… Вылезти, — пробормотала ученица, изгибаясь. Волосы ее при этом легли на бедра историка, и на мгновение щека прошла в опасной близости от «молнии» брюк, но преподаватель успел отодвинуться еще дальше. Так резко, что спинка стула ударилась о доску. Воскобойникова потеряла равновесие, и издав невнятный звук, упала лицом вперед, прямо в промежность.

В этот момент в класс заглянула музычка.

— Что-то вы тут мешкаете, Андрей Викторович. А вы… — наблюдая за тем, как из-под стола поднимается школьница, Галина Марковна несколько раз поменялась в лице. Глаза ее, и без того выпученные, полезли из орбит.

— Что у вас тут… происходит?

— Дежурим, Галина Марковна, — бодро ответила Воскобойникова. — Ну вот, колготки порвала… Мы с девочками решили, что сегодня не будем парней утруждать. У них ведь праздник.

— Понятно, — улыбнулась музычка. — Как же ты в таких колготках пойдешь по улице? Со «стрелками»?

— Я ее подвезу, — быстро сказал историк.

— Ага, ага…

Музычка удалилась, а Андрей Викторович чуть не простонал, чувствуя себя полным болваном.





* * *


Они и впрямь сели в его «Опель», правда, молча. Андрей Викторович какое-то время сидел, боясь положить ладони на руль. Он чувствовал, что они дрожали, а в желудке до сих пор бродил холодок. Все нормально, нормально. Почему он разволновался? Разве этот эпизод можно назвать компрометирующим?

Музычка застала его с ученицей в двусмысленной позе? Потому что он показал волнение? Потому что он вел себя как тот, кому есть чего стыдиться, скрывать?

Да, все вместе. Только ведь он ничего не сделал. И не собирается. Он больше не допустит таких ошибок, какие делал на прошлом рабочем месте. Тем более такие, которые совершал по молодости и юности. Тогда он всегда терял над собой контроль, и такого больше не будет. Ведь все могло обернуться тюрьмой еще тогда.

Он понял, что не двигается очень уж долго, хотя Воскобойникова не выказывала признаков недовольства. Историк завел двигатель, отъехал немного от школы. Привычные действия опять вернули ему душевное равновесие, будто чуть вводя в транс.

— Послушай, Алина. Давай расставим все точки над «i». Ты сейчас можешь отрицать, но… Эти заигрывания немного выходят за рамки нормального, не так ли?