Убыр

Я хотел сказать: «Сама возьми», но решил не обострять, наклонился, вынул упаковку и сунул Дильке в руки.

– А еще есть? – спросили за спиной со странным акцентом.

Дилька зыркнула мне за голову, быстро оторвала соломку и ткнула один ее кончик в коробочку, другой – в губы.

Спрашивал не взрослый.

И был он, судя по дыханию, не один.

Так.

– Нет, – сказал я, не оборачиваясь и надеясь, что пронесет.

Щас.

– А если подумать? – спросил парень и быстро сел рядом со мной.

Второй – напротив, но не придвигаясь к Дильке, которая поспешно досасывала сок. Он был в черной шапке, черной куртке с рыжей меховой опушкой и джинсах, конечно, а сам пухловатый и с обветренными губами, которые все время облизывал. Тот, что рядом со мной, был дохлый и прыщавый, а одет так же, только провонявшая куревом куртка была темно-синей.

Он протянул мне ладонь и сказал:

– Здоров, земляк.

Сердце у меня заколотилось, но я очень постарался этого не показать и вообще не двигаться. Пацаны на боксе предупреждали, чтобы руку не давал и вообще не позволял себя зацепить. Не обездвижат, так докопаются – не так подал, чего так жмешь, самый сильный, что ли, и так далее. Обычно докапываться все-таки без свидетелей предпочитают, а тут прилюдно затеяли – совсем отмороженные, что ли?

А, нет, все нормально.

– Ты чего такой деловой тут сидишь, руку не даешь? Крутого дал, малой? – спросил дохлый.

– Я тебя не знаю, – ответил я.

– И чё? Невозбранно борзеть можешь?

Я удивился такому словарному запасу при таком заметном акценте и сказал сквозь грохот крови в голове:

– Диль, все нормально.

Дилька кивнула, не переставая переводить округлившихся глаз с одного гопа на другого.

– Нормально, Диль, нормально, – подтвердил дохлый, убрав наконец руку. – Сейчас с твоим абыкой побазарим маленько – и дальше соси чего дадут.

– Базар фильтруй, – сказал я и тут же пожалел.

Не говорить надо было, а в нос бить, локтем, я удобно сидел. Упустил момент. Может, и хорошо: пухлый лыбился неудобно для меня и слишком близко к Дильке. И потом, чего они руки в карманах курток держат – вдруг там ножи. У меня тоже, конечно, нож есть, но я ж не умею с ним. К тому же от ментов подальше так его заныкал, что вынимать полчаса буду.

На помощь позвать? Глупо. Да и кто поможет, кругом вроде бабки одни. И вообще унизительно.

Блин, вот попали.

Ладно, не отболтаюсь, так отмахаюсь. «Будут обижать – не обижайся», как Михалыч говорит. Если у них ножей нет, конечно. Да и если есть – выбирать не из чего.

– Ага, – легко согласился дохлый. – У тебя с фильтром?

– В смысле? – не сдержался я, уж больно удивился.

– Что тупишь? Курить есть?

– Пить пить, – сказал я привычно: «пить» самая хорошая пара и для «курить», и для «есть».

Гопы не поняли, зато возмутились.

– Что ты лепишь? – спросил дохлый. – В башке ремонт, так поправим по-бырому.

– Рискни, – сказал я, собравшись.

– Спортсмен типа не любиться какой, – сказал наконец пухлый, который заметил и правильно прочитал мои движения. У него тоже был акцент, но нормальный, татарский.

– Ага. Боюсь, блин, сейчас вообще, – подхватил дохлый. – Ты куда едешь, спортсмен?

– Вперед.

– А конкретней?

– Прокурорский типа? – спросил я, уже не пытаясь сообразить, правильно ли я говорю.


– Таможенный. Ты, спортсмен, по нашему району едешь, Арскому. Это наша земля.

– Поздравляю.

– Спасибо, братёк. Платить надо.

– За что?

– За проезд.

– Билет устроит? – спросил я, вытаскивая из кармана мятую бумажку.

На самом деле я пытался понять, смогу ли быстро достать нож. Не смогу. Я его даже нащупать толком не сумел. Вернее, сумел, но без уверенности, что это был нож, а не складка свитера и не мое ребро. У меня их много. Пока.

Дохлый явно начал падать на псих – ну или играл. А толстый туманно улыбался, не вынимая рук из карманов.

– А пошли, спортсмен, побазарим, – предложил дохлый.

– А пошли, – сказал я, потому что сколько можно-то. Я таких дохлых на соревнованиях полотенцем во втором раунде накрывал. А пухлый, конечно, потяжелее меня килограмм на семь, а я совсем не панчер, но левый крюк у меня хороший, тяжелый, руку в лапе даже Михалычу отбивает на третий раз. Да и пацаны, когда в пары встаем, просят на коронку пореже выходить. В реальном бою, правда, у меня ни разу этот крюк чисто не проходил. Значит, сейчас пройдет. И с пухлым, и с дохлым, который вполне моего веса, хоть и повыше. И фиг с ними, с ножами и с тянущей болью в левой кисти.

– Диль, сиди здесь, я сейчас, – сказал я, собираясь встать.

Дохлый подхватил:

– Ага, Диль, подожди – а хочешь, Тимурик с тобой посидит? Он хороший, не бойся. – Глянул на меня и торопливо добавил: – Боишься? Хочешь, Тимурик с нами пойдет?

Убью, слепо подумал я, подхватываясь, и услышал:

– Сережа, Нина, вы опять с кем-то подружились?

Голос был незнакомый, спокойный и взрослый. Даже пожилой.

Михалыч нас по носу бьет за то, что мы отвлекаемся от противника. Сильно бьет. Поэтому я еще некоторое время не поднимал глаз, стараясь видеть обоих гопов. И решился на это, только убедившись, что оба задрали головы на нового собеседника и незаметно броситься на меня не смогут.

В проходе стоял рыхлый дядька в сером плаще и смотрел на меня. Типа я Сережа. Пьяный он, что ли?

– Это что за мальчики? Знакомые ваши? Вот ни на минуту вас не оставь, – сказал дядька ласково.

Гопы быстро переглянулись, а дядька еще быстрее подмигнул мне.

Я глотнул, взял за холодные пальцы Дильку, которая уже вполне приготовилась реветь – долго держалась, молодец, – и сказал:

– Да так, дядя Вася, беседуем просто.

– А, развлечь моих ребят решили, пока я тут отлучимшись? Спасибо, ребят. Ну все, я пришел.

Пацаны переводили взгляд с него на нас.

– Вы позволите? – спросил дядька и подобрал полы плаща, будто собирался сесть прямо на пухлого.

– Э, – сказал пухлый, отъезжая по сиденью ближе к Дильке, а дохлый спросил, бегая глазами по дядьке, от разбитых сапог до стандартной вязаной шапки:

– Дед, твои детки, что ли?

– Мальчик, тебя как зовут? – спросил дядька так ласково, что даже мне жутковато стало.

Гопам, по ходу, тем более.

Пухлый вскочил, оттолкнувшись локтем от спинки сиденья, и шаркнул к проходу. Меня специально задел коленом – если бы рукой, я бы сунул ему в печень, – дохлого и дядьку неловко обтек и встал чуть поодаль, возле озиравшейся уже на нас бабки с корзинами. Дохлый пытался удалиться с понтом – пробормотал: «Мальчика тоже нашел», неторопливо поднялся, отряхнул колени и сказал мне:

– Не договорили еще.

Я много что хотел ответить, но лишь улыбнулся. Как мог широко. Как папа.

Вспомнил, и стало худо.

Но сильно страдать было некогда: и Дилька смотрит, и дядька уже сел, аккуратно подобрав полы плаща. Пахло от него даже хуже, чем от гопов. Немытым-нестираным пахло. На месте пухлого я тоже засомневался бы. Но я был на своем месте, и с него по-честному полагалось благодарить.

Я украдкой огляделся, обнаружил, что гопов нет ни в вагоне, ни в просматриваемых участках тамбуров – видать, дальше пошли за приключениями, – и вполголоса сказал:

– Спасибо.

Дядька перестал усердно улыбаться и ответил очень серьезно: