Убивство и неупокоенные духи
Часть 32 из 42 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– О, я тоже. Mea culpa, mea culpa, mea maxima culpa! – Нюхач колотит себя в грудь, как католический священник у алтаря.
– Заткнись, я тебя умоляю! Не устраивай еще одну сцену.
– Но я тут тоже замешан.
– Нет, Ал. Не ты.
– Эсме, что ты говоришь? А кто же это может быть?
– Мой муж, кто же еще.
– Ты сидишь тут и так спокойно говоришь мне, что пока мы… ты и я… пока мы были любовниками, ты позволяла Гилу…
– Разумеется, позволяла! Неужели ты думаешь, что ради тебя я бы включила его в «список индейцев»?[72] Я была очень привязана к Гилу.
Ох, Эсме, ты не знаешь, какое счастье для меня – услышать эти слова! Моя милая, милая жена, как я тебя сейчас люблю! И… и Анна, и Элизабет, и Дженет, и Мальвина, и Родри – да, и Макомиши, наверно, тоже, – будут в каком-то смысле продолжать жить. Я вижу преемственность жизни, как не видел, когда сам был ее частью.
Нюхач совершенно пал духом. Он ничего не ест, а вот Эсме поглощает весьма приличный обед.
После паузы Нюхач тихо произносит:
– Ты, конечно, сделаешь все необходимое?
– Необходимое для чего?
– Для твоего положения. В наши дни это не проблема.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь.
– Эсме… эта беременность… Чем скорее ты ее прервешь, тем лучше.
– Лучше для кого?
– Для нас. Позже, когда и если мы поженимся, то сможем начать с чистого листа. Если, конечно, мы захотим детей.
– Когда и если! Ал, давай сразу проясним этот вопрос. Я не собираюсь за тебя замуж. Это совершенно безумная идея. А ты что, хочешь на мне жениться?
– Я в огромном долгу перед тобой. И я не собираюсь от него отказываться. Я обязан о тебе позаботиться, но я не хочу заботиться о ребенке, который, вполне возможно, от Гила.
– Он и есть от Гила. Ты думаешь, я считать не умею? Врач сказал, что срок примерно десять недель. Ну так вот, десять недель назад ты был в Европе, ты пробыл там месяц, знакомясь с мировым театральным искусством и рассказывая читателям «Голоса», как оно отвратительно. А теперь давай называть вещи своими именами. Я собираюсь родить этого ребенка. Это совершенно законный ребенок, зачатый мною в законном браке от моего ныне покойного мужа. То, что раньше называли «погробовец». Я понятно излагаю?
– Эсме, ты что, правда хочешь ребенка?
– Не знаю, но скоро узнаю. И еще этот ребенок колоссально меняет ситуацию со всеми статьями, которые я буду писать. Он – вишенка на торте, по выражению Рейча Хорнела. А ты не имеешь к этому ребенку никакого касательства. Твоя роль – добрый дядя Ал, который изредка заходит в гости и дарит плюшевого медведя.
– Эсме, ты очень жестока. Из-за чудовищной ситуации, в которой мы оказались…
– Ты оказался. Со мной все в полном порядке.
– Как хочешь. Но было кое-что еще, знаешь ли. Ты, кажется, забыла. Я собирался заинтересовать тобой кое-кого из телевизионщиков.
– Ты это уже сделал. Пристукнув беднягу Гила. А теперь, пожалуйста, поймай официанта и…
(5)
Рейч Хорнел – не из простых, приземленных литературных агентов, дающих советы, лишь когда их об этом попросят. Он говорит, что писатели – творческие люди, но, чтобы полностью раскрыть свой талант, им нужна изобретательность бизнесмена, умеющего видеть далеко вперед и хорошо знающего жизнь. Рейч Хорнел учился ремеслу агента в городе, который всегда называет «Л. А.», и дух этого города принес с собой в Торонто, где тот выглядит слегка неуместно. Будь Рейч агентом Вирджинии Вулф, она никогда не написала бы в дневнике, что очень обрадуется, если ее книга разойдется тиражом в пять тысяч экземпляров; Рейч не отстал бы от нее, пока она не начала бы работать для кино, получая пятизначную сумму в неделю, от которой Рейчу, креативному предпринимателю, доставалось бы десять процентов. Я вижу, что он устремил мощный луч своего креатива на Эсме, и присутствую за обедом – Рейч любит обделывать крупные дела за едой, – где он обрушивает на нее всю мощь своего вдохновения.
– Но, Рейч, это же совершенно не я.
– Эсме, это новая ты. Еще неизведанная Эсме.
– Но это оккультизм. Как-то совсем не мое. Я всегда стояла обеими ногами на земле.
– Это тоже почва, только другого рода. Я же не предлагаю тебе гадание по чайным листьям или какого-нибудь медиума из подворотни. Миссис Салениус – самая лучшая. На переднем крае. Клянусь.
– Ты с ней говорил?
– Я нанес ей визит. Описал нашу ситуацию. Не называя имен, конечно. Она посмотрит, что можно сделать. Она никогда ничего не обещает.
– Что же она может сделать?
– Связаться с Гилом. Послание с той стороны.
– Она не собирается выяснять, кто его убил?
– Только если ты ее попросишь. Речь шла о том, чтобы передать послание.
– Я не хочу говорить про убийство.
– Конечно нет, детка. Слишком болезненно.
– А сколько это стоит?
– Нисколько. Она не берет денег. Но ты можешь пожертвовать на ее церковь, если захочешь. А мы, конечно, захотим. Это будет только справедливо.
– На какую церковь?
– «Товарищество Эммануила Сведенборга, ученого и провидца».
– Господи!
– Она откололась от настоящей церкви Сведенборга. Утверждает, что углубилась дальше в мысль и прозрения самого Сведенборга.
– Я про него ничего не знаю. А где ты взял эту женщину?
– В полиции.
– В полиции! Я не хочу иметь ничего общего с полицией!
– Детка, я твой верный старина Рейч. Неужели ты думаешь, я взрежу твое сердце, чтобы оно снова обливалось кровью? Но я ее нашел в самом деле через полицию. Первоклассных экстрасенсов только так и можно найти. Полиция часто пользуется их услугами. Если, например, ребенок пропал и нет никаких следов, в газетах часто пишут, что полиция воспользовалась услугами экстрасенса. Миссис Салениус привлекают к расследованию первосортных преступлений.
– Господи! Она что, в хрустальный шар смотрит?
– Не знаю. Но она очень впечатляет – главным образом тем, что в ней нет ничего впечатляющего. Детка, неужели ты думаешь, я тебя втяну во что-нибудь такое, с чем мы вдвоем не справимся?
И Эсме соглашается пойти с Рейчем к миссис Салениус. Их цель – попытаться вступить в сношения с моим духом и узнать, хочу ли я что-нибудь передать своей скорбящей супруге. Если повезет, несколько полезных цитат для книги. Утешение для убитой горем вдовы. В конце концов, я был журналистом и должен понимать, что такое слова, пригодные для цитирования. Рейч уверен, что это будет колоссальный успех, который позволит, по его выражению, добавить в книгу «мяса». Роскошный бонус в виде посмертного дитяти и мое послание с той стороны – книга выйдет просто отпад. Эсме полна сомнений, но доверяет «старине Рейчу». Я обязательно буду на сеансе. Я в жизни не бывал на сеансе с медиумом, но этот, посмертный, не пропущу ни за что. Надеюсь сыграть на нем важную роль. Не то чтобы ради книги Эсме, но ради мести в какой-то форме – я еще сам не знаю в какой.
(6)
Сеанс назначают на вечер следующей пятницы. Эсме уже знает, кто такой Сведенборг: вовсе не модный шаман, популярный на американском юге, завсегдатай молитвенных завтраков у президента, как она сначала подумала, но выдающийся шведский ученый восемнадцатого века, основатель кристаллографии, предвидевший развитие теории туманностей, теории магнетизма и таких популярных современных устройств, как пулемет и аэроплан; кроме того, он был общепризнанным светилом физики, выдвинул теорию вселенной как фундаментально духовной структуры и мира духов, где обитают умершие люди, объединенные в осмысленные сообщества. В общем, его фигура смущала научный мир, не желавший иметь ничего общего с духовными материями. Эсме как хорошая журналистка за час или два изучила все энциклопедии, какие нашлись в редакции «Голоса», и узнала о Сведенборге все, что можно. Она не то чтобы поверила. Ничуть. Но агностиков непреодолимо тянет ко гностикам, и Эсме любопытно посмотреть на миссис Салениус.
Как и сказал Рейч, миссис Салениус ничем не примечательна: мрачноватая коренастая женщина, говорящая по-английски тихо и будто бы с сожалением. Так говорила бы Грета Гарбо, будь у нее рот набит шоколадом.
Она живет в немодном старом квартале Торонто, к западу от Спадайна-авеню, в одном из краснокирпичных домов с высокими треугольными фронтонами. Эсме знает, что такие часто изображал художник Франк[73] на своих картинах – немодных, но пробуждающих воспоминания.
– Не сеанс, дорогие мои. Мы не пользуемся этим словом. Просто такая особенная неподвижность. Очень внимательное слушание, можно сказать. Но я не смогу вас вести, пока не узнаю чуть больше, чем сообщил мистер Хорнел. Имя и фамилию вашего мужа, чем он занимался и когда умер. Мне не ясна причина его смерти. Не торопитесь. Мы не будем делать ничего такого, что может вас расстроить.
Миссис Салениус и так не тратится на электричество, а сейчас выключает и те жалкие лампочки, что светят в сумрачной гостиной, и теперь ее освещают лишь две свечи, горящие на столе.
Прелиминарии закончены – надо сказать, я несколько удивлен кратким, точным, но весьма избирательным рассказом Эсме обо мне и моем убийстве. Миссис Салениус располагается в большом кресле, будто бы собираясь поспать.
– Будьте совершенно спокойны, друзья. Не надо стараться. Просто затихните духом и думайте о Конноре Гилмартине. Думайте о нем с добротой и любовью.
Рейч и Эсме делают все, что могут. Рейч не знал меня лично и не может отринуть надежды – он хочет, чтобы я сказал что-нибудь пригодное для книги, и думает на самом деле только о книге. Блокбастер. Чтобы она продержалась в списке бестселлеров хотя бы столько же (он никак не может сдержать мечтания)… хотя бы столько же, сколько «Краткая история времени» Стивена Хокинга. Он видит завлекательную обложку и слова на ней: «Неужели со мной говорил мой покойный муж? Я человек рациональный, но я клянусь, что это было именно так. На самом деле послание предназначалось для нашего нерожденного ребенка».
Эсме честно пытается расслабиться. Она умеет расслаблять тело. Она этому училась по книгам и неплохо снимает зажимы. Но она никогда не задумывалась об умственном расслаблении; ее сознание мечется между сомнением, доверчивостью и – она не может это отрицать – страхом. Вдруг я сейчас открою всю правду?
Я, конечно, открою. Если смогу. Но как? Как мертвый любовник в той песне, что обожала моя бабушка, в исполнении Эмилио де Гогорса?
Склонясь над спящею тобой,
На ухо прошептать:
«Моя любовь!
– Заткнись, я тебя умоляю! Не устраивай еще одну сцену.
– Но я тут тоже замешан.
– Нет, Ал. Не ты.
– Эсме, что ты говоришь? А кто же это может быть?
– Мой муж, кто же еще.
– Ты сидишь тут и так спокойно говоришь мне, что пока мы… ты и я… пока мы были любовниками, ты позволяла Гилу…
– Разумеется, позволяла! Неужели ты думаешь, что ради тебя я бы включила его в «список индейцев»?[72] Я была очень привязана к Гилу.
Ох, Эсме, ты не знаешь, какое счастье для меня – услышать эти слова! Моя милая, милая жена, как я тебя сейчас люблю! И… и Анна, и Элизабет, и Дженет, и Мальвина, и Родри – да, и Макомиши, наверно, тоже, – будут в каком-то смысле продолжать жить. Я вижу преемственность жизни, как не видел, когда сам был ее частью.
Нюхач совершенно пал духом. Он ничего не ест, а вот Эсме поглощает весьма приличный обед.
После паузы Нюхач тихо произносит:
– Ты, конечно, сделаешь все необходимое?
– Необходимое для чего?
– Для твоего положения. В наши дни это не проблема.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь.
– Эсме… эта беременность… Чем скорее ты ее прервешь, тем лучше.
– Лучше для кого?
– Для нас. Позже, когда и если мы поженимся, то сможем начать с чистого листа. Если, конечно, мы захотим детей.
– Когда и если! Ал, давай сразу проясним этот вопрос. Я не собираюсь за тебя замуж. Это совершенно безумная идея. А ты что, хочешь на мне жениться?
– Я в огромном долгу перед тобой. И я не собираюсь от него отказываться. Я обязан о тебе позаботиться, но я не хочу заботиться о ребенке, который, вполне возможно, от Гила.
– Он и есть от Гила. Ты думаешь, я считать не умею? Врач сказал, что срок примерно десять недель. Ну так вот, десять недель назад ты был в Европе, ты пробыл там месяц, знакомясь с мировым театральным искусством и рассказывая читателям «Голоса», как оно отвратительно. А теперь давай называть вещи своими именами. Я собираюсь родить этого ребенка. Это совершенно законный ребенок, зачатый мною в законном браке от моего ныне покойного мужа. То, что раньше называли «погробовец». Я понятно излагаю?
– Эсме, ты что, правда хочешь ребенка?
– Не знаю, но скоро узнаю. И еще этот ребенок колоссально меняет ситуацию со всеми статьями, которые я буду писать. Он – вишенка на торте, по выражению Рейча Хорнела. А ты не имеешь к этому ребенку никакого касательства. Твоя роль – добрый дядя Ал, который изредка заходит в гости и дарит плюшевого медведя.
– Эсме, ты очень жестока. Из-за чудовищной ситуации, в которой мы оказались…
– Ты оказался. Со мной все в полном порядке.
– Как хочешь. Но было кое-что еще, знаешь ли. Ты, кажется, забыла. Я собирался заинтересовать тобой кое-кого из телевизионщиков.
– Ты это уже сделал. Пристукнув беднягу Гила. А теперь, пожалуйста, поймай официанта и…
(5)
Рейч Хорнел – не из простых, приземленных литературных агентов, дающих советы, лишь когда их об этом попросят. Он говорит, что писатели – творческие люди, но, чтобы полностью раскрыть свой талант, им нужна изобретательность бизнесмена, умеющего видеть далеко вперед и хорошо знающего жизнь. Рейч Хорнел учился ремеслу агента в городе, который всегда называет «Л. А.», и дух этого города принес с собой в Торонто, где тот выглядит слегка неуместно. Будь Рейч агентом Вирджинии Вулф, она никогда не написала бы в дневнике, что очень обрадуется, если ее книга разойдется тиражом в пять тысяч экземпляров; Рейч не отстал бы от нее, пока она не начала бы работать для кино, получая пятизначную сумму в неделю, от которой Рейчу, креативному предпринимателю, доставалось бы десять процентов. Я вижу, что он устремил мощный луч своего креатива на Эсме, и присутствую за обедом – Рейч любит обделывать крупные дела за едой, – где он обрушивает на нее всю мощь своего вдохновения.
– Но, Рейч, это же совершенно не я.
– Эсме, это новая ты. Еще неизведанная Эсме.
– Но это оккультизм. Как-то совсем не мое. Я всегда стояла обеими ногами на земле.
– Это тоже почва, только другого рода. Я же не предлагаю тебе гадание по чайным листьям или какого-нибудь медиума из подворотни. Миссис Салениус – самая лучшая. На переднем крае. Клянусь.
– Ты с ней говорил?
– Я нанес ей визит. Описал нашу ситуацию. Не называя имен, конечно. Она посмотрит, что можно сделать. Она никогда ничего не обещает.
– Что же она может сделать?
– Связаться с Гилом. Послание с той стороны.
– Она не собирается выяснять, кто его убил?
– Только если ты ее попросишь. Речь шла о том, чтобы передать послание.
– Я не хочу говорить про убийство.
– Конечно нет, детка. Слишком болезненно.
– А сколько это стоит?
– Нисколько. Она не берет денег. Но ты можешь пожертвовать на ее церковь, если захочешь. А мы, конечно, захотим. Это будет только справедливо.
– На какую церковь?
– «Товарищество Эммануила Сведенборга, ученого и провидца».
– Господи!
– Она откололась от настоящей церкви Сведенборга. Утверждает, что углубилась дальше в мысль и прозрения самого Сведенборга.
– Я про него ничего не знаю. А где ты взял эту женщину?
– В полиции.
– В полиции! Я не хочу иметь ничего общего с полицией!
– Детка, я твой верный старина Рейч. Неужели ты думаешь, я взрежу твое сердце, чтобы оно снова обливалось кровью? Но я ее нашел в самом деле через полицию. Первоклассных экстрасенсов только так и можно найти. Полиция часто пользуется их услугами. Если, например, ребенок пропал и нет никаких следов, в газетах часто пишут, что полиция воспользовалась услугами экстрасенса. Миссис Салениус привлекают к расследованию первосортных преступлений.
– Господи! Она что, в хрустальный шар смотрит?
– Не знаю. Но она очень впечатляет – главным образом тем, что в ней нет ничего впечатляющего. Детка, неужели ты думаешь, я тебя втяну во что-нибудь такое, с чем мы вдвоем не справимся?
И Эсме соглашается пойти с Рейчем к миссис Салениус. Их цель – попытаться вступить в сношения с моим духом и узнать, хочу ли я что-нибудь передать своей скорбящей супруге. Если повезет, несколько полезных цитат для книги. Утешение для убитой горем вдовы. В конце концов, я был журналистом и должен понимать, что такое слова, пригодные для цитирования. Рейч уверен, что это будет колоссальный успех, который позволит, по его выражению, добавить в книгу «мяса». Роскошный бонус в виде посмертного дитяти и мое послание с той стороны – книга выйдет просто отпад. Эсме полна сомнений, но доверяет «старине Рейчу». Я обязательно буду на сеансе. Я в жизни не бывал на сеансе с медиумом, но этот, посмертный, не пропущу ни за что. Надеюсь сыграть на нем важную роль. Не то чтобы ради книги Эсме, но ради мести в какой-то форме – я еще сам не знаю в какой.
(6)
Сеанс назначают на вечер следующей пятницы. Эсме уже знает, кто такой Сведенборг: вовсе не модный шаман, популярный на американском юге, завсегдатай молитвенных завтраков у президента, как она сначала подумала, но выдающийся шведский ученый восемнадцатого века, основатель кристаллографии, предвидевший развитие теории туманностей, теории магнетизма и таких популярных современных устройств, как пулемет и аэроплан; кроме того, он был общепризнанным светилом физики, выдвинул теорию вселенной как фундаментально духовной структуры и мира духов, где обитают умершие люди, объединенные в осмысленные сообщества. В общем, его фигура смущала научный мир, не желавший иметь ничего общего с духовными материями. Эсме как хорошая журналистка за час или два изучила все энциклопедии, какие нашлись в редакции «Голоса», и узнала о Сведенборге все, что можно. Она не то чтобы поверила. Ничуть. Но агностиков непреодолимо тянет ко гностикам, и Эсме любопытно посмотреть на миссис Салениус.
Как и сказал Рейч, миссис Салениус ничем не примечательна: мрачноватая коренастая женщина, говорящая по-английски тихо и будто бы с сожалением. Так говорила бы Грета Гарбо, будь у нее рот набит шоколадом.
Она живет в немодном старом квартале Торонто, к западу от Спадайна-авеню, в одном из краснокирпичных домов с высокими треугольными фронтонами. Эсме знает, что такие часто изображал художник Франк[73] на своих картинах – немодных, но пробуждающих воспоминания.
– Не сеанс, дорогие мои. Мы не пользуемся этим словом. Просто такая особенная неподвижность. Очень внимательное слушание, можно сказать. Но я не смогу вас вести, пока не узнаю чуть больше, чем сообщил мистер Хорнел. Имя и фамилию вашего мужа, чем он занимался и когда умер. Мне не ясна причина его смерти. Не торопитесь. Мы не будем делать ничего такого, что может вас расстроить.
Миссис Салениус и так не тратится на электричество, а сейчас выключает и те жалкие лампочки, что светят в сумрачной гостиной, и теперь ее освещают лишь две свечи, горящие на столе.
Прелиминарии закончены – надо сказать, я несколько удивлен кратким, точным, но весьма избирательным рассказом Эсме обо мне и моем убийстве. Миссис Салениус располагается в большом кресле, будто бы собираясь поспать.
– Будьте совершенно спокойны, друзья. Не надо стараться. Просто затихните духом и думайте о Конноре Гилмартине. Думайте о нем с добротой и любовью.
Рейч и Эсме делают все, что могут. Рейч не знал меня лично и не может отринуть надежды – он хочет, чтобы я сказал что-нибудь пригодное для книги, и думает на самом деле только о книге. Блокбастер. Чтобы она продержалась в списке бестселлеров хотя бы столько же (он никак не может сдержать мечтания)… хотя бы столько же, сколько «Краткая история времени» Стивена Хокинга. Он видит завлекательную обложку и слова на ней: «Неужели со мной говорил мой покойный муж? Я человек рациональный, но я клянусь, что это было именно так. На самом деле послание предназначалось для нашего нерожденного ребенка».
Эсме честно пытается расслабиться. Она умеет расслаблять тело. Она этому училась по книгам и неплохо снимает зажимы. Но она никогда не задумывалась об умственном расслаблении; ее сознание мечется между сомнением, доверчивостью и – она не может это отрицать – страхом. Вдруг я сейчас открою всю правду?
Я, конечно, открою. Если смогу. Но как? Как мертвый любовник в той песне, что обожала моя бабушка, в исполнении Эмилио де Гогорса?
Склонясь над спящею тобой,
На ухо прошептать:
«Моя любовь!