Убить пересмешника

– Гек, – вдруг прервал его Аттикус, – а что это у вас за складной нож? Откуда вы его взяли?

– У одного пьяного, – хладнокровно ответил мистер Тейт.

Я изо всех сил старалась вспомнить. Мистер Юэл набросился на меня… потом упал… Наверно, это Джим подоспел. По крайней мере так я тогда подумала…

– Гек?

– Я же сказал – я отобрал этот нож сегодня в городе у одного пьяного. А тот кухонный нож Юэл, наверно, отыскал где-нибудь на свалке. Наточил его и ждал удобного случая… Вот именно, ждал удобного случая.

Аттикус медленно вернулся к качелям и сел. Руки бессильно свесились между колен. Он опустил голову и смотрел в пол. Вот так медленно он двигался в ту ночь у тюрьмы, когда мне показалось – он целую вечность складывал газету.

Мистер Тейт неуклюже, но тихо бродил по веранде.

– Это не вам решать, мистер Финч, а мне. Я решаю, я и отвечаю. Такой уж вышел случай, хоть вы со мной и не согласны, а ничего вы тут не поделаете. А если и попробуете, я вам в лицо скажу, что это вранье, – и все тут. Ваш Джим и не думал ударить ножом Боба Юэла, просто даже ничего похожего не было, так и знайте. Он хотел только живым добраться с сестренкой до дому.

Тут мистер Тейт перестал ходить взад-вперед. Он остановился перед Аттикусом, спиной к нам.

– Не такой уж я хороший человек, сэр, но я шериф округа Мейкомб. Живу в этом городе весь век, а мне уже скоро сорок три. Я наперечет знаю все, что тут случилось за мою жизнь и еще даже до моего рождения. У нас тут умер черный, погиб ни за что ни про что, и тот, кто за это в ответе, тоже помер. И пускай на этот раз мертвые хоронят своих мертвецов, мистер Финч. Пускай мертвые хоронят своих мертвецов.

Мистер Тейт шагнул к качелям и подобрал свою шляпу. Она лежала возле Аттикуса. Мистер Тейт откинул волосы со лба и надел шляпу.

– Я никогда еще не слыхал, чтоб это было против закона – сделать все, что только в силах человека, лишь бы не совершилось преступление, а он именно так и поступил. Может, вы скажете, что мой долг – не молчать про это, а рассказать всему городу? А знаете, что тогда будет? Все наши милые леди, сколько их есть в Мейкомбе, и моя жена в том числе, станут ломиться к нему в дом и завалят его своими распрекрасными пирогами и тортами. Я так понимаю, мистер Финч, человек сослужил и вам и всему городу великую службу, и взять его, вот такого скромного и пугливого, и вытащить всем напоказ – по-моему, это просто грех. Это грех, и не хочу я, чтоб он был у меня на совести. Будь это кто угодно, кроме него, – дело другое. А с этим человеком так нельзя, мистер Финч.

Мистер Тейт усиленно старался провертеть носком сапога дырку в полу. Подергал себя за нос. Потом потер себе левое плечо.

– Может, мне и невелика цена, мистер Финч, но я пока что шериф округа Мейкомб, и Боб Юэл упал и напоролся на свой нож. Доброй ночи, сэр!

Мистер Тейт протопал по веранде и зашагал со двора. Хлопнула дверца автомобиля, и он уехал.

Аттикус еще долго сидел и смотрел себе под ноги. Наконец он поднял голову.

– Глазастик, – сказал он, – мистер Юэл упал на свой нож. Ты это понимаешь?

У Аттикуса было такое лицо – надо было его подбодрить. Я подбежала к нему и обняла и поцеловала изо всей силы.

– Ну конечно, понимаю, – успокоила я его. – Мистер Тейт все правильно говорил.

Аттикус высвободился и посмотрел на меня.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ну, это было бы вроде как застрелить пересмешника, ведь правда?

Аттикус потерся щекой о мою голову. Потом встал и пошел через всю веранду в тень, и походка у него опять стала молодая и легкая. Он хотел уже войти в дом, но остановился перед Страшилой Рэдли.

– Спасибо вам за моих детей, Артур, – сказал он.





Глава 31




Страшила Рэдли зашаркал ногами и медленно поднялся, свет из гостиной заблестел у него на лбу. Он двигался так неуверенно, будто боялся, что не попадет рукой или ногой туда, куда надо. Он опять страшно, хрипло закашлялся – ему даже пришлось сесть. Нащупал карман и вытащил носовой платок. Кашлянул в платок, потом утер лоб.

Я так привыкла, что его нигде нет, а тут он все время сидел рядом – даже не верится! И ни разу не шелохнулся.

И вот он опять поднялся на ноги. Повернулся ко мне и кивнул на дверь.

– Вы хотите попрощаться с Джимом, да, мистер Артур? Пойдемте.

Я повела его через прихожую. У постели Джима сидела тетя Александра.

– Войдите, Артур, – сказала она. – Он еще спит. Доктор Рейнолдс дал ему очень сильное снотворное. Отец в гостиной, Джин-Луиза?

– Да, мэм, наверно.

– Пойду скажу ему два слова. Доктор Рейнолдс оставил кое-какие… – Ее голос затих в коридоре.

Страшила побрел в угол, остановился там, вытянул шею и издали старался разглядеть Джима. Я взяла его за руку, странно – такая белая рука, а совсем теплая. Я тихонько потянула его, он не стал упираться, и я подвела его к кровати.


Доктор Рейнолдс устроил над рукой Джима что-то вроде навеса, верно, чтобы ее не касалось одеяло; Страшила наклонился и заглянул поверх навеса. Лицо у него было такое испуганное и любопытное, как будто он сроду не видал живого мальчишки. Он даже рот приоткрыл и разглядывал Джима с головы до ног. Поднял руку и сразу опустил.

– Вы можете его погладить, мистер Артур, он спит. Вот если бы не спал, ни за что бы не дался, – сама не зная почему, объяснила я Страшиле. – Да вы не бойтесь!

Его рука нерешительно замерла над головой Джима.

– Ничего, сэр, не бойтесь, он спит.

Страшила тихонько погладил Джима по голове.

Я уже начинала понимать его без всяких слов. Другой рукой он крепче сжал мою руку и кивнул – значит, хочет уйти.

Я вывела его на веранду, он ступал неуверенно, а тут и вовсе остановился. Он все еще не выпускал моей руки.

– Ты отведешь меня домой?

Он говорил тихо, почти шептал, совсем как малыш, который боится темноты.

Я начала было спускаться с крыльца, но на первой же ступеньке остановилась. По нашему дому я сколько угодно могла водить его за руку, но по улице – нет уж!

– Мистер Артур, согните-ка руку, вот так. Вот хорошо, сэр.

Я взяла его под руку.

Ему пришлось немного наклониться, чтобы мне было удобнее, но, если мисс Стивени Кроуфорд смотрит из окна, пускай видит, Артур Рэдли ведет меня по дорожке, как полагается джентльмену.

Мы дошли до уличного фонаря на углу. Сколько раз Дилл стоял тут в обнимку с фонарным столбом, и сторожил, и ждал, и надеялся. Сколько раз мы с Джимом ходили этой дорогой, но во двор к Рэдли я попала с улицы второй раз в своей жизни. Мы со Страшилой поднялись по ступеням веранды. Он нащупал ручку парадной двери. Тихо отпустил мою руку, открыл дверь, вошел в дом и затворил за собой дверь. Больше я его никогда не видела.

Если у вас кто-нибудь умер, соседи приносят вам поесть, если кто-нибудь болен – приносят цветы, и так просто иной раз что-нибудь подарят. Страшила был наш сосед. Он подарил нам две куколки из мыла, сломанные часы с цепочкой, два пенни на счастье – и еще он подарил нам жизнь. Но соседям отвечаешь на подарок подарком. А мы только брали из дупла и ни разу ничего туда не положили, мы ничего не подарили ему, и это очень грустно.

Я повернулась и хотела идти домой. Наша улица тянулась далеко к центру города, и вдоль нее мерцали фонари. В первый раз я увидела наш квартал с этой стороны. Вот дом мисс Моди, вот – мисс Стивени, а вот и наш, вот и качели на нашей веранде, а за ними хорошо видно дом мисс Рейчел. Я даже разглядела дом миссис Дюбоз.

Я оглянулась. Слева от двери было окно с закрытыми ставнями. Я подошла, стала перед ним и поглядела по сторонам. Днем из него, наверно, виден угол почты.

Днем… Мне представилось – кругом светло. День на дворе, и все соседи заняты своими делами. Мисс Стивени спешит через дорогу поделиться с мисс Рейчел самой последней новостью. Мисс Моди наклонилась над своими азалиями. Лето, и двое детей вприскочку бегут по тротуару, а вдалеке им навстречу идет человек. Он машет рукой, и дети наперегонки мчатся к нему.

Все еще лето, и двое подходят ближе. Мальчик понуро плетется по тротуару и волочит за собой удилище. А отец подбоченился и ждет. Лето, и дети играют с приятелем в палисаднике, сами сочиняют и представляют какую-то непонятную пьеску.

Осень, и двое детей дерутся на тротуаре перед домом миссис Дюбоз. Мальчик помогает сестре подняться, и они идут домой. Осень, и двое детей торопятся в школу, скрываются за углом, потом возвращаются домой, и по их лицам видно, радостный у них был день или печальный. Они останавливаются перед виргинским дубом, и на лицах – восторг, изумление, испуг.

Зима, и его дети дрожат от холода у калитки – черные тени на фоне пылающего дома. Зима, и человек выходит на середину улицы, роняет очки и стреляет в бешеную собаку.

Снова лето, и он видит – у его детей разрывается сердце. Снова осень, и детям Страшилы нужна его помощь.

Аттикус прав. Однажды он сказал – человека по-настоящему узнаешь только тогда, когда влезешь в его шкуру и походишь в ней. Я только постояла под окном у Рэдли, но и это не так уж мало.

Мелкий-мелкий дождик, огни уличных фонарей расплылись и затуманились. Я иду домой и чувствую, что я очень старая, а потом я скашиваю глаза и гляжу на кончик своего носа – на нем сидят мелкие капельки дождя, а потом у меня начинает кружиться голова, и я скорей перестаю косить. Я иду домой и думаю – есть что рассказать Джиму. Ох и разозлится же он, что все прозевал, наверно, целую неделю и разговаривать со мной не станет. Я иду домой и думаю – мы с Джимом будем еще расти, но нам мало чему осталось учиться, разве что алгебре.

Я взбежала на крыльцо и вошла в дом. Тетя Александра уже легла, и у Аттикуса тоже темно. Может быть, Джим уже приходит в себя? У постели Джима сидел Аттикус. Он читал какую-то книгу.

– А Джим еще не проснулся?

– Спит крепким сном. Он не проснется до утра.

– А-а. И ты будешь сидеть возле него?

– Посижу часок. Иди ложись, Глазастик. У тебя был трудный день.

– Я немножко посижу с тобой.

– Сделай одолжение, – сказал Аттикус.

Было, наверно, уже за полночь, удивительно, как это он легко согласился. Впрочем, он был догадливей меня: как только я села на пол, у меня начали слипаться глаза.

– Ты что читаешь? – спросила я.

Аттикус заглянул на обложку.

– Это книга Джима. Называется «Серое привидение».

Сон мигом соскочил с меня.

– А почему ты ее взял?