Убить пересмешника

– А потом перестал душить и ударил по лицу?

– Ну да, я уж говорила.

– И подбил вам правый глаз кулаком правой руки?

– Я пригнулась, и… и у него кулак соскользнул, вон как было. Я пригнулась, и кулак соскользнул.

Мэйелла наконец поняла, что к чему.

– Вы вдруг все это очень ясно припомнили. Совсем недавно ваши воспоминания были не так отчетливы, не правда ли?

– Я сказала – он меня ударил.

– Ну хорошо. Он вас душил, ударил, а потом изнасиловал – так?

– Ну ясно!

– Вы девушка крепкая, что же вы делали все это время – стояли смирно?

– Я ж вам говорила, я орала во всю мочь, и брыкалась, и отбивалась…

Аттикус медленно снял очки, уставился на Мэйеллу здоровым правым глазом и засыпал ее вопросами.

Судья Тейлор прервал его:

– Задавайте по одному вопросу зараз, Аттикус. Дайте свидетельнице ответить.

– Хорошо. Почему вы не убежали?

– Я старалась, но…

– Старались? Что же вам помешало?

– Я… Он сбил меня с ног. Вон как было, он меня сбил с ног и навалился на меня.

– И вы все время кричали?

– Ясно, кричала.

– Как же вас не услышали братья и сестры? Где они были? На свалке?

Никакого ответа.

– Где они были? Почему они не сбежались на ваши крики? Ведь от вашего дома до свалки не так далеко, как до леса?

Никакого ответа.

– А может быть, вы закричали только тогда, когда увидели в окне своего отца? А до той минуты вы и не думали кричать, так?

Никакого ответа.

– Может быть, вы начали кричать не из-за Тома Робинсона, а из-за своего отца? Так было дело?

Никакого ответа.

– Кто вас избил? Том Робинсон или ваш отец?

Никакого ответа.

– Что увидел в окно ваш отец – преступное насилие или полнейшее нежелание его совершить? Почему бы вам не сказать правду, девочка, – разве не Боб Юэл вас избил?

Аттикус отвернулся от Мэйеллы, лицо у него стало такое, как будто у него разболелся живот, а у Мэйеллы лицо было испуганное и злобное. Аттикус сел на свое место и начал протирать очки носовым платком.

Мэйелла вдруг обрела дар речи:

– Мне надо кой-чего сказать.

Аттикус поднял голову:

– Вы хотите рассказать нам, как все было на самом деле?

Но она не услыхала сочувствия в его голосе.


– Мне надо кой-чего сказать, а потом я больше ни словечка не скажу. Этот черномазый меня одолел, и, коли все вы, благородные господа, так ему это и спустите, стал-быть, все вы просто вонючие, подлые трусы, вот вам и весь сказ, подлые вы трусы, вся ваша шайка! И зазря вы тут благородничали, мистер Финч, и зазря вы меня обзывали «мэм», и «мисс Мэйелла», и по-всякому…

Тут она расплакалась по-настоящему. Плечи ее тряслись от гневных рыданий. Больше она ни на один вопрос не стала отвечать, даже мистеру Джилмеру, который пытался хоть чего-то от нее добиться. Я думаю, не будь она такая бедная и темная, судья Тейлор ее арестовал бы за оскорбление суда и всех присутствующих. Аттикус каким-то образом – я не очень понимала, как именно, – больно ее задел, но ему это вовсе не доставило никакого удовольствия. Он сидел за своим столом, понурив голову, а Мэйелла спустилась с возвышения и пошла мимо него на свое место и поглядела на него с такой злобой и ненавистью – я никогда в жизни не видала, чтоб кто-нибудь так смотрел.

Мистер Джилмер сказал судье, что пока больше вопросов не имеет, и судья Тейлор сказал:

– Нам всем пора отдохнуть. Сделаем перерыв на десять минут.

Аттикус и мистер Джилмер сошлись перед креслом судьи, пошептались о чем-то и вышли в дверь позади свидетельского возвышения, и это было как сигнал, что всем нам можно немного размяться. Только тут я заметила, что сижу на самом краешке скамьи и ноги у меня онемели. Джим встал, потянулся и зевнул, за ним Дилл, а преподобный Сайкс стал утирать лицо шляпой. Жара невыносимая, сказал он.

Мистер Бракстон Андервуд, который все время смирно сидел в кресле, отведенном для представителя печати, и впитывал, как губка, показания свидетелей, теперь обвел сердитым взглядом галерею для цветных и встретился со мной глазами. Фыркнул и отвернулся.

– Джим, – сказала я, – мистер Андервуд нас видел.

– Это ничего. Аттикусу он не скажет, он просто напечатает про это в хронике в своей «Трибюн».

И Джим опять стал что-то объяснять Диллу – наверно, что до сих пор было самое интересное, а мне казалось, ничего такого и не было. Аттикус и мистер Джилмер не вели друг с другом долгих споров; мистер Джилмер как будто даже нехотя выступал в роли обвинителя; свидетели отвечали послушно и почти не упирались. Но Аттикус когда-то сказал нам, что всякий юрист, который вздумает толковать на свой лад свидетельские показания, в конце концов получает от судьи Тейлора суровую отповедь. Аттикус хотел, чтоб я поняла: с виду судья Тейлор ленивый и сонный, но его не проведешь, а это главное. Аттикус сказал – он хороший судья.

Скоро судья Тейлор вернулся и опять забрался в свое вертящееся кресло. Вытащил из жилетного кармана сигару и стал задумчиво ее разглядывать. Я ткнула Дилла локтем в бок. Осмотрев сигару, судья свирепо куснул ее.

– Мы иногда нарочно приходим на него смотреть, – объяснила я Диллу. – Теперь ему до вечера хватит. Ты только смотри.

Не подозревая, что за ним наблюдают с галереи, судья Тейлор ловко выдвинул губами откушенный кончик сигары – хлоп! Он попал прямо в плевательницу, мы даже слышали, как «снаряд» плюхнулся в самую середку.

– Вот это меткость, – пробормотал Дилл. – Спорим, его никто не переплюнет.

Обычно во время перерыва публика расходилась из зала, а сегодня никто и не двинулся. Даже Бездельники остались, хотя им не удалось пристыдить людей помоложе, чтоб уступили место, и пришлось все время стоять у стен. В общественную уборную мистер Гек Тейт, кажется, распорядился никого не пускать, кроме судейских.

Аттикус с мистером Джилмером вернулись, и судья Тейлор посмотрел на свои часы.

– Скоро четыре, – сказал он.

Загадочно и непонятно: часы на здании суда за это время должны были пробить два раза по меньшей мере, а я их ни разу не слыхала.

– Попробуем сегодня же и закончить? – спросил судья Тейлор. – Как ваше мнение, Аттикус?

– Пожалуй, можно и закончить, – сказал Аттикус.

– Сколько у вас свидетелей?

– Один.

– Что ж, послушаем его.





Глава 19




Томас Робинсон подошел к свидетельскому месту и правой рукой приподнял левую. Он положил эту неживую руку на переплет Библии. Но едва он отнял правую руку, искалеченная левая соскользнула с Библии и ударилась о стол секретаря. Том опять стал поднимать ее, но судья Тейлор буркнул:

– И так хорошо, Том.

Том принес присягу и занял место для свидетелей. Аттикус быстро-быстро стал его спрашивать, и вот что мы узнали: Тому двадцать пять лет, женат, трое детей; к суду привлекался: один раз был приговорен к месяцу тюрьмы за нарушение общественного порядка.

– Значит, было нарушение порядка, – сказал Аттикус. – В чем оно выразилось?

– Подрался с одним человеком, он хотел пырнуть меня ножом.

– И ему это удалось?

– Да, сэр, самую малость. Вы видите, я… – Том неловко повел левым плечом.

– Вижу, – сказал Аттикус. – Осудили вас обоих?

– Да, сэр, и мне пришлось отбывать срок – штраф-то я не мог заплатить. А он за себя заплатил.

Дилл перегнулся через меня и спросил Джима, что же это Аттикус делает. Джим сказал – Аттикус показывает присяжным, что Тому скрывать нечего.

– Вы знакомы с Мэйеллой Вайолет Юэл? – спросил Аттикус.