У всякой драмы свой финал
Часть 30 из 49 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Как сказать! Ничего нельзя знать заранее. Может быть, и не отказалась бы. Но я не обижаюсь на тебя. Я хорошо выспалась. Только я не понимаю, зачем все эти премудрости? Ведь ты же похитил меня, Глеб. Зачем?
— Ты все правильно сообразила. Я похитил тебя, чтобы ты узнала, что значит быть похищенной, когда ты становишься бессильной, не можешь что-либо сделать, не можешь ни с кем связаться, и чувствуешь, как вокруг тебя образуется пустота. И главное, не знаешь, как долго это продлится и чем закончится. Но зато теперь ты можешь легко представить, как чувствует себя Ольга! — Корозов показал Еве на стул, и когда она села, сам опустился на стул по другую сторону стола. — Я хочу знать, где моя жена?
Нарлинская поняла, что Глеб не отступится, раз пошел на то, чтобы похитить ее. Судорожно поежилась и пожала плечами:
— Ничего нового я добавить не могу к тому, что сказала раньше.
— Тогда тебе придется торчать здесь до тех пор, пока не вспомнишь! — решительно заявил он.
— Ты сумасшедший! — не выдержала Ева. — У меня же спектакли! Весь город будет поставлен на уши. Меня станет искать полиция!
— Очень хорошо, — безразлично развел руками Глеб и твердо проговорил. — Тебе придется быстрее думать и вспомнить, — он навалился на стол, приблизил к Нарлинской лицо. — Я располагаю информацией, что ты знаешь, где Ольга!
Ева вспыхнула, в глазах появилась растерянность, взгляд побежал по стенам, руки беспокойно задвигались, она отодвинулась вместе со стулом от столешницы:
— Глупость, глупость, глупость! — несколько раз произнесла, как заведенная. А затем, уже как испорченная пластинка, повторила. — Глупость, глупость, глупость! Чистейшая тупизна, Глеб! — вспылила и отвернула лицо. — Я больше не хочу говорить на эту тему! Отпусти меня немедленно!
Она явно хотела уйти от разговора, и это Глебу не понравилось, впрочем, он не ожидал другой реакции. А потому решил раскрыть все карты:
— Отец Романа уверен, что ты причастна к похищению моей жены! — сказал, следя за реакцией девушки.
Ева на мгновение замерла, горло накоротко будто перехватило тонкой петлей, потом затрудненное дыхание вырвалось наружу, и ладони заскользили по крышке стола. Она провела глазами по окну, заметила на стекле какое-то расплывающееся темное пятнышко и ненадолго остановила взгляд на этом пятне. Оно вдруг стало медленно двигаться. Девушка смекнула, что видит муху, а, может, пчелку, или комара. Отвела взгляд. Затем дернула плечами и категоричным тоном сказала:
— Я его не знаю! И почему он это говорит, также не знаю! Разбирайся с ним сам! Не хватало мне еще выслушивать бредни всякого сумасшедшего!
— Не уверен, что ты не лукавишь! — нахмурился Глеб.
— Все слова, слова, Глеб, все слова, — мягко, как бы крадучись, выговорила Нарлинская, будто исподволь стараясь убедить его в обратном. — От слов никакого проку нет!
Он хмыкнул и подковырнул:
— Как же так, Ева? Ведь в основе твоей профессии — слова. Ты их произносишь со сцены каждый день. Слова оказывают магическое воздействие на зрителя. Слова приводят в движение целые армии, целые государства! А ты говоришь, проку нет! Вспомни, «вначале было слово». — Глеб говорил твердым тоном, как будто организовал для Евы ликбез.
— Слова бывают разными, Глеб, бывают и бессмысленными, никому не нужными, и совершенно лживыми, — возразила она.
— Ты обвиняешь Рисемского во лжи?
— Я не знаю его, чтобы обвинять!
— Не уверен, что не знаешь! Не выкручивайся, Ева! Советую тебе сказать мне правду!
— А что, по-твоему, я говорю тебе?
— Ложь! Ты знаешь, где Ольга!
Ева замахала перед собой руками, будто отмахивалась от налетевшего на нее целого роя пчел, уши покраснели, взахлеб выпалила:
— Все это голословно, все голословно! Все, все! — в глазах мелькнул холодный огонек, голос стал сухим и дрожащим. — Как ты можешь верить в этот абсурд?
Корозов терял терпение, наливался взрывной волной, комната начинала казаться тесной. Через окно перло солнце, давила духота. Он ослабил узел галстука и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Сдержанно заглушил голос Евы:
— Моя жена похищена!
— Меня ты тоже похитил! — выкрикнула девушка в ответ. — Но это не значит, что я помогала тебе в этом! По-твоему, я теперь до упада должна доказывать тебе, что я не причастна к похищению твоей жены? Это издевательство с твоей стороны! Мне пора на работу! Меня ждут в театре! У меня репетиция! У меня вечером спектакль! Ты понимаешь, что ты творишь? Ты сумасшедший! Ты определенно сумасшедший! Ненормальный! Душевнобольной! Психопат! Ты, ты, ты…
Стул под Глебом скрипнул, как будто предостерегал его от взрыва и просил немного остыть. Глеб тихо выдохнул.
Нарлинская вскочила на ноги, сжала кулаки и оперлась на крышку стола:
— Я требую отпустить меня!
Корозов снова напружинил мускулистое тело и стал медленно покрываться красными пятнами:
— Ты требуешь?
— Да!
— А я требую, чтобы ты во всем призналась! — он не мог отступиться от нее. Он знал, что она сейчас для него единственная ниточка, что отпустить этот кончик ему никак нельзя. Отпустить, значит потерять надежду. У него просто нет выбора. — Я вижу, что сегодня мы не находим с тобой общего языка! Ты упорно отказываешься пойти мне навстречу. Ну что ж, я дам тебе время подумать еще!
Ева разбушевалась в ответ, но Глеб воспринимал это, как актерскую игру. И отчасти он был прав. Ева не могла не играть, игра была сутью ее жизни. Однако, одновременно, в этот момент ей было не до игры.
Корозов не сошел с ума, похищая ее. Он делал это с одной целью: защитить Ольгу. Он знал, что сейчас начнутся поиски Нарлинской. Похитители должны понять, что вернуть Еву смогут тогда, когда живой и невредимой вернут Ольгу. Вдобавок в этой неразберихе, может быть, те, кого Ева скрывает, начнут производить какие-то действия и делать ошибки, и невольно выдадут себя.
Нарлинская, осознавая, что начинает переигрывать, сделала паузу, а потом сказала отчужденно сухо и резко, такой ее Глеб еще не видел:
— Ты даже не подозреваешь, что с тобой сделают, когда узнают, кто похитил меня!
Неудовлетворенный собой, Глеб поднялся, по щеке пробежала легкая морщинка, шагнул к двери:
— Об этом не волнуйся, — ответил ей. — Никто ничего не узнает. А когда узнают, тогда Ольга будет рядом со мной, и я сумею защитить ее! А теперь я ухожу. До следующей встречи, Ева.
Когда за Глебом закрылась дверь, она вскочила с места и как взбесившаяся сука стала метаться по замкнутому пространству, визжа и бросая на пол все, что попадалось под руки. Ее красивое лицо превратилось в злую гримасу.
Охранники были поражены. Когда прихрамывающий попытался остановить девушку, она ударила его так сильно, что он не смог сдержать себя и тоже стукнул ребром ладони по ее шее. От его удара она растянулась на полу. И это сразу отрезвило Нарлинскую.
Она приникла животом к ковру, сжимая зубы, уткнулась лицом в его мягкий ворс. Лежала неподвижно, пыл быстро сходил с нее.
Охранник наклонился над нею, тронул за плечо:
— Эй, ты живая, актрисулька? — повернулся к напарнику с женским лицом. — Слушай, Санек, я не зашиб ее?
— Такие, Толян, живучи, как кошки! — хохотнул Санек, шевельнув узкими покатыми плечами.
— Посмотри, чего она разлеглась?
Санек подошел к Нарлинской, рывком перевернул на спину, встретил злые глаза, отшатнулся:
— Чего развалилась?
— Вы за это поплатитесь! — огрызнулась она.
Санек хмыкнул, почесал впалую грудь и выпрямился над Евой:
— Ты посмотри, Толян, артисточка еще грозит.
— Живая? Ну и пусть лежит. На ковре мягко! — мотнул шевелюрой Толян.
Санек отошел от Нарлинской и вместе с Толяном вышел в прихожую, где оба сели на стулья. Ева продолжала лежать на спине, ногами к открытой двери, широко разбросав их, чтобы привлечь внимание парней.
Парни посматривали из прихожей, переглядывались и хмыкали. Такая красавица определенно не могла не нравиться.
Это Еве было на руку, надо было только определить, какому из двоих парней она нравилась больше, или кто из них был менее устойчив, а затем пустить в ход свое искусство обольщения.
Нарлинская не собиралась долго сидеть взаперти в этой квартире. Она решила немедленно начать действовать.
Медленно села, полы халата разошлись, согнула ноги в коленях, раздвинула, глянула исподлобья на парней, быстро вышла из недоброжелательного образа, улыбнулась и сменила тон голоса обычным мелодичным и приятным:
— Мне больно, Толян.
— Сама виновата, — отозвался тот.
Ева надула губы, как обиженная маленькая девчонка, перевела невинный кроткий взгляд на Санька:
— У парней почему-то всегда девушки виноваты. Ты хотя бы, Санек, заступись за девушку. Из вас двоих кто-нибудь меня может пожалеть? Или вы оба бесчувственные деревяшки?
Санек с нежеланием оторвал глаза от ее раздвинутых ног, нехотя повел взглядом по полу:
— Смотри, какой бардак учинила, разбросала все! Вставай, артистка, прибирайся! Или в театре тебя не учили блюсти порядок?
— Помоги подняться, Санек, — она протянула к нему руку.
Тот заерзал на стуле, покосился на напарника и не поднялся:
— Ты что, сама без рук? — усмехнулся и похлопал себя по коленям.
Тогда Ева повела рукой к Толяну и попросила того:
— Толян, ведь это ты меня ударил! Опрокинул на пол. А мог бы на руках перенести на диван. Не хочешь искупить вину?
— Не болтай, актрисулька! — Толян поднялся со стула и прикрыл дверь, чтобы не видеть ее.
Итак, первая попытка Нарлинской оказалась неудачной. Но она не расстроилась. Поморщила лицо и сама поднялась с пола.
По извилинам мозга побежала мысль, что даже если она не сможет обработать парней, как задумала, все равно должна найти выход из положения. Должна вырваться из этого капкана. Злость на Корозова вспыхнула в душе с новой силой. Ева заскрипела зубами, бросилась животом на диван и стала думать.
— Ты все правильно сообразила. Я похитил тебя, чтобы ты узнала, что значит быть похищенной, когда ты становишься бессильной, не можешь что-либо сделать, не можешь ни с кем связаться, и чувствуешь, как вокруг тебя образуется пустота. И главное, не знаешь, как долго это продлится и чем закончится. Но зато теперь ты можешь легко представить, как чувствует себя Ольга! — Корозов показал Еве на стул, и когда она села, сам опустился на стул по другую сторону стола. — Я хочу знать, где моя жена?
Нарлинская поняла, что Глеб не отступится, раз пошел на то, чтобы похитить ее. Судорожно поежилась и пожала плечами:
— Ничего нового я добавить не могу к тому, что сказала раньше.
— Тогда тебе придется торчать здесь до тех пор, пока не вспомнишь! — решительно заявил он.
— Ты сумасшедший! — не выдержала Ева. — У меня же спектакли! Весь город будет поставлен на уши. Меня станет искать полиция!
— Очень хорошо, — безразлично развел руками Глеб и твердо проговорил. — Тебе придется быстрее думать и вспомнить, — он навалился на стол, приблизил к Нарлинской лицо. — Я располагаю информацией, что ты знаешь, где Ольга!
Ева вспыхнула, в глазах появилась растерянность, взгляд побежал по стенам, руки беспокойно задвигались, она отодвинулась вместе со стулом от столешницы:
— Глупость, глупость, глупость! — несколько раз произнесла, как заведенная. А затем, уже как испорченная пластинка, повторила. — Глупость, глупость, глупость! Чистейшая тупизна, Глеб! — вспылила и отвернула лицо. — Я больше не хочу говорить на эту тему! Отпусти меня немедленно!
Она явно хотела уйти от разговора, и это Глебу не понравилось, впрочем, он не ожидал другой реакции. А потому решил раскрыть все карты:
— Отец Романа уверен, что ты причастна к похищению моей жены! — сказал, следя за реакцией девушки.
Ева на мгновение замерла, горло накоротко будто перехватило тонкой петлей, потом затрудненное дыхание вырвалось наружу, и ладони заскользили по крышке стола. Она провела глазами по окну, заметила на стекле какое-то расплывающееся темное пятнышко и ненадолго остановила взгляд на этом пятне. Оно вдруг стало медленно двигаться. Девушка смекнула, что видит муху, а, может, пчелку, или комара. Отвела взгляд. Затем дернула плечами и категоричным тоном сказала:
— Я его не знаю! И почему он это говорит, также не знаю! Разбирайся с ним сам! Не хватало мне еще выслушивать бредни всякого сумасшедшего!
— Не уверен, что ты не лукавишь! — нахмурился Глеб.
— Все слова, слова, Глеб, все слова, — мягко, как бы крадучись, выговорила Нарлинская, будто исподволь стараясь убедить его в обратном. — От слов никакого проку нет!
Он хмыкнул и подковырнул:
— Как же так, Ева? Ведь в основе твоей профессии — слова. Ты их произносишь со сцены каждый день. Слова оказывают магическое воздействие на зрителя. Слова приводят в движение целые армии, целые государства! А ты говоришь, проку нет! Вспомни, «вначале было слово». — Глеб говорил твердым тоном, как будто организовал для Евы ликбез.
— Слова бывают разными, Глеб, бывают и бессмысленными, никому не нужными, и совершенно лживыми, — возразила она.
— Ты обвиняешь Рисемского во лжи?
— Я не знаю его, чтобы обвинять!
— Не уверен, что не знаешь! Не выкручивайся, Ева! Советую тебе сказать мне правду!
— А что, по-твоему, я говорю тебе?
— Ложь! Ты знаешь, где Ольга!
Ева замахала перед собой руками, будто отмахивалась от налетевшего на нее целого роя пчел, уши покраснели, взахлеб выпалила:
— Все это голословно, все голословно! Все, все! — в глазах мелькнул холодный огонек, голос стал сухим и дрожащим. — Как ты можешь верить в этот абсурд?
Корозов терял терпение, наливался взрывной волной, комната начинала казаться тесной. Через окно перло солнце, давила духота. Он ослабил узел галстука и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Сдержанно заглушил голос Евы:
— Моя жена похищена!
— Меня ты тоже похитил! — выкрикнула девушка в ответ. — Но это не значит, что я помогала тебе в этом! По-твоему, я теперь до упада должна доказывать тебе, что я не причастна к похищению твоей жены? Это издевательство с твоей стороны! Мне пора на работу! Меня ждут в театре! У меня репетиция! У меня вечером спектакль! Ты понимаешь, что ты творишь? Ты сумасшедший! Ты определенно сумасшедший! Ненормальный! Душевнобольной! Психопат! Ты, ты, ты…
Стул под Глебом скрипнул, как будто предостерегал его от взрыва и просил немного остыть. Глеб тихо выдохнул.
Нарлинская вскочила на ноги, сжала кулаки и оперлась на крышку стола:
— Я требую отпустить меня!
Корозов снова напружинил мускулистое тело и стал медленно покрываться красными пятнами:
— Ты требуешь?
— Да!
— А я требую, чтобы ты во всем призналась! — он не мог отступиться от нее. Он знал, что она сейчас для него единственная ниточка, что отпустить этот кончик ему никак нельзя. Отпустить, значит потерять надежду. У него просто нет выбора. — Я вижу, что сегодня мы не находим с тобой общего языка! Ты упорно отказываешься пойти мне навстречу. Ну что ж, я дам тебе время подумать еще!
Ева разбушевалась в ответ, но Глеб воспринимал это, как актерскую игру. И отчасти он был прав. Ева не могла не играть, игра была сутью ее жизни. Однако, одновременно, в этот момент ей было не до игры.
Корозов не сошел с ума, похищая ее. Он делал это с одной целью: защитить Ольгу. Он знал, что сейчас начнутся поиски Нарлинской. Похитители должны понять, что вернуть Еву смогут тогда, когда живой и невредимой вернут Ольгу. Вдобавок в этой неразберихе, может быть, те, кого Ева скрывает, начнут производить какие-то действия и делать ошибки, и невольно выдадут себя.
Нарлинская, осознавая, что начинает переигрывать, сделала паузу, а потом сказала отчужденно сухо и резко, такой ее Глеб еще не видел:
— Ты даже не подозреваешь, что с тобой сделают, когда узнают, кто похитил меня!
Неудовлетворенный собой, Глеб поднялся, по щеке пробежала легкая морщинка, шагнул к двери:
— Об этом не волнуйся, — ответил ей. — Никто ничего не узнает. А когда узнают, тогда Ольга будет рядом со мной, и я сумею защитить ее! А теперь я ухожу. До следующей встречи, Ева.
Когда за Глебом закрылась дверь, она вскочила с места и как взбесившаяся сука стала метаться по замкнутому пространству, визжа и бросая на пол все, что попадалось под руки. Ее красивое лицо превратилось в злую гримасу.
Охранники были поражены. Когда прихрамывающий попытался остановить девушку, она ударила его так сильно, что он не смог сдержать себя и тоже стукнул ребром ладони по ее шее. От его удара она растянулась на полу. И это сразу отрезвило Нарлинскую.
Она приникла животом к ковру, сжимая зубы, уткнулась лицом в его мягкий ворс. Лежала неподвижно, пыл быстро сходил с нее.
Охранник наклонился над нею, тронул за плечо:
— Эй, ты живая, актрисулька? — повернулся к напарнику с женским лицом. — Слушай, Санек, я не зашиб ее?
— Такие, Толян, живучи, как кошки! — хохотнул Санек, шевельнув узкими покатыми плечами.
— Посмотри, чего она разлеглась?
Санек подошел к Нарлинской, рывком перевернул на спину, встретил злые глаза, отшатнулся:
— Чего развалилась?
— Вы за это поплатитесь! — огрызнулась она.
Санек хмыкнул, почесал впалую грудь и выпрямился над Евой:
— Ты посмотри, Толян, артисточка еще грозит.
— Живая? Ну и пусть лежит. На ковре мягко! — мотнул шевелюрой Толян.
Санек отошел от Нарлинской и вместе с Толяном вышел в прихожую, где оба сели на стулья. Ева продолжала лежать на спине, ногами к открытой двери, широко разбросав их, чтобы привлечь внимание парней.
Парни посматривали из прихожей, переглядывались и хмыкали. Такая красавица определенно не могла не нравиться.
Это Еве было на руку, надо было только определить, какому из двоих парней она нравилась больше, или кто из них был менее устойчив, а затем пустить в ход свое искусство обольщения.
Нарлинская не собиралась долго сидеть взаперти в этой квартире. Она решила немедленно начать действовать.
Медленно села, полы халата разошлись, согнула ноги в коленях, раздвинула, глянула исподлобья на парней, быстро вышла из недоброжелательного образа, улыбнулась и сменила тон голоса обычным мелодичным и приятным:
— Мне больно, Толян.
— Сама виновата, — отозвался тот.
Ева надула губы, как обиженная маленькая девчонка, перевела невинный кроткий взгляд на Санька:
— У парней почему-то всегда девушки виноваты. Ты хотя бы, Санек, заступись за девушку. Из вас двоих кто-нибудь меня может пожалеть? Или вы оба бесчувственные деревяшки?
Санек с нежеланием оторвал глаза от ее раздвинутых ног, нехотя повел взглядом по полу:
— Смотри, какой бардак учинила, разбросала все! Вставай, артистка, прибирайся! Или в театре тебя не учили блюсти порядок?
— Помоги подняться, Санек, — она протянула к нему руку.
Тот заерзал на стуле, покосился на напарника и не поднялся:
— Ты что, сама без рук? — усмехнулся и похлопал себя по коленям.
Тогда Ева повела рукой к Толяну и попросила того:
— Толян, ведь это ты меня ударил! Опрокинул на пол. А мог бы на руках перенести на диван. Не хочешь искупить вину?
— Не болтай, актрисулька! — Толян поднялся со стула и прикрыл дверь, чтобы не видеть ее.
Итак, первая попытка Нарлинской оказалась неудачной. Но она не расстроилась. Поморщила лицо и сама поднялась с пола.
По извилинам мозга побежала мысль, что даже если она не сможет обработать парней, как задумала, все равно должна найти выход из положения. Должна вырваться из этого капкана. Злость на Корозова вспыхнула в душе с новой силой. Ева заскрипела зубами, бросилась животом на диван и стала думать.