Тысячелетний мальчик
Часть 7 из 57 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Сначала я понятия не имел, что смотрю. Просто шум – хруст, шуршание и что-то серо-зелёное – не в фокусе, поскольку камера двигалась мимо… чего?
Листья. Подлесок. Кусты. И слова, разборчивее некуда. Мой голос произнёс:
– Что-то плоское, с зеленью?
Затем голос Рокси:
– Да, теперь видно. Это крыша.
– Останови видео! – велел я, и Рокси наклонилась, чтобы нажать на пробел.
– Ты снимала?
Она молча усмехнулась и кивнула.
– Но… как? У тебя не было камеры.
Левой рукой она стащила с себя джинсовую куртку и сунула её мне. Присмотревшись, я разглядел крошечную стеклянную полусферу, вмонтированную в медную пуговицу. Рокси откинула полу и показала чёрный кабель, который вёл к внутреннему карману, где лежала маленькая серебристая коробочка.
– Это камера?
– Ага. Камера наблюдения, разрешение 720, аудио и видео.
Я покивал с умным видом, словно знал, о чём идёт речь, и затем для верности добавил:
– Ну да? Здорово!
Кажется, это сработало – Рокси заговорила с большим энтузиазмом.
– Ну да, и даже лучше! У неё поток 16,4 мегабита в секунду, и это круче, чем Mpeg 4. Так что можешь…
Она не договорила и внимательно посмотрела на меня.
Я придал лицу выражение, которое применяют в школе, когда не слушают учителя, но хотят, чтобы он об этом не догадался. (Это выражение часто видел у меня мистер Рейд, наш математик.)
– Ты не понял, о чём я, так ведь?
Я покачал головой и спросил:
– Это ты тоже нашла в мусорном баке?
Она рассеянно кивнула и снова нажала на «плэй».
Было так странно снова увидеть всё, что произошло с нами несколько часов назад. Рокси промотала ту часть, где мы пробирались через лес, – до момента падения на ведьмин двор.
(Смотрите, теперь и я это скажу. Она не ведьма!)
На экране был виден только кусочек земли, потому что Рокси лежала на животе в высокой траве.
– Пригнись! Она тебя увидит!
Это сказала Рокси.
– И что? Превратит в лягушку? Ничего, я готов рискнуть.
Послышалась возня, а затем «ох», когда Рокси покатилась вниз. После раздалось громкое, тяжёлое «бум» – она ударилась о землю.
– Ой! – сказал я.
Кажется, Рокси сильно ушиблась.
Изображение помутнело, расплылось и замерло. Теперь большую часть экрана занимало небо, потому что Рокси без сознания лежала на спине.
– Наверно, было больно! – сказал я.
– Чертовски! – ответила Рокси. – Но только потом, когда я пришла в себя.
Послышались шаги, а затем снова прозвучали слова, которые я, трусливо оцепеневший, слышал наверху.
Слова на том странном языке. Говорила женщина:
– Ал-ву! Ал-ву! Комни!
Примерно так оно звучало. Затем раздалось много всяких непонятных звуков. И я ахнул: экран заполнило лицо женщины. Она наклонилась и смотрела на Рокси, а крошечная камера это фиксировала.
Рокси нажала на паузу.
– Вот, это – она!
У Рокси был такой вид, словно объявила имя знаменитости, выходящей на красную дорожку.
Мы смотрели на лицо женщины на экране.
Сколько ей было лет? Честно говоря, я не очень хорошо определяю возраст. После тридцати люди выглядят примерно одинаково, пока им не исполнится шестьдесят или около того. Тогда они покрываются морщинами и седеют, как дедушка и бабушка Линклейтеры.
Так что женщине могло быть сколько угодно лет – в этом диапазоне. Я заметил морщины на лбу и в уголках глаз. Но, возможно, они появились из-за озабоченного выражения лица. Из-под головного платка выбивалось несколько светлых прядей. Щёки были блестящими, с лёгким румянцем, как яблоки сорта «Пинк лэйди».
Рокси снова нажала на «плэй», и лицо женщины начало перемещаться: сначала назад, потом, когда она стала осматривать рану, – из стороны в сторону. Когда-то эта женщина была красивой, но теперь всё портили зубы, потемневшие и стёртые. И сверху, и снизу нескольких недоставало.
Когда она сняла тёмные очки, я увидел глаза – водянисто-голубые, с красными прожилками и бледными веками.
– Ты видел когда-нибудь такого уставшего человека? – пробормотала Рокси. – Кажется, она готова проспать целую вечность.
На экране вновь появилось небо. Зазвучал разговор на чужом языке, из которого я вычленил только «Ин-анн боллд». Женщина произнесла эти слова дважды.
– Здесь они подняли меня, – пояснила Рокси. Изображение поменялось: появилась стена, потом снова небо. И вскоре стало темнее, потому что они вошли в дом. Картинка опять стала неподвижной. Я увидел потолок и источник света наверху.
– Привет? Привет?
Это был другой голос – голос мальчика.
– Ты меня слышишь? Привет? Как ты себя чувствуешь?
Послышались лёгкие шлепки – кажется, кто-то нежно хлопал Рокси по щеке, пытаясь привести её в чувство. Затем заговорила женщина, прозвучали вдох, выдох и слабый стон.
Мальчик что-то сказал женщине, затем раздались кашель и ещё один, мучительный, стон.
– Это я, – сказала Рокси. – Пришла в себя и пытаюсь подняться.
Картинка сместилась – видимо, Рокси попыталась сесть. Но затем снова стал виден потолок, когда женщина произнесла:
– Нет, голубушка. Ложись обратно, деточка. Ты сильно ушибла головку. Просто полежи, детуля. Не движься. Тсс.
Голос у неё был мягкий и успокаивающий, с сильным северо-восточным говорком. Но также слышался в нём иностранный акцент. Она говорила как Кристина Нильсен, девочка из моей старой школы, – норвежка, но с акцентом жителей Ньюкасла.
В любом случае, квакающего голоса ведьмы я не услышал, но Рокси об этом говорить не стал.
Та ещё немного промотала вперёд.
– Тут я просто лежала, а они разговаривали на своём языке.
Затем промелькнуло изображение фарфоровой чашки.
Рокси объяснила:
– У неё там была какая-то жидкость, которой она промыла мне рану на голове. Пахло очень сильно, а щипало вообще ужасно.
Затем раздался голос женщины:
– Как думаешь, ты можешь сесть, цветуля? Давай, садись. Потихонечку. Как чувствуешь?
И тогда они появились оба – Рокси села, и крошечная камера показала всю комнату.
На женщине был бесформенный свитер ручной вязки. Пальцы её, длинные и грубые, сплетены в участливом жесте.
Камера обрезала верх головы, но было видно, что лицо у женщины доброе. Она сказала мальчику:
– Го-тер свин, Алве. Го-тер свин.
Мальчик – очевидно, её сын – был очень похож на мать – от бледных глаз до грязных светлых волос и длинных пальцев. Зубы у него тоже были жёлтые, и часть их отсутствовала. Одежду он носил старомодную: обычные брюки (не джинсы) и рубашку с пуговицами. Тётя Алиса сказала бы, что он выглядит «настоящим умником». Но, по мне, он словно позаимствовал старую одежду своего отца. Странный костюм дополняли свисающие на верёвочке тёмные очки.
Комната была тёмная и захламлённая: старинные стулья, заваленный бумагами стол, каминная полка, уставленная вазами и безделушками, кипы бумаги на полу и…
– Ну! Смотри, до чего они довели дом! – сказал я.
Рокси засмеялась.
– Какой домовитый хозяин! – пошутила она. – Но я понимаю, о чём ты. Знаешь, там пахло…
Листья. Подлесок. Кусты. И слова, разборчивее некуда. Мой голос произнёс:
– Что-то плоское, с зеленью?
Затем голос Рокси:
– Да, теперь видно. Это крыша.
– Останови видео! – велел я, и Рокси наклонилась, чтобы нажать на пробел.
– Ты снимала?
Она молча усмехнулась и кивнула.
– Но… как? У тебя не было камеры.
Левой рукой она стащила с себя джинсовую куртку и сунула её мне. Присмотревшись, я разглядел крошечную стеклянную полусферу, вмонтированную в медную пуговицу. Рокси откинула полу и показала чёрный кабель, который вёл к внутреннему карману, где лежала маленькая серебристая коробочка.
– Это камера?
– Ага. Камера наблюдения, разрешение 720, аудио и видео.
Я покивал с умным видом, словно знал, о чём идёт речь, и затем для верности добавил:
– Ну да? Здорово!
Кажется, это сработало – Рокси заговорила с большим энтузиазмом.
– Ну да, и даже лучше! У неё поток 16,4 мегабита в секунду, и это круче, чем Mpeg 4. Так что можешь…
Она не договорила и внимательно посмотрела на меня.
Я придал лицу выражение, которое применяют в школе, когда не слушают учителя, но хотят, чтобы он об этом не догадался. (Это выражение часто видел у меня мистер Рейд, наш математик.)
– Ты не понял, о чём я, так ведь?
Я покачал головой и спросил:
– Это ты тоже нашла в мусорном баке?
Она рассеянно кивнула и снова нажала на «плэй».
Было так странно снова увидеть всё, что произошло с нами несколько часов назад. Рокси промотала ту часть, где мы пробирались через лес, – до момента падения на ведьмин двор.
(Смотрите, теперь и я это скажу. Она не ведьма!)
На экране был виден только кусочек земли, потому что Рокси лежала на животе в высокой траве.
– Пригнись! Она тебя увидит!
Это сказала Рокси.
– И что? Превратит в лягушку? Ничего, я готов рискнуть.
Послышалась возня, а затем «ох», когда Рокси покатилась вниз. После раздалось громкое, тяжёлое «бум» – она ударилась о землю.
– Ой! – сказал я.
Кажется, Рокси сильно ушиблась.
Изображение помутнело, расплылось и замерло. Теперь большую часть экрана занимало небо, потому что Рокси без сознания лежала на спине.
– Наверно, было больно! – сказал я.
– Чертовски! – ответила Рокси. – Но только потом, когда я пришла в себя.
Послышались шаги, а затем снова прозвучали слова, которые я, трусливо оцепеневший, слышал наверху.
Слова на том странном языке. Говорила женщина:
– Ал-ву! Ал-ву! Комни!
Примерно так оно звучало. Затем раздалось много всяких непонятных звуков. И я ахнул: экран заполнило лицо женщины. Она наклонилась и смотрела на Рокси, а крошечная камера это фиксировала.
Рокси нажала на паузу.
– Вот, это – она!
У Рокси был такой вид, словно объявила имя знаменитости, выходящей на красную дорожку.
Мы смотрели на лицо женщины на экране.
Сколько ей было лет? Честно говоря, я не очень хорошо определяю возраст. После тридцати люди выглядят примерно одинаково, пока им не исполнится шестьдесят или около того. Тогда они покрываются морщинами и седеют, как дедушка и бабушка Линклейтеры.
Так что женщине могло быть сколько угодно лет – в этом диапазоне. Я заметил морщины на лбу и в уголках глаз. Но, возможно, они появились из-за озабоченного выражения лица. Из-под головного платка выбивалось несколько светлых прядей. Щёки были блестящими, с лёгким румянцем, как яблоки сорта «Пинк лэйди».
Рокси снова нажала на «плэй», и лицо женщины начало перемещаться: сначала назад, потом, когда она стала осматривать рану, – из стороны в сторону. Когда-то эта женщина была красивой, но теперь всё портили зубы, потемневшие и стёртые. И сверху, и снизу нескольких недоставало.
Когда она сняла тёмные очки, я увидел глаза – водянисто-голубые, с красными прожилками и бледными веками.
– Ты видел когда-нибудь такого уставшего человека? – пробормотала Рокси. – Кажется, она готова проспать целую вечность.
На экране вновь появилось небо. Зазвучал разговор на чужом языке, из которого я вычленил только «Ин-анн боллд». Женщина произнесла эти слова дважды.
– Здесь они подняли меня, – пояснила Рокси. Изображение поменялось: появилась стена, потом снова небо. И вскоре стало темнее, потому что они вошли в дом. Картинка опять стала неподвижной. Я увидел потолок и источник света наверху.
– Привет? Привет?
Это был другой голос – голос мальчика.
– Ты меня слышишь? Привет? Как ты себя чувствуешь?
Послышались лёгкие шлепки – кажется, кто-то нежно хлопал Рокси по щеке, пытаясь привести её в чувство. Затем заговорила женщина, прозвучали вдох, выдох и слабый стон.
Мальчик что-то сказал женщине, затем раздались кашель и ещё один, мучительный, стон.
– Это я, – сказала Рокси. – Пришла в себя и пытаюсь подняться.
Картинка сместилась – видимо, Рокси попыталась сесть. Но затем снова стал виден потолок, когда женщина произнесла:
– Нет, голубушка. Ложись обратно, деточка. Ты сильно ушибла головку. Просто полежи, детуля. Не движься. Тсс.
Голос у неё был мягкий и успокаивающий, с сильным северо-восточным говорком. Но также слышался в нём иностранный акцент. Она говорила как Кристина Нильсен, девочка из моей старой школы, – норвежка, но с акцентом жителей Ньюкасла.
В любом случае, квакающего голоса ведьмы я не услышал, но Рокси об этом говорить не стал.
Та ещё немного промотала вперёд.
– Тут я просто лежала, а они разговаривали на своём языке.
Затем промелькнуло изображение фарфоровой чашки.
Рокси объяснила:
– У неё там была какая-то жидкость, которой она промыла мне рану на голове. Пахло очень сильно, а щипало вообще ужасно.
Затем раздался голос женщины:
– Как думаешь, ты можешь сесть, цветуля? Давай, садись. Потихонечку. Как чувствуешь?
И тогда они появились оба – Рокси села, и крошечная камера показала всю комнату.
На женщине был бесформенный свитер ручной вязки. Пальцы её, длинные и грубые, сплетены в участливом жесте.
Камера обрезала верх головы, но было видно, что лицо у женщины доброе. Она сказала мальчику:
– Го-тер свин, Алве. Го-тер свин.
Мальчик – очевидно, её сын – был очень похож на мать – от бледных глаз до грязных светлых волос и длинных пальцев. Зубы у него тоже были жёлтые, и часть их отсутствовала. Одежду он носил старомодную: обычные брюки (не джинсы) и рубашку с пуговицами. Тётя Алиса сказала бы, что он выглядит «настоящим умником». Но, по мне, он словно позаимствовал старую одежду своего отца. Странный костюм дополняли свисающие на верёвочке тёмные очки.
Комната была тёмная и захламлённая: старинные стулья, заваленный бумагами стол, каминная полка, уставленная вазами и безделушками, кипы бумаги на полу и…
– Ну! Смотри, до чего они довели дом! – сказал я.
Рокси засмеялась.
– Какой домовитый хозяин! – пошутила она. – Но я понимаю, о чём ты. Знаешь, там пахло…