Тысяча первая ночь и утро следующего дня

Получив полномочия в Гизе, он сразу же принялся наводить там порядок. Он прекратил этот хаос, оградил территорию. Убрал торговцев, лошадей и верблюдов от подножия пирамид и Сфинкса, вернул им отчасти потерянное величие. Прогнал торговцев из храма, если можно было так сказать.

Но его не хватало не весь Египет. Проблемы возникали повсюду, и он едва успевал принимать меры. Гиза была ещё в относительной сохранности, другим пирамидам повезло куда меньше. Под его началом было около сотни пирамид, дошедших до наших дней. Большинство из них поглотило время, и сегодня на их месте возвышались только бесформенные кучи песка и камня. Но те три, что стояли на плато Гиза, смогли пережить и своих создателей, и весь Древний Египет и – как знать? – если человечество вдруг исчезнет с лица Земли, возможно, они смогут пережить и это. Заид представил себе развалины мегаполисов, пустые глазницы окон небоскребов, траву на асфальте, ржавые трупы машин, диких зверей, выходящий на охоту в ночном Париже или Нью-Йорке, природу в её первобытной красе и человека, вновь ничтожного на фоне её величия. И если тысячи лет цивилизации пройдут бесследно, пожалуй, лучшего памятника, чем пирамиды, им не найти. И его задача – уберечь их, сохранить.

Долгие годы ему удавалось сдерживать толпы любопытных туристов и такие же толпы фанатиков, мистиков, шарлатанов и выучек-одиночек, которым, как им казалось, открылась тайна пирамиды. Только дай им повод – и завтра же здесь начнётся сверление стен, поиск скрытых помещений и шоу в прямом эфире. «Пирамидиоты», как он их называет, будут лазить по коридорам с рулеткой, вымеривать магический кубит37, скрытый в длине и высоте проходов, и примерять его на всё, что только поддаётся измерению. И не дай бог расстояние от полюсов Земли до вершины пирамиды окажется кратным размеру его шляпы, как они сразу же объявят Заида восставшей мумией фараона! Был же один такой чудак, который свято верил в то, что из его, Заида, ванной комнаты прямиком ведёт туннель к самим пирамидам!

Навязчивое желание некоторых увидеть скрытые послания в географических координатах, размерах и пропорциях пирамиды порою наводило Заида на мысль о необходимости врачебного освидетельствования отдельных, особо энергичных авторов теорий и гипотез. Его до глубины души возмущал их дилетантский, ненаучный подход, попытка найти ответы на свои вопросы в отвлечённых измерениях и проекциях плато на звёздное небо. Если бы Шампольон38 искал разгадку иероглифов в Библии или среди созвездий, то мы бы до сих пор с непониманием дикарей смотрели на эти загадочные письмена! Но разумные доводы были нипочём для «пирамидиотов». С завидным упрямством они продолжали обмеривать и «взвешивать» пирамиду в надежде найти хоть что-нибудь, что могло бы ускользнуть от официальной науки. От этой мысли Заид поморщился. Ведь ищут… И не дай бог если они (они, а не он!) что-либо найдут! Дилетантам везёт…

В этих мыслях брала начало его другая греховная страсть, горьким ядом сжигавшая его изнутри. Имя ей было – зависть. Зависть к чужому везению, к шальной удаче, непостижимым образом приходящей вдруг к совершенно случайным людям. То, что дилетанты оказывались порой намного успешнее профессионалов, возмущало его более всего на свете. Он мог спокойно относиться к достижениям своих коллег-ученых, принимать их с должным пониманием и уважением. Ведь он хорошо знал эту работу изнутри, понимал все её трудности на пути к успеху. Он свято верил в науку и не верил в случай. Но порой этот случай опровергал все законы и одарял своим знамением не тех, кто того действительно заслуживал…

Гробницу Тутанхамона нашли путём тупого, методичного перелопачивания грунта. Путь в разгрузочные камеры Хеопса проложили при помощи динамита. Англичанин Говард Вайз на южной стороне Хеопса на 9 метров вглубь разрушил взрывами кладку в надежде обнаружить ещё один симметричный вход. В поисках того же входа пирамиду Микерина срыли чуть ли не до основания. Джованни Батиста Бельцони, наполовину циркач, наполовину инженер, большими буквами оставил своё имя на стене погребальной камеры в пирамиде Хефрена.

И этим лже-археологам рукоплескал весь мир, их имена вошли в историю! А как же он? Что выпало на его долю? Что он может сделать сейчас? Где та счастливая звезда? Сейчас динамит невозможен, современный научный мир не приемлет такого подхода. Мировое сообщество крайне негативно отреагирует на любые разрушительные работы внутри пирамид. Как же – сегодня это мировое достояние! А сотни лет до этого цивилизованный мир совершенно не стеснялся в средствах, пытаюсь удовлетворить свои амбиции. А когда они выжали из песков Египта все соки, то послышались возмущённые голоса – якобы он, Заид, препятствует свободному исследованию и сохранению древней культуры в мировом контексте! Какое он имеет право распоряжаться мировым наследием? Как можно приватизировать общемировое достояние и вести себя по-хозяйски, единолично решая, кого пустить к раскопкам, а кому отказать? Что ещё за цензура?

Заид нахмурил брови. Чудовищная несправедливость! Неслучайно он был против включения пирамид Гизы в список современных чудес света. Конечно же, он знал, что этот статус принадлежит им по происхождению. Но как бы под шумок он не стал обязательством для властей Египта пускать на свою территорию всех желающих ещё раз перелопатить плато или разместить рекламные щиты на Сфинксе.

Он сделал всё, чтобы этого не случилось. А сейчас он оказался заложником своей же собственной политики поверхностного неразрушающего исследования. Он сам ничего не может сделать для проверки возникших у него предположений. Иногда достаточно всего лишь вынуть камень, поднять плиту – и загадка решена! Но нельзя! Нельзя узнать тайну, скрытую среди миллионов тонн камня. А он чувствовал, он почти что верил, что эта тайна есть, что она имеет право на существование. Ведь из всего гигантского сооружения пирамиды на долю открытых помещений приходился лишь какой-то один жалкий процент от её объёма, а остальные девяносто девять всё ещё могли скрывать в себе неизвестные ходы, коридоры, галереи… От этой мысли, так причудливо роднящей его со столь презираемыми им «пирамидиотами», ему становилось не по себе; противоречие в его взглядах никак не могло разрешиться.

Заид вспомнил о реставрации пирамиды, которая вызвала множество неоднозначных оценок. С одной стороны, он привёл в порядок стены, очистил их от многовековых надписей вандалов, восстановил разбитые углы и плиты. Щели замазывались цементом, недостающие части плит формировались заново, проблемные участки укреплялись. Одни восторженно приветствовали такую своевременную и давно назревшую работу. Другие в гневе называли это «евроремонтом», который оказался совершенно не к месту в таком сооружении. Масштабная очистка и реставрация стен, в результате которой были безвозвратно утеряны оригинальные элементы постройки, вызвала возмущение не только в лагере «пирамидиотов», но и в научном мире. Многие полагали, что те разрушения, которые были нанесены пирамиде за тысячи лет, стали неотъемлемой частью её истории и, возможно, их следовало оставить нетронутыми. Но он без колебаний принял на себя ответственность. Он всегда был тверд и последователен в своих убеждениях. Именно это и позволило ему добиться многого.

Многочисленные награды, признание заслуг, учёные степени, авторские работы – чего только не было в списке его регалий! Его имя было записано на компакт-диске, отправленном с исследовательским модулем на Марс. В каком-то году по результатам опроса ему довелось войти в сотню самых влиятельных людей на планете. Он запросто встречался со знаменитостями и президентами. Чего ещё было желать? Другой бы на его месте спокойно почивал на лаврах, довольный и пресыщенный жизнью. Но он не находил себе места. Внутри он ощущал незаполненную пустоту; он пытался, но не мог опереться на достигнутые свершения, с его точки зрения не было ничего, чем бы он мог заслуженно гордиться.

Став иконой, узнаваемым символом, он вдруг остро почувствовал, насколько всё это зыбко и недолговечно, как быстро всё это будет забыто. Стоит только ему уйти со своего поста, исчезнуть с канала «Дискавери» – и вскоре он будет забыт, потерян. Проведя всю свою жизнь рядом с памятниками ушедших поколений, он, как никто другой, чётко осознавал для себя, в чём именно заключается секрет бессмертия. Это не мумии, не обелиски. Не иероглифы, выбитые в граните. Это нечто совершенно другое. Наверное, память, запечатлённая в вечности. Твоё имя, повторяемое веками. Что для этого нужно? Древние знали этот секрет. Знает его и он. Достаточно лишь прикоснуться к вечности – и она тебя никогда не отпустит…

В чём-то он был безусловно успешен; постоянные раскопки и исследовательская работа давали ему то ощущение науки, которого он так страстно желал. Но в чём-то он слепо терялся в догадках, не мог ухватить ускользающую нить, ведущую к открытию. Всё чаше и чаще он ловил себя на мысли о том, что вся его бурная деятельность – это лишь игра на везение, пустое перелопачивание грунта, блуждание в потемках. Так можно было вообще ничего не делать, а просто сидеть и ждать, когда после очередного сильного дождя песок обнажит свои секреты. А он хотел хотя бы один раз прийти к цели своим путем, ощутить восторг от истинного открытия, которому предшествовало божественное озарение или его личный гений. Но время шло, а это всё никак не случалось. В его мечтах было найти могилу Клеопатры. Но для этого ему пришлось бы осушить берег моря. И вдруг возникает идея искать гробницу на берегу! И эта идея приходит в голову какой-то исследовательнице из Южной Америки! И здесь его опередили!

Ему уже за шестьдесят. Сколько ещё осталось? Уже шестьдесят… Когда ему было сорок, он так же думал, сколько ему осталось и так же думал, что время ещё есть. А его не было никогда. Надо ещё многое успеть. Нельзя останавливаться. Он не хотел остаток своей жизни провести в роли простого экскурсовода, раздающего свои книги высокопоставленным гостям, соизволившим посетить пирамиды.

Сомнения и предположения, которые мучили его всё время пребывания в этой должности, теперь только укрепились. Он не просто верил – он почти знал. Но как узнать наверняка? Что, если Геродот был прав? Как-никак, он был ближе всех к свидетелям… К жрецам… Его источники среди египтян могли сохранить память прошедших поколений. Египет уже угасал, от былого величия остались одни только камни и надписи на стелах, но знания ещё сохранялись, они просто не могли исчезнуть бесследно. Ведь кое-что из историй Геродота получило неожиданное подтверждение в последнее время. Так, недавно в Сахаре были найдены следы потерянной армии персидского царя Камбиса Второго, рассказы о которой все принимали за легенду. А Геродот-то, оказывается, был прав – армию действительно поглотили пески пустыни!

Если он ошибается, и раскопки закончатся ничем, то его оппоненты не упустят такого шанса вдоволь поиздеваться над его неудачей. Они только и ждут момента, чтобы лишний раз напомнить всему миру о его просчетах и неудачах. Помнится, когда после нескольких дождливых дней разрушилось правое плечо Сфинкса, в этом обвинили не кого-нибудь, а именно его. Дело дошло до официальных обвинений. Как будто он сам отколол это плечо, чтобы отвлечь внимание всего мира от сенсационных находок в пирамиде!

А если он окажется прав? При одной только мысли об этом у Заида вскружило голову… Если он окажется прав, то открытие такого масштаба взорвёт весь мир! Гробница Тутанхамона после него покажется просто детской песочницей! Он получит безоговорочную власть над плато! Его авторитет в научном мире наконец-то обретёт заслуженное признание именно в качестве учёного-первооткрывателя, а не администратора-распорядителя, коим он сейчас является. Человек, дающий разрешения на раскопки, никогда не войдёт в учебники истории. А исследователь, открывший миру одну из его сокровенных тайн, сам обретёт бессмертие, прикоснувшись к вечности…

Вот только как проникнуть на такую глубину без разрушительного воздействия? Пришлось бы неизбежно закрыть плато для туристов. А это, в свою очередь, породило бы бурное возмущение всех тех, кто кормится вокруг Пирамид и Сфинкса. Огромная, невидимая на первый взгляд индустрия туризма, десятки обслуживающих отраслей, сотни тысяч занятых, огромные деньги, миллиарды долларов. Все эти чертовы сувенирные лавки, фабрики папируса и погонщики верблюдов… Не бог весть какая сила, но тут же поднимется мышиная возня, начнутся звонки, интриги, разговоры. А здесь, в Египте, одного телефонного звонка вполне может быть достаточно для далеко идущих последствий. Затаскают ведь по судам, лишат возможности нормально работать. Даже его, личность такого масштаба, запросто могут приговорить к тюремному сроку за какую-нибудь запятую в бумагах. Нет, надо действовать по-другому, проявить хитрость и осторожность…

Но если он не может сделать всё сам, то почему бы не использовать одного из этих «пирамидиотов»? Благо от них нет отбоя, сами просят о встрече. И мистер Джон тут как нельзя кстати, просто посланник небес. За время пребывания в Америке Заид много слышал о нём. Такой человек – самый подходящий кандидат. Пусть он сделает за него всю грязную работу. Нужно всего лишь подтолкнуть его в нужном направлении, подсказать ему маршрут и глубину туннеля. Указать ему на один из домов, выставленных недавно на продажу. Отличный дом, расположенный в нужном месте, просторный подвал, крепкая железная дверь. Дверь, от которой у него есть ключ… Пойти на небольшие уступки, оставить открытой решётку, запирающую нисходящий проход, может быть, даже отключить систему видеонаблюдения, – всё это он мог сделать совершенно спокойно, не опасаясь никаких последствий. Никто и не заметит. Затем обрушить туннель, представить их злодеями. Наверху их будет поджидать полиция, из туннеля им никуда не деться. Пусть тогда говорят всё что угодно! Кто поверит прожжённому авантюристу, за которым охотится Интерпол? Да никто!

Договориться с Джоном не составит большого труда. Заид считал себя прирождённым дипломатом. По молодости он даже хотел пойти в этом направлении, стать юристом или адвокатом. Но стал археологом.

А так как это территория древностей, то первым в туннель войдёт он. Полиции будет достаточно тех улик, что останутся снаружи. Им вполне будет достаточно того, что они получат в свои руки Джона и его команду. Живых или мёртвых. Хотя, конечно же, живых – ведь он только закроет им выход из туннеля.

Даже если он окажется неправ, и туннель ни к чему не приведёт, то всё равно это будет отличный повод требовать увеличения своих полномочий. Используя такой вопиющий случай проникновения в охраняемый памятник древности, можно будет настоять на отселении части домов, объявить территорию вокруг Гизы закрытым районом. И здесь уже никто не посмеет ничего возразить против, ибо его аргументы будут несокрушимы! А далее он может продолжить раскопки и всегда сказать: «Видите – близость города опасна!»

Она была опасна всегда. Неизвестно, когда и кем была снята прекрасная облицовка пирамид. Их первоначальный облик был навсегда утерян. А ведь когда-то пирамиды были идеально ровными, в изумительной облицовке из гладко отшлифованных известняковых плит. Её остатки чудом сохранились на вершине Хефрена. Неизвестно, кто и когда разрушил вершину Хеопса.

Двести лет назад город был в двенадцати милях от плато. Сто лет назад у подножия пирамиды робко ютилось несколько домишек. Сейчас же Каир готов был проглотить Гизу, и даже пески пустыни не могли уменьшить его аппетит. Цивилизация неуклонно надвигалась с востока, беря пирамиды в кольцо новостроек и шоссейных развязок.

Всё это могло быть утрачено безвозвратно. А сколько бесценных шедевров уже навсегда было потеряно из-за глупости и недальновидности предшествующих поколений! Сто лет назад любой желающий мог договориться с правительством и получить концессию на проведение раскопок. Таких желающих было немало, и вскоре искатели сокровищ перекопали всё плато, грубо, бессистемно, по принципу «здесь яма – там яма». Они искали только артефакты, совершенно не заботясь о научной стороне дела, выбрасывали и вывозили с грунтом предметы, не имевшие, по их мнению, материальной ценности. Жители близлежащей деревеньки Кафр-эль-Харам вообще сделали раскопки своим семейным бизнесом на протяжении многих поколений.

Кроме того, с каждым годом стремительно поднимается уровень грунтовых вод. Ещё немного – и Сфинкс подмочит лапы. А потом начнётся неизбежное разрушение, и всё будет безвозвратно потеряно уже в ближайшие десятилетия. Трудная для понимания картина – испепеляющее солнце пустыни сверху и подступающая вода снизу. Ему пришлось принимать срочные меры против этой невидимой угрозы. Вокруг Сфинкса были просверлены шурфы для замера уровня грунтовых вод. «Пирамидиоты» с замиранием сердца ожидали, что опущенные вниз видеокамеры покажут миру неизвестные помещения и подземные ходы. Но там ничего не было. Но разговоров от этого не стало меньше. «Что-то сверлили… Что-то искали… Наверняка, что-то нашли, но, как всегда, скрывают!» Заид усмехнулся. Уж он-то точно знал, чем занимались его люди на плато. Благодаря его усилиям были установлены насосы, которые ежедневно перекачивали до 7000 кубометров воды.

Пирамиды всё ещё были той границей, последним рубежом, разделяющим цивилизацию востока и первозданную пустыню запада. С востока жилые кварталы уже вплотную подобрались к плато. И только с запада, со стороны пустыни, ещё сохранялась видимость нетронутой вечности. Пустыня казалось такой же, как и тысячи лет назад. Если бы не мачты электропередач, которые виднелись вдали… Миллионам жителей Каира не хватало места под солнцем, и древние камни были досадным препятствием на пути к его расширению. Городу тысячи минаретов, крупнейшему мегаполису Африки и всего арабского мира уже давно было тесно в своих пределах.

Да и всему Египту едва хватало места под солнцем. Это в Канаде или в России нетронутой земли на сотни километров, а здесь, в Египте, каждый клочок у Нила – на вес золота. Места для строительства катастрофически не хватает, то и дело приходится предотвращать попытки граждан обосноваться на местах раскопок. То устроят кладбище на месте древнего храма, то начнут добывать гипс в неположенном месте. Зная то безразличие, с которым большинство его соотечественников относилось к древнему наследию Египта, Заид не без основания полагал, что пирамидам грозит смертельная опасность. Пирамиды были в осаде. Если не охранять их, то, вполне возможно, завтра какой-нибудь делец или политик предложит разобрать и перенести их в другое место, как это уже было с храмом Рамзеса II в Абу-Симбеле. И тогда сам предмет истории станет бессмысленной профанацией, жалкой копией оригинала.

Но эпоха великих открытий ещё на завершена! По крайней мере, для него. Он, Заид, готов был внести свой вклад в историю и встать на защиту пирамид! Он был готов на многое. В этот решающий момент его эмоциональность уступила место трезвому расчету. Он был спокоен и собран как никогда. Заид нисколько не сомневался, глядя на экран ноутбука, на котором точками были отмечены места расположения зарядов – всё уже было давно решено, осталось только нажать на кнопку. Заид посмотрел на часы. По его расчетам, у него была ещё одна минута времени. Он взял телефон и набрал номер.

– Полицейское управление слушает…

– Я хочу сообщить о готовящемся взрыве на плато Гиза. Террористы находятся в подвале одного из домов. Запишите название улицы и номер дома…

– Кто говорит?

Заид бросил трубку. Дело сделано. Теперь нужно активировать заряды. Это было совсем несложно. Зелёные точки на экране моргнули, и цвет их стал красным. Отсчет времени пошёл. Заид поправил шляпу и быстро направился к двери.

То, что должно было случиться – случилось, и он нисколько не сожалел об этом. Теперь он знал точно – когда он вернётся сюда снова, он вернётся уже полноправным Хозяином Гизы и Хранителем Пирамид!





Дом Бога





«Кто входит в него, тот безопасен…» (Коран 3:97)



В одну из ночей 186 года39 халиф Гарун Аль-Рашид вместе со своими сыновьями, Абдаллахом и Мухаммедом, прибыл в священную Мекку – город, чьё величие и святость были отмечены ещё задолго до рождения последнего из Пророков. В отличие от других немногочисленных городов засушливой Аравии, обречённых сопоставлять своё процветание и безопасность в зависимость от удачной торговли и могущества населявших их племен, Мекка, по какому-то особому повелению, из глубины веков пронесла и сохранила свою изначальную сакральность и мистическую избранность, тем самым обретя заслуженное место в сердце каждого правоверного как духовная столица ислама, родина величайших святынь и символов мусульманского мира. Сюда, в эту поистине Мекку, стремились все, чьим долгом и предписанием было поклонение этим святыням, чьи мысли и желания во время молитвы были обращены в их сторону, все те, кто надеялся и верил заслужить прощение, прикоснувшись к ним. Здесь, перед лицом всемогущего Бога, были равны и халифы, и их подданные, и богатые, и бедные, – все, облачённые в одинаковые одеяния паломников, имели равные возможности обратиться к Нему с молитвой.



Мекка возникла перед ними совершенно внезапно. Со всех сторон окружённая горами, она была незаметна в своей долине. Происхождение этого города также было скрыто во мраке веков. Его изначальное имя было Макораба, но это не единственное из его имён. Всевышний в своём Коране называл Мекку одиннадцатью разными именами. Расположенный среди голых обрывистых скал в небольшой долине, город не мог бы рассчитывать на процветание и изобилие, не случись ему возникнуть на месте древних караванных троп, что и определило его будущее выгодное положение. С давних времён две непримиримые силы – кочевники пустыни и жители соседних орошаемых долин – сталкивались в борьбе за влияние над Меккой; здесь заключались военные и политические союзы, выдвигались и исчезали племена и их языческие боги. И чем больше этих богов находило своё пристанище в Мекке, тем больше покровительства и защиты получал город от воинственных сынов пустыни, не признававших над собой никакой власти, кроме неосознанной высшей.

В их природе, обусловленной самим суровым окружением этих мест, не было заложено ни малейшего признака повиновения и подчинённости кому бы то ни было. Жизнь в пустыне выдвигала на первое место личные качества воина: выносливость, смелость, обострённое чувство долга и чести. Каждый день всё могло перемениться в их немудрёном укладе: недостаток припасов вынуждал совершать хищнические набеги, скудность пастбищ заставляла двигаться всё дальше и дальше, меняя пески на степи. В результате вся их организованность ограничивалась лишь рамками своего рода-племени.

В то же время их соседи, жители плодородных земель и речных долин, обладавшие задатками государственности, ещё за тысячи лет до них смогли построить великие города и цивилизации. Кочевникам это было безразлично, они вполне были довольны своим недосягаемым положением в сердце пустынь и предпочитали извлекать плоды из такого выгодного соседства. Так же, как это делали их отцы и деды, они могли внезапно появиться из ниоткуда на своих «кораблях пустыни», совершая набеги на поселения или караваны, и так же бесследно раствориться в породивших их песках. Рассеянные по огромной пустынной территории, кочевники-бедуины были неподвластны внешним завоеваниям и представляли из себя могучую, но пока ещё разрозненную силу. Веками эта энергия, не находившая себе применения среди безжизненных скал и пустынь, накапливалась и ждала только своего часа, чтобы, вдохновившись общей идеей, вырваться наконец за пределы полуострова и явиться миру в новом, решительном виде.

Но тогда ещё никто не мог бы предположить, что источником этой силы, началом её движущих идей будет древняя Мекка. В то время как на севере Аравийского полуострова бушевали страсти и многочисленные пограничные племена усиливали свой натиск на соседние великие державы – Персию и Византию, на более спокойном юге история шла своим чередом. Ещё в библейские времена эти земли были отмечены как обители древних княжеств, не оставивших, однако, после себя ничего, кроме величественных развалин и преданий. Одно из таких преданий гласило о существовании гигантской плотины, поставленной защищать долину от горных потоков. Плотина эта, считавшаяся одним из чудес света, однажды прорвалась, и бурные воды хлынули с гор, сметая всё на своем пути. Это великое бедствие опустошило страну и надолго привело её в упадок, вызвав к тому же исход населявших её племён. Но куда более значительным бедствием для этих мест стало отнюдь не мифическое, а вполне реальное событие, порождённое естественным ходом истории. Заключалось оно в следующем: со временем традиционные торговые маршруты, проходящие из Йемена в Палестину, под неблагоприятным внешним воздействием отклонились в сторону моря, и натоптанные веками караванные тропы, дающие хлеб и монету жителям этих мест, постепенно пришли в запустение и неумолимо стали заноситься песками. Для жителей страны, чьё благополучие и процветание всецело зависело от удачной торговли, трудно было найти более печального обстоятельства, чем это.

А пока не случился этот столь неожиданный и губительный для многих исторический поворот, Мекка продолжала накапливать духовную силу и завоёвывать авторитет среди арабских племён. И главной причиной её силы, тем центром притяжения, вокруг которого тысячи лет вращалась скрытая энергия этого народа, был древний храм, построенный ещё в незапамятные времена, говорят, что до самого Потопа. Эта простая четырехугольная постройка в форме куба без каких-либо излишеств и вычурных украшений, так же просто и называлась – Кааба, что означает «Куб». В Кубе не было ничего выдающегося с точки зрения выразительного искусства. Он не являл собой шедевр архитектурного стиля и уж тем более не поражал людей своими громадными размерами по примеру памятников античности. Но сила его заключалась в простоте. Ничто не могло бы столь же тонко задеть души простых кочевников, чуждых роскоши и благолепия, нежели эта простая для понимания форма. Но это была всего лишь форма, а истинное величие этого места, его содержание, было скрыто в преданиях, окружавших его.

Древнейшие из них относят строительство Каабы к тем временам, когда изгнанные из Рая и разлучённые Адам и Ева, после двухсот лет скитаний встретились здесь, среди этих гор. Сами эти горы, само это место были первыми из сотворённых Господом земных твердей. Тогда Адам, в знак признательности к оказанной им милости, возвёл на этом месте первый на Земле алтарь, первый дом Бога. Он простоял здесь вплоть до Потопа, был смыт бушующими водами и вновь отстроен не без помощи архангела Джабраила. Для народа, привыкшего относить своё происхождение ко временам Адама, такое предание не казалось чем-то удивительным, оно только подтверждало их притязания на свою древнейшую избранность. С тех пор храм ещё неоднократно бывал перестроен по разным причинам; менялись материалы, размеры, но оставалась неизменной его сущность.

Была и ещё одна причина возвышения Каабы, в основе которой лежали отнюдь не седые предания, а вполне материальные людские промыслы. Мекка, изначально возникшая как станция караванного пути, не могла не пропитаться духом торговли. И с момента её основания вся энергия жителей Мекки была направлена на то, чтобы обеспечить безопасное прохождение караванов, от чего в итоге зависело их процветание и благополучие. Для этого требовалось найти некую общую точку соприкосновения для многочисленных разрозненных племён, излюбленным ремеслом которых были хищнические набеги.

В те далёкие времена весь огромный Аравийский полуостров был обителью язычников. У каждого кочующего племени был в почёте свой идол, сопровождавший его в дальних переходах. Это мог быть камень причудливой формы или деревянное изваяние. Были и всеобще почитаемые богини: Аль-Лат, Манат. Но не всегда обращённые к ним молитвы и жертвы приносили ожидаемый результат. Их могущества и силы очевидно не хватало даже на то, чтобы обеспечить столь нехитрые потребности кочевников, как наполненные водой колодцы и богатые пастбища. Совсем по-другому выглядела благословенная Мекка со своим могущественным храмом, пышными обрядами и целым пантеоном богов. Священный древний храм как нельзя лучше подходил на роль той сдерживающей силы, вызывающей страх у суеверных язычников и одинаково почитаемой как среди воинственных бедуинов, так и среди жителей городов. Он был главной гарантией безопасности Мекки. Старейшины племён, ежегодно приходящих в город на торговые ярмарки, помещали в Каабу изваяния своих богов, тем самым беря на себя обязательства не причинять вреда их обители и её окрестностям. Сколь бы воинственными ни были эти сыны пустыни, но и им иногда приходилось вступать в торговые отношения со своими соседями, и они отчётливо понимали, как важны были для этого миролюбие и терпимость, пусть даже временные. Так постепенно вокруг Каабы возник союз племён, признаваемый далеко за пределами торговой конфедерации Мекки.

Для мекканских кланов, взявших на себя почётную миссию по приёму многочисленных паломников, было только выгодно привлечение в этот союз новых членов. Те, в чьих руках находились ключи от храма, могли не беспокоиться за своё будущее. С каждым новым идолом крепло могущество Каабы, возрастал авторитет Мекки. Всё большее число арабских племён признавало в ней свою святыню. Так постепенно Кааба стала домом для 360 языческих богов…



Обо всём этом мог думать халиф Гарун Аль-Рашид, глядя на пыльные улочки древнего города. Его почтенный род также уходил своими корнями в Мекку. Где-то здесь, на склоне одной из этих гор, двести лет назад стоял их отчий дом. Из поколения в поколение они вели торговлю, снаряжали караваны, поклонялись древним языческим богам. Здесь так жили все, и многие из них теперь забыты. Как могла бы сложиться их судьба, случись всё по-другому? Но случилось так, что его предком был не кто иной, как Аль-Аббас, родной дядя Пророка Мухаммеда, да пребудет с ним мир! В своё время он сыграл немалую роль в жизни основателя мусульманской общины, оказав ему помощь и поддержку в решающий момент, когда Пророк задумал покинуть Мекку и искать защиты у соседних племён.

Расчётливый и осторожный, Аль-Аббас не спешил безоговорочно принимать новую веру, которую так жарко проповедовал его племянник. В Мекке ему принадлежала весьма почётная и доходная должность распорядителя воды из священного источника Зам-Зам, воды которого, как полагалось, текли из самого Рая. Эта была весомая привилегия, дарующая почёт и уважение её обладателю. Отказ от языческих богов означал бы для него и потерю источника. В то же время он не мог не видеть, как всё большее число последователей обретает ислам с каждым годом. Со свойственным его натуре умением находить пути между двух противоположных сторон, Аль-Аббас умудрился одновременно и оказать услугу племяннику, и не настроить против себя жителей города, ненавидящих Пророка и его проповеди. Это был очень тонкий и расчётливый политический ход, плоды которого были осязаемы даже через столетие, когда родство с Пророком и умение Аббасидов пользоваться другими для достижения своих целей определило их нынешнее положение. Потомки Аль-Аббаса, унаследовав основные черты своего родителя, в своё время сумели ловко ими воспользоваться и заявить свои права на халифат, положив начало новой династии, растянувшейся почти на пять столетий.

Примерно такую же по сложности задачу прохождения между двух огней ныне предстояло решить и самому Аль-Рашиду. Помимо традиционного паломничества, целью его нынешнего визита в Мекку являлся также один весьма важный политический вопрос, требовавший скорейшего разрешения. Надо было найти разумный компромисс в деле о наследовании – в деле, которое при неверном подходе грозило обернуться большими неприятностями и смутой в будущем. Нужен был подход, который бы устроил все заинтересованные стороны. А этих сторон было немало. С одной стороны – его любимая жена, красавица Зубейда, желающая видеть на троне своего сына Аль-Амина. За ней стояли влиятельные силы старой арабской аристократии. С другой стороны – его старший сын Аль-Мамун от персидской наложницы Мараджил, пользующийся большой поддержкой у персидских феодалов.

Халиф с горечью подметил, что положение, в котором сейчас оказались оба его сына, до боли напоминало тот ужасный клубок интриг и противоречий, в хитросплетении которого столкнулись когда-то и он сам, и его брат Муса. А нити этого клубка крепко держала в своих руках их властная мать, бывшая невольница Хейзурана, привыкшая при слабом и безвольном муже во всём распоряжаться в халифате. Несмотря на то, что наследником уже был обозначен Муса, Хейзурана предпочла бы видеть халифом его младшего брата – Гаруна. Под давлением своей несносной жены и не без помощи первого визиря, их отец был вынужден сделать выбор в пользу младшего сына. Последовавший за этим накал страстей довёл до крайности отношения между матерью и её сыновьями. Муса даже пытался отравить свою мать и казнить Гаруна, но Хейзурана смогла опередить его. В одну из ночей преданные ей невольницы задушили её старшего сына в постели подушками…

Да, воистину этим женщинам следовало бы дать другие имена, не такие красивые и нежные, как Зубейда и Хейзурана! Зубейда – это маленький масляный шарик, а Хейзурана – лёгкая и стройная тростинка. Но они обладали такой силой, которой не могли бы похвастаться и мужчины! И прав был мудрец со своими словами: «Можно уложить двух мертвецов в одну могилу, но нельзя стерпеть двух женщин в одном доме!»

И тогда, и сейчас приходилось выбирать между двумя братьями. Аль-Амин или Аль-Мамун? В первом его сыне воплотилось всё, чем только должен обладать истинный правитель: сдержанность, образованность, задумчивая рассудительность, презрение к мирским утехам. Он, без сомнения, был более достоин бремени власти, нежели его младший брат. Аль-Амин совсем другой. Беспечный юноша, увлечённый поэзией. Что он будет делать, воцарившись в Багдаде? Да то же, что и сейчас – повесничать со своим другом и собутыльником Абу Нувасом40 и гонять львов на вавилонских болотах, это уж точно…

А империи нужен другой властитель. Иначе Бармакиды всё приберут к своим рукам. Эти хитрые плутоватые персы спят и видят, как на троне будет восседать послушный их воле смиренный правитель, не смеющий и шага ступить без их поддержки, а сами они будут заправлять всей реальной властью в халифате. Это уж Гарун знал наверняка по своему собственному опыту. Порядком надоевшая ему опека Бармакидов, слишком большая власть, сосредоточенная в руках этой семьи – всё это уже давно наталкивало его на определённые мысли. Пора уже указать этим выскочкам на их место. По возвращению в Багдад он вскроет эту наболевшую рану. Пожалуй, одной отрубленной головы на чьей-то длинной шее для начала будет достаточно, чтобы другие головы задумались…

Но вскоре другие мысли отвлекли его от этих тяжких раздумий. Они вступали в пределы Запретной Мечети – Масджид Аль-Харам, конечной цели их долгого и нелёгкого пути. Халиф остановился и горячо поблагодарил Всевышнего. Почти два месяца путешествия через пустыню и каменистые долины были тяжёлым испытанием даже для Повелителя правоверных. Как хорошо, подумал он, что в этом году хадж пришёлся на относительно прохладное зимнее время. Случись он в разгар лета – и не всем довелось бы дойти до матери городов. Дорога на Мекку со всех сторон была окружена безымянными могилами. Тысячи, десятки тысяч паломников, почувствовав приближение своего смертного часа, спешили хотя бы приблизиться к границам священной территории, чтобы испустить свой дух не где-нибудь, а на её землях. Так умер его дед, халиф Аль-Мансур, не дошедший до Мекки всего каких-нибудь нескольких дней пути. Так умирали и другие, безвестные путники – кто от болезни и лишений, а кто – от стрелы или меча. Караваны паломников всегда были желанной добычей для тех, кто ничего не боялся в жизни этой и – уж тем более – в грядущей. Тех же, кого смерть настигала раньше времени или вдали от святых мест, родственники несли в гробах. «Умер во время хаджа» – этой фразой заканчивались многие биографии в те годы.



Хранители ключей уже стояли у Каабы в ожидании халифа. Помощники взялись за края покрывала над дверью и скрыли ими старца, словно завесой, пока он открывал дверь. Бронзовый ключ тяжело повернулся в серебряном замке, висящем на серебряных петлях, замок был снят, и двери открыты. Они вошли внутрь. Прохлада, стоявшая снаружи, здесь превратилась в холод. Холод поднимался от мраморных плит пола, окутывал всех входящих, через босые ноги проникал в их души и заставлял смиренно склониться, замерев на пороге. После яркого дневного света они осторожно ступали во тьму, боясь потревожить звуком шагов покой священного места.

В темноте небольшое помещение казалось непомерно большим, бесконечным. Стены, сложенные из простого грубого камня, поднимались высоко вверх – туда, где по преданию, прямо над этим местом, на одном из семи небес, находилась настоящая божественная Кааба, истинный Дом Бога. Но никто не осмеливался обращать туда свой взгляд – смотреть на потолок Каабы считалось крайне неучтивым делом. От деревянных столбов, поддерживающих потолок, к стенам была протянута простая пеньковая веревка, на которой висели, раскачиваясь, золотые и серебряные вазы, ожерелья, браслеты и другие драгоценные вещи, оставленные в дар состоятельными паломниками. В правом углу можно было различить небольшую отгородку с деревянной дверью, ведущей, как говорили, в подземелья под Каабой, бывшие хранилищем других её тайн. На самом деле это был путь на крышу храма, а дверь называлась Врата Милосердия. На одной из стен серебряными гвоздями были прибиты рассохшиеся доски, последние уцелевшие от Ноева ковчега. Не было никаких других дверей, украшений или предметов. Пустота заполняла пространство. В этой пустоте ничто не мешало вошедшим обратить свои мысли и чувства к всемогущему Богу.

Обшитые серебром двери плотно закрылись, и суета внешнего мира исчезла. Тут же были зажжены свечи и расставлены по углам. Мрак рассеялся, и постепенно глаза стали привыкать к темноте. То и дело одна или две свечи гасли, как будто от внезапного порыва ветра, хотя воздух в помещении был недвижим. Такая странность пугала непосвященных, заставляла почувствовать здесь чьё-то незримое присутствие. Но всё это было потому, что каждый день в Бейтулла – Дом Бога – являлись на поклонение семьдесят два ветра, между ними было много вредных для здоровья людей, но много и полезных. Таково было поверье. Свечи зажигали снова, судьи готовились прочесть документ, халиф в это время пристально смотрел на лица сыновей, в последний раз пытаясь найти подтверждение верности своих решений.

Громкий голос судьи затихал на парчовой обивке стен, слова исчезали в плотных завесах ткани:

– Такова была воля Всевышнего и никто не в силах её оспорить. Он принял это решение, и никто из рабов Его не может остановить его исполнение или отвернуться от него. Повеление Всевышнего не может быть изменено никем. Перед лицом всемогущего Бога и по воле пятого халифа из потомков Аль-Аббаса, Гаруна Ар-Рашида, брата Мусы Аль-Хади, сына Аль-Махди Мухаммеда, сына Абу Джафара Аль-Мансура, сына Мухаммеда, и брата Ас-Саффаха, сына Мухаммеда…



Снаружи солнечный свет больно ударил в глаза. Земной мир снова принял их в свои объятия после тишины и сумрака Дома. Халиф отошёл от Каабы, взглянул на неё с расстояния, и стал ждать появления человека, с которым намеревался обсудить ещё одно важное дело. Вскоре к нему подошёл старик. Халиф приветствовал его и задал вопрос:

– У меня есть намерение восстановить Храм таким, каким желал его видеть Посланник Бога, да пребудет с ним мир. Что скажешь на это?

– О, Повелитель правоверных, откажись от своего намерения! Не делай Каабу игрушкой в руках царей, что придут после тебя и также задумают её перестроить по твоему примеру. Постоянный снос и переделка святыни лишь подорвут нашу веру…

– Пожалуй, ты прав. Пусть всё останется, как есть. Этот Дом – на века! Куда ты теперь, старик?

– Твой старший сын хотел, чтобы я рассказал ему про Камень. Он всё хочет знать.

– А я-то думал, что ты успел научить его всем вещам на свете! Но, похоже, у него никогда не иссякнут вопросы… Иди, и да будет доволен тобой Аллах!

Старик направился к восточному углу Каабы, где его уже ждал молодой принц. Абдаллах Аль-Мамун заворожено смотрел на Черный Камень и пытался разглядеть в его прожилках и трещинах какие-нибудь знаки, раскрывающие его тайну.