Ты умрешь следующей

— Двадцать лет после чего? — Дэда фыркнула. — Что здесь особенного?

— Ты не понимаешь?

— Я ничего не помню, — ответила Дэда решительно.



Аманда порой была надоедливой и настойчивой, но, без сомнения, общение с ней пошло Дэде на пользу: она успокоилась.

Когда страх прошел, исчезла и злость, наступил момент подойти к Марии-Луизе и помириться.

Тем временем Аманда закончила приготовление ужина и предложила пойти прогуляться, но Дэда решила, что с нее уже достаточно прогулок.

Надо постараться помириться с Марией-Луизой, и чем раньше, тем лучше, а то ведь она способна сердиться и дуться весь уик-энд и даже дольше.

Первая попытка разыскать Марию-Луизу оказалась безуспешной.

Ее не оказалось ни в бассейне, ни в комнате. Дверь не закрыта на ключ, постель не застелена.

Дэда с отвращением сморщила нос и вышла из комнаты. Мария-Луиза, наверное, умерла бы от стыда, если бы узнала, что кто-то видел этот беспорядок. Но ее показуха убирать, чистить, смахивать пыль лишь маскировала ее крайнюю неряшливость. В доме безукоризненная чистота, но, ради бога, не открывайте шкафы.

На вилле Камерелле было тихо, все разбрелись кто куда.

Вот скука! Дэда устало села в небольшое кресло в холле.

Как ей хотелось услышать сейчас голос близнецов. Но сотовый телефон остался дома. Прежде чем уехать, она попрощалась только с Пернандой. Близнецы были в бассейне, а Лука — неизвестно где.

Лука. Когда она закрывала глаза, то вспоминала его лицо, немного презрительней изгиб губ. Ей нравился и этот изгиб, и волевой подбородок мужа, и его ясный открытый взгляд. Да много чего еще. Например, как он занимался с ней любовью, не спеша, давая ей возможность чувствовать себя королевой.

Дэда ни разу ему не изменила, и странно, но в этом она даже не испытывала какой-либо потребности.

Лука перестал любить ее… когда же…

На самом деле для нее это не имело никакого значения.

Первый раз Лука изменил ей два года назад, — летом. Не раньше, она была в этом уверена. Да, почти уверена.

Дэда попыталась поговорить об этом с мамой, но та тут же поставила ее на место. Мы из рода Понтрелли, а Понтрелли на это даже внимания не обращают.

Когда они поженились, они очень любили друг друга.

Лука был красив, высокомерен, уверен в себе: молодой и блестящий врач — пластический хирург, просто обреченный на успех. И успех пришел, появились роскошный дом, вилла на море и домик в горах.

И дети.

С появлением детей многое стало меняться.

Возможно потому, что для Дэды они были очень желанны и она израсходовала на них всю свою любовь и внимание — то, что раньше было посвящено только Луке. Постепенно Лука стал отдаляться, а она не сразу это заметила.

Его работа никогда не мешала супружеской жизни.

Дэда сопровождала мужа в командировках и на конгрессах, ездила с ним по всему миру. Ее работа позволяла ей это делать: она была профессором политической экономики, как и ее отец.

Когда появились дети, Лука изменился, потому что сначала ему казалось, что он лишний, а потом постепенно смирился со своей участью. Центр любви сместился, и Дэда долгое время чувствовала себя счастливой.

Теперь нет. Дети подрастают, у них появляются свои интересы. Теперь они уже не так, как раньше, зависят от нее.

Мужа почти никогда не было дома, а когда он приходил, то зависал на телефоне или сидел у телевизора.

Он не мог больше игнорировать телефонные звонки.

Если ты кардиолог, то понятно, почему люди звонят тебе глубокой ночью. Если педиатр, тоже. А пластический хирург? Звонят, потому что появилась еще одна морщинка? Обвисла грудь? Съехал набок нос?

Дэда начала беззлобно подшучивать над этими звонками: «Не звонки, а рога, что мне наставляет мой муж». Это было еще одной из тем для беседы во время игры в бурраку, хотя в душе у нее все кипело.

Она не понимала, почему это случилось именно с ней, с ней, которая еще с юных лет имела возможность выбирать любого, с ней, которая до сих пор оставалась бесспорной главной героиней всех вечеринок и званых ужинов.

Если бы ее спросили, любит ли она Луку, она бы не нашлась, что ответить.

Теперь она сама себя спросила об этом, но вновь не нашла ответа, лишь тряхнула головой и выбросила эту мысль из головы.

Дэда могла запросто отложить решение проблем на потом, если они ей мешали. Такой она была всегда.


Может, поэтому она ничего не помнила о той встрече двадцатилетней давности.

Она бы о ней не вспомнила, даже если бы от этого зависела ее жизнь.



Комната Дэды пахнет ею. Это почти не чувствуется, но запахи есть.

Запах ее тела.

Окна закрыты, белые шторы висят не шелохнувшись. Все в полном порядке, как и заведено в роду Понтрелли.

Покрывало аккуратно застелено, на нем ни морщинки, на двухместной кровати — во всех комнатах двухспальные кровати — взбитые подушки с цветными наволочками в тон покрывалу лежат очень изящно, будто бы совсем недавно приходила горничная.

В ящичках тоже порядок, все тщательно разложено: гольфики из кашемира, шелковые рубашечки, шейные платки и чулки, один уголок только пуст, там, где должны были бы лежать трусики (пару, одолженную у Марии-Луизы, Дэда из предосторожности спрятала под матрас).

Книга, которую она взяла с собой, лежит на одной из прикроватных тумбочек, и будет там лежать нечитанной до конца выходных. Это последняя недавно опубликованная псевдоинтеллектуальная стряпня, та, о которой все говорят и делают вид, что прочли. Дэда надеется, что сможет что-то понять, просто пролистав ее, так, чтобы можно было сказать, что нашла это произведение глубоким, человечным и действительно великолепным.

Туфли, аккуратно выстроенные в ряд, стоят в углу рядом с камином. Размер ее обуви 37,5. Дэда предпочитает обувь фирмы Ferragamo.

В чемодане лежит черновой вариант доклада, который она готовит для конгресса в Лионе. Дэда надеется просмотреть его хотя бы мельком вечером, если не слишком устанет.

Дверь, ведущая на лестницу, на этот раз надежно закрыта. Та, что ведет на террасу, только прикрыта. На террасе сушатся ее купальники.

В ванной запахи Дэды ощущаются сильнее. Очень чувствуется запах духов «Шанель № 5», которыми она продолжает пользоваться, не обращая внимание на мнение других, что они давно вышли из моды. Здесь же лежат ее косметичка и щеточки, фен, дневной и ночной кремы (она пользуется одной французской маркой, малоизвестной, но жутко дорогой, косметику присылают ей из Парижа) и еще крем для тела без всяких ароматических добавок.

Кроме того, ощущается легкий аромат ее любимых сигарет и запах зубной пасты с корицей (такой же, как и у детей).

Ее халат аккуратно висит в углу ванной комнаты, он тоже впитал ее запахи, как и ночная рубашка, что лежит под подушкой.

Если кто-то войдет сюда и глубоко вздохнет, то сразу же четко определит составляющие этого запаха, и здесь не понадобятся курсы по изучению запахов, которые, например, заканчивала Аманда.

Но сейчас в комнате Дэды никого нет…



— Ты спала? Извини, но я не устояла. Ты была такая, не знаю, как сказать, молоденькая.

Джованна, непонятно почему, улыбалась смущенно, сидя перед ней на корточках.

Дэда тряхнула головой, чтобы прогнать сон. Да, она вздремнула и даже видела очень приятный сон, который мгновенно улетучился, едва она открыла глаза.

Джованна? За что она извиняется? Дэда привстала с кресла, в котором уснула, и растерялась, увидев, что верхние пуговицы ее шелковой кремового цвета рубашки расстегнуты. Из-под рубашки был виден ее бюстгальтер с вышивкой.

Дэда опять вдруг все вспомнила — пропавшие трусики, подозрения, страх, охвативший ее в лесочке. Дэда окинула подругу взглядом, выражающим ужас, но Джованна лишь громко рассмеялась и неожиданно села на пол. Она смотрела на Дэду, красивая и восторженная, волосы торчком, обнажив в улыбке белые зубы.

Дэда тут же вспомнила все то, что в давние времена придавало Джованне очарование и подчеркивало ее индивидуальность: она была очень подвижной, приспосабливалась к любой обстановке, принимала решения без промедления, смелая и искренняя, какой она, Дэда, во всяком случае в шестнадцать лет не была.

— Не бойся, я не покушалась на твои прелести. Я тебя только поцеловала, и все. Я только тебя поцеловала. В щечку, — в заключение сказала Джованна серьезно, в ее глазах зажглись шаловливые искорки.

Дэда поняла, что выглядит смешно, и в то же время почувствовала, что постарела, нет, на самом деле чувствовала, что стала стареть.

— Правда, я казалась моложе?

— Намного, намного моложе, и еще невинной.

— Но, видишь ли, вот невинной я никогда не была.

— А я и не сказала, что была, я сказала, что казалась.

— Тогда ладно.

Они смотрели друг на друга улыбаясь, немного заговорщически, но в чем мог состоять этот заговор, Дэда так и не поняла.

— У тебя есть дела? — спросила Джованна, приподнимаясь, сделав всего одно плавное движение и продолжая держать Дэду за руку.

— Ничего особенного. А что? — Дэда и нервно сцепила пальцы рук.

— Я хотела пойти разведать обстановку. Осмотреть крышу, кладовки, побродить повсюду. В этом доме какая-то странная атмосфера. Я постоянно чувствую здесь чье-то присутствие.

— Прекрати! У меня мурашки бегут по коже.

— Боишься? Если хочешь, я могу подождать Аманду. Мы с ней об этом говорили сегодня утром, она очень заинтересовалась. Она занималась на курсах по парапсихологии некоторое время назад, и ей говорили, что она обладает способностями медиума.

— Возможно. Если хочешь пойти с ней… — Что это за неприятный спазм, почему? Ревность? Да нет, абсурд.