Ты убит, Стас Шутов

– Янка, я пошел.

– Куда? – удивилась сестренка.

– В школу.

– А мама?

– А мама устала.

В эту ложь мы с сестрой играли уже давно: «Мама устала». Так мы будто создавали для себя вторую реальность и ненадолго спасались в ней.

– Так что я за нее, – сказал я и добавил с притворной суровостью: – Ну смотри у меня! Если тебя будут ругать, приду и надаю по жопе.

Янка захихикала и погрозила мне пальцем.

– Иди уже давай, опоздаешь! И тогда мне придется тебя ругать.

По дороге до школы я очень волновался. Все же это большая ответственность – выступать за родителя. А вдруг будет какое-то серьезное обсуждение, где потребуется принять важное решение, и я не справлюсь?

Когда я вошел в кабинет, собрание еще не началось. Мамаши, окружив классную руководительницу, жаловались на качество и цену школьных завтраков. Заметив меня, все замолчали. Стало тихо.

– Стас? – удивилась Наталья Павловна. ― А где твоя мама?

– Она не смогла. Попросила прийти меня.

Я напрягся: вот сейчас Наталья Павловна возмутится, что родительское собрание на то и родительское, чтобы на нем присутствовали взрослые, без детей… Но она, вздохнув, сказала, что сегодня присутствие мамы необязательно. В итоге на собрании обсуждали варианты поездок, и я, как и большинство, проголосовал за цирк: Янка с лета клянчит у мамы, но мама всегда «уставшая».

После собрания все мамы подходили к Наталье Павловне, чтобы лично поинтересоваться успехами детей. Я заважничал и, решив поиграть в образцового родителя, также поинтересовался у учительницы делами Яны.

– Стас, дома все хорошо? – спросила учительница с легкой тревогой после обсуждения Янкиной учебы.

– Все просто замечательно, ― уверил я, нацепив на лицо самую беспечную из своих фирменных улыбок.

Дома в нос сразу ударил запах свежесваренного кофе. Я сначала обрадовался, но радость угасла, когда я прошел в гостиную. Там сидела мама и щедро подливала себе в кофе «Маккалан» – виски по четыре тысячи за бутылку. Я нахмурился и сообщил:

– Я вернулся.

– Ну окей, – бросила мама, будто я отлучился на минутку в магазин. Затем она отставила бутылку и, отпив кофе, закрыла глаза от наслаждения. ― Божественно!

– Даже не спросишь, как все прошло? – спросил я с холодком.

Мама пожала плечами.

– А как проходят все собрания? Снова небось на что-то требуют денег, а эти тупые коровы только и рады, когда их доят. Что на этот раз? Завтраки? Занавески? Учебники?

– Цирк.

Мама лишь пренебрежительно хмыкнула.

– Янкина классная попозже будет собирать деньги на билеты.

Мама покачала головой.

– Пока денег нет.

– Что значит нет? – опешил я. ― Тебе отец выдает прилично. За меня и Яну.

– И что? – тут же завелась мама. ― Ты вообще имеешь понятие о деньгах? О том, сколько стоит вас содержать, кормить, одевать? ― Она сделала несколько глотков кофе. ― Мы на нуле, Стас.

– Это бывает, если каждую неделю увозить из магазина по тележке «Маккалана», ― съязвил я, но мама только поморщилась.

– Ой, не утрируй. Была пара бутылок, и те по акции. Ты знаешь, сколько обычно стоит «Маккалан»? Ни черта ты не знаешь, ни о ценах, ни о чем. Никогда не спросишь: как ты вообще, мам? Может, с чем надо помочь? Нет, от тебя только и слышно: дай, дай, дай! Ты саранча, Стас. Все только истребляешь. Нужны деньги? Иди проси у своего отца.

– Я сейчас о Яне говорю, а не о себе, ― напомнил я спокойно. ― Яна давно мечтает о цирке.

– Правда? Что-то я запамятовала.

– Это бывает, если по утрам запивать джин «Маргаритой».

– Ты на что это намекаешь? – опять взвилась мама.

– Ни на что. Просто констатирую факт.


Я даже не повышал голоса, но мама злилась все сильнее.

– Считаешь меня алкоголичкой? Осуждаешь? ― Сузив глаза, она обожгла меня негодующим взглядом. ― Этот номер не пройдет, Стас, не тебе меня стыдить. С этим иди лучше к отцу. Спроси у него, почему он бросил семью и кто в этом виноват.

Мама будто отвесила мне пощечину. Мы оба прекрасно знали: отец ушел из-за меня. А теперь мама еще и пыталась спихнуть на меня ответственность за то, что семья продолжает разваливаться на части.

Я схватил со стола бутылку виски и с яростью бросил в стену. Она разбилась вдребезги, и тут же в дверях раздался вскрик. Я резко обернулся. На пороге стояла Яна и держалась за лицо. Возле ее ног валялись осколки.

– Янка! – ахнул я, и мы с мамой бросились к Яне наперегонки. Мама по дороге сбила стул и запуталась в нем, дав мне фору. Я прибежал к сестре первым.

Янка всхлипывала.

– Убери руки, ― попросил я.

Она послушалась, и у меня сжалось сердце. Все Янино лицо было в мелких порезах. Я швырнул чертову бутылку, даже не глядя, куда, и поранил сестру.

– Ну? Доволен? – едко бросила мама над ухом. ― Ты ломаешь все, к чему прикасаешься.

– Мам, лучше сгинь, – процедил я сквозь зубы. Слышать это было невыносимо, но я всеми силами старался не впускать слова в сердце и думать только о Яне. ― Пока я еще что-нибудь не сломал.

Я отошел к шкафу, где хранилась аптечка, достал хлоргексидин и ватные тампоны и, вернувшись к Яне, занялся ее ранами. Некоторое время мама еще стояла надо мной, а потом вдруг кашлянув в рвотном позыве, зажала рот рукой и понеслась в ванную.

– Да что мы за семья-то такая? – в сердцах выдал я.

Я обрабатывал Янке порезы, периодически вытирал глаза рукавом и, хлюпая носом, громко пел песенку про котенка и паровозик ― чтобы сестра не слышала рвотных звуков, раздающихся из ванной. Затем я отвел Янку в ее комнату. Она немного успокоилась, но, увидев себя в зеркало, снова зарыдала.

– Да не реви ты! ― устало взмолился я.

– Как я в таком виде в школу завтра пойду? ― причитала сестренка.

– Возьмем у мамы тональник, замажем тебя, даже незаметно будет!

– Честно ― незаметно? – Яна перестала рыдать.

– Честное слово Стасика! – Я приложил одну руку к сердцу, а вторую поднял. ― Будешь даже еще красивее, чем сейчас.

– А можно еще и помаду мамину взять?

Я вздохнул.

– Можно. Но только на один день.

– Ура!

Когда Янка, угомонившись, улеглась на кровать с книжкой, я вышел из ее комнаты. Мама к тому времени заснула на полу в ванной. Я перетащил ее в спальню и, уложив в кровать, вернулся в ванную прибрать за ней. Закончив с этим, я понял, что больше ни минуты не высижу в этом дурдоме.

Вскоре я уже несся на квадроцикле в сторону окраины, к полю. И вдруг впереди я увидел Тому. Она шла по тротуару, низко опустив голову, словно считала шаги. А может, просто боялась поднять глаза на мир, который так ее пугал. Моя игрушка. Мой мышонок-антистресс. Вот что мне сейчас нужно больше всего.

Я остановился рядом, снял шлем. Тома замерла и испуганно посмотрела на меня. Она и хотела бы убежать, вот только было некуда. За ней – забор. А я с другой стороны преградил ей путь отступления.

– Куда идешь?

– Тебе какое дело? – Ее голос дрожал.

– Подвезти хочу.

– С чего это вдруг?

– Дождь идет.

– И с чего вдруг такая забота?

Я уже раздражался.

– Садись. Так куда идешь?

Она сопротивлялась, сказала, что ей нужно к Даше. Я слез, подошел, сгреб Тому в охапку и силой усадил на сидение. Протянул шлем. Она трясущимися руками попыталась завязать ремешки, но только запуталась в них. Это меня умилило. Я сам завязал эти чертовы ремешки, почему-то представив в этот момент на месте Томы Янку.

Я сел вперед и снова рванул с места. Тома ойкнула и вцепилась в меня. Я ехал быстро, сильно рисковал. В ушах свистел ветер, но даже сквозь него был слышен испуганный писк за спиной. И вот, я уже несся по полю, истерически смеялся и кричал летящему в лицо ветру. Я и сам превратился в ветер, сильный, неуязвимый и беспечный. Вот бы навсегда остаться ветром и унестись прочь от убогой реальности.

Наконец я остановился посередине поля. Тома возмущенно закричала:

– Куда ты меня привез? Мне нужно к Даше!

Не отвечая, я слез, помог Томе снять шлем, в котором она снова запуталась, достал сигареты, закурил и задумчиво посмотрел вдаль.