Ты убит, Стас Шутов

– Странно, ему же уже двадцатник, ― удивился Костя.

– А ты что думаешь, вот будет тебе двадцать, и все девки сразу дадут, да? ― съязвил Леший.

– Ну да, вроде так это работает, ― простодушно ответил Костя.

– Ну вот на Михе чего-то не работает.

– А может, ему с рукой больше нравится! ― пошутил Комар, и все засмеялись.

– Ночью заснуть невозможно, ― пожаловался Леший. ― Достал этот музыкант со своей волшебной флейтой по ночам играть…

Мы снова захохотали. Леший свернул все окна, чтобы брат не спалил, что кто-то лазал по его компьютеру. Затем мы приступили к поискам пенопласта. Коробку от монитора обнаружили на балконе, выход на который находился в Михиной комнате. В коробке ― пенопласт. То, что нужно.

Водный поход запланировали на целый день, стартовали рано ― в шесть утра. Доски для плота мы взяли у Дениса, собирали конструкцию уже у реки. Пенопласт склеили скотчем, чтобы получилась цельная прямоугольная подложка, затем обили досками. Вместо весел использовали черенки от лопат, к которым прибили кухонные разделочные доски. Когда плот отошел от берега, мы завизжали от восторга.

Мы набрали еды: чипсов, колбасы, хлеба, вареных яиц. Взяли даже половину курицы, которую запекла мама Костика, и пирожки бабушки Толика. Так что на плоту устроили настоящий пир.

Греблей мы себя не сильно изнуряли, плот лениво плыл по течению. Крупная неприятность ждала не за горами. В одном месте река сузилась. Течение ускорялось, и плот понесло вперед ― прямо на пешеходный мост с такими частыми опорами, что между ними никак было не втиснуться. Дэнчик первым увидел проблему и заорал:

– Айсберг прямо по курсу!

Мы схватились за весла и погребли ― бестолково, в разные стороны, с таким бешеным энтузиазмом, что плот врезался прямо в столб. При столкновении команда потеряла двоих: Виталика и курицу, оба шмякнулись за борт. Вскоре Виталик вынырнул и показался над водой, держа над головой спасенного товарища. Хвостовую часть плота разломало на мелкие куски. Нам пришлось потесниться: треть нашего транспорта ушла под воду.

Оставшееся время сплав проходил без происшествий. Мы плыли целый день, а под вечер пришвартовались и затащили плот на берег, там его и оставили. Пройдя через поле, вышли к дороге, где дождались автобуса и вернулись домой.

Все остались довольны. Получилось удачное завершение лета.

В тот день мне было так легко, будто я уплыл от всех проблем. Если бы это было возможно, я бы остался жить в этом дне. Застрял бы во временной петле.

А потом наступила школа и снова навалились тяжелые воспоминания. А еще ― новые проблемы.





3




Я долго отказывался признавать: в семье все окончательно разладилось. С каждым днем дома становилось хуже. Усугубили ситуацию проблемы в папином бизнесе. В городок пролезла крупная сеть фитнес-клубов, из-за которой папа теперь терял клиентов. Он все чаще был взвинчен и раздражен.

Мама стала более замкнутой и грустной, от нее нередко пахло вином. Я винил во всех печальных переменах себя. И только Яна оставалась лучиком света. Родители все больше времени проводили с ней, словно вычеркивая меня. Стена гостиной превратилась в выставку Яниных рисунков, на камине стояли ее уродливые поделки. Родители хвалили ее по любому поводу. Когда я видел то, какой любовью и восторгом ее окружают, мои акулы злились и кусали меня изнутри. Ведь в начальной школе я тоже занимался творчеством и дарил родителям подобные поделки и рисунки, но они складывали все в коробку…

Тем не менее я попытался хоть что-то в семье склеить самостоятельно. Я решил исправиться. Перестал огрызаться, стал послушнее. Общался с родителями вежливо, не скандалил. Пару раз красиво украсил стол к обеду, научился делать на турнике еще несколько трюков, помогал маме по хозяйству, занимался с Яной уроками, сам смастерил вазу и подарил маме. Но родители словно ничего не замечали.

Однажды я в очередной раз открыл шкаф и увидел, что ваза все еще стоит там, задвинутая за лотки с крупами. Я выбросил ее. Мама не заметила и этого. Я специально попросил изюм для мороженого, который хранился в том же шкафу. Мама открыла дверцу, покопалась и вытащила пачку как ни в чем не бывало. И тогда я снова стал желчным и капризным. Казалось, это единственный способ докричаться до родителей: «Эй, я здесь! Я существую!» Я словно был невидимкой. И никто, казалось, не хотел считаться с моим существованием.





* * *


Моя жизнь последние два года складывалась из маленьких ритуалов, нарушение которых могло повлечь страшные последствия. Например, я любил пить пакетированный чай из чашки со слоном. Ее ручка была в форме хобота. За завтраком мне нравилось наматывать нитку от пакетика слону на хобот, и я ревностно следил за тем, чтобы больше чашку никто не брал. Был и другой ритуал. Мама обычно делала на завтрак мои любимые шоколадные оладьи с джемом из протертой клубники.

Но в то сентябрьское утро мама приготовила сырники, а не оладьи. И, к моему негодованию, вместо джема на столе стояла сметана.

– Что это? ― Я брезгливо ткнул в сырник вилкой.

– Сырники. ― Мама старательно делала вид, что все в порядке.

– Я не хочу сырники. ― Я отложил вилку. ― Хочу оладьи.

– Но сегодня ты будешь есть сырники, ― отрезал папа.

– Я могу сделать оладьи. ― Мама все-таки встала. ― Правда, обычные, не шоколадные, какао кончилось…

– Ир, сядь, ― одернул ее отец. ― Он съест сырники.

Я вздохнул, взял вилку и стал ковырять сырник. Но тут снова увидел эту чертову сметану и скривился.


– А где клубника?

– Кончилась, ― виновато сказала мама. ― Со сметаной тоже очень вкусно!

Последнее она добавила с таким напускным восторгом, что я со злостью отбросил вилку. Папа тут же разозлился:

– Это что еще за фокусы?

– Это что, так сложно? ― вспылил я. ― Проследить за тем, чтобы дома были клубника и какао? Это всего два продукта. Раз ― клубника, два ― какао. ― Я демонстративно загнул два пальца. ― Если это так сложно, я могу взять это на себя…

– А ну закрыл тявкалку, щенок! ― рявкнул папа, и я от неожиданности замолчал. ― Ира, не смей ему больше ничего готовить!

Мама все еще стояла в неудобной позе, разрываясь между двумя намерениями: пойти к плите и сесть за стол. В итоге она отошла разлить всем чай. На семейные скандалы мама реагировала по-своему: сбегала.

– Ты что себе позволяешь? ― Папино лицо скривилось. ― Вот вырастешь, заработаешь на собственный дом и будешь так со слугами разговаривать! А здесь ты в моем доме, и изволь подчиняться моим правилам! Мать все для тебя делает, у плиты крутится с ранья, пока ты дрыхнешь, а ты все недоволен. ― Он еще повысил голос: ― Быстро взял в руки вилку, и чтобы молча все съел! Даю тебе две минуты.

Мне не очень-то хотелось узнать, что будет, если я не послушаюсь, поэтому снова взял вилку. Но тут… мама, подавая всем чай, передала Яне мою чашку!

– Это моя! ― Я гневно посмотрел на сестру.

Яна испуганно подвинула чашку ко мне. Отец это увидел, взял чашку и переставил обратно к Яне. Тревога и ужас у меня в душе разрастались.

– Это моя чашка! ― повторил я.

– Хватит, Стас! ― Папа хлопнул по столу. ― Мне твои истерики уже вот где. ― Он провел пальцем по горлу. ― Возьмешь другую. Из этой сегодня попьет Яна.

Но в моих глазах уже стояли злые слезы.

– Нет, она моя, моя!

Это не просто чашка, как он не понимает? Это ритуал и оберег…

Яна встала и, взяв чашку, направилась к раковине.

– Я другую возьму, пап. Это Стасика чашка. И он пьет из нее чай в пакетиках. Это важно.

Яна быстро вылила заварной чай, прополоснула чашку, положила внутрь пакетик и поставила передо мной. Яна всегда была очень чуткой, все понимала без слов. А может… Ее тоже мучали кошмары, и она понимала, что подобные ритуалы защищают от внутренних монстров? Я встал налить кипятка. Папа злобно сверлил меня взглядом.

– Доволен? Вся семья перед ним пляшет, бегает на задних лапках. Ты же этого добивался, да? Паршивец.

Последнее слово он прошипел с такой злобой, что у меня задрожали губы. Невольно я разжал пальцы. Чашка выпала и разбилась о пол.

– Упс! ― ядовито сказал я, смотря отцу в глаза. ― Как жалко!

С этими словами я развернулся и ушел в свою комнату. В спину донеслось:

– Ты что себе позволяешь? А ну вернись, гаденыш, я тебя не отпускал!

В кухне заплакала Яна. Следом послышался успокаивающий голос мамы. Она тщетно пыталась склеить то, что уже не подлежало восстановлению.





4




В этот же день в школе мой класс познакомился с новой географичкой. Тихонова Олеся Юрьевна оказалась женщиной лет тридцати пяти, с модным каре, ― красивой, но какой-то… вульгарной, напоминала немного дешевую пластмассовую куклу. Впрочем, большинству учителей в школе вообще было за пятьдесят, и сначала мы обрадовались молодой учительнице. Но скоро от радости ничего не осталось.

Уже на первых минутах первого урока Олеся Юрьевна объявила о контрольной на знание столиц. Бойкая Ирочка тут же подняла руку:

– Олеся Юрьевна! Но мы их еще не проходили.

Географичка так глянула на бедную Ирочку, что та сразу стушевалась.

– Встать, ― ледяным тоном приказала Олеся Юрьевна.

Ирочка смущенно встала.

– Фамилия?

– Кузнецова.