Троица. Охотники на ведьм

Даймонд почувствовал слабый толчок в спину и обернулся. Это был Ганс. Как и другие послушники, он подал своему охотнику меч. Даймонд взялся за рукоять здоровой рукой и поднял лезвие прямо перед собой. Остальные охотники, образовавшие плотное кольцо вокруг десятерых предателей, сделали то же самое. В воздухе повисло напряжение.

– Уходи, Ганс! – шикнул Даймонд, обернувшись через плечо.

– Я останусь здесь.

– Я велел тебе бежать без оглядки! Ты не захочешь видеть того, что сейчас произойдет!

Тем временем комендант Георг, стоявший во весь свой гигантский рост и насупив кустистые брови, заговорил:

– Неужели ты, инквизитор, служитель Бога, допустишь смертоубийство в священном месте, прямо перед алтарем? Вели своим людям сложить мечи и выйти за двери. Мы безоружны, я не позволил моим охотникам брать с собой клинки, хотя они подозревали, что что-то идет не так.

– Это не твои охотники! – голос Якоба сорвался на крик. – Это мои охотники! Это охотники Троицы!

Георг покачал лысой головой.

– Не все они.

Приспешники коменданта встали вокруг своего предводителя и подняли руки, готовые, несмотря ни на что, принять бой. На их лицах читался страх, но они знали, что у них нет выбора, кроме как побороть его. В их рядах были самые опытные и одаренные охотники, которых взрастил Георг. Они были преданы ему до самой смерти.

Между тем Георг с упреком продолжал, обращаясь к вооруженной толпе:

– Братья, как вы можете служить этому безбожнику?! В своем стремлении изничтожить зло, он не понимает, что сам им и является!

Даймонд еще никогда не слышал, чтобы комендант выражался столь высокопарными словами. Обычно он строил из себя простака, помешанного только на оружии и мастерстве владения им.

– Прикрываясь именем Господа, инквизитор наживается на своих беззакониях, а вы помогаете ему в этом. Остановитесь, сложите оружие! Не будем окроплять капеллу кровью! Не совершайте греха, за который вам никогда не получить прощения.

– Это ты, Георг, пытаешься прикрыться Господом, – сказал инквизитор. – Ты боишься, и теперь, прижатый к стене, вспоминаешь о нем, пытаясь отговорить нас сделать то, что следует делать с предателями. Вы предали орден, предали церковь и предали Бога! – с этими словами инквизитор достал из-за пояса острый кинжал и вонзил его в спину аббата, который скорчился и упал на колени с криком боли, вырвавшимся из горла.

Это было сигналом.

– Убить их! – отдал приказ Даймонд и первым бросился в толпу предателей, подняв меч и нанося удар за ударом по безоружным членам ордена, кровь которых брызнула на пол.

Два с половиной десятка вооруженных мечами охотников стали быстро теснить десятерых безоружных предателей во главе с их предводителем гигантского роста.

Георг зарычал, словно огромный разъяренный медведь. Он быстро увернулся от нескольких клинков, летящих в его сторону, и бросился под ноги двоим охотникам, нацелившимся в него. Они упали. Раздался звон мечей, ударившихся об пол капеллы.

Один из предателей нагнулся, чтобы поднять с пола оружие, но тут же лишился головы. Зато комендант успел вооружиться и отпрыгнул к ближайшей стене, подняв меч и широко улыбнувшись. В его глазах не было и тени страха, на изрубленном старыми шрамами лице застыл животный оскал, который заставил охотников Троицы на мгновение отступить.

Даймонд оглядел место бойни. Все предатели, кроме Георга, лежали между колоннами часовни с изрубленными конечностями или вываливающимися наружу внутренностями. Их темная кровь пенилась на мраморных плитках пола. Некоторые из них еще дышали и со стонами пытались подняться, чтобы продолжить неравную битву. Другие выжившие медленно, но целеустремленно ползли к выходу, до тех пор, пока охотники не добивали их молниеносными ударами кинжалов.

– Иди сюда, Якоб! – закричал Георг, не выпуская из поля зрения противников. – Сразись со мной один на один, если ты не боишься! Покажи, что ты истинный воин Господа!

– Убейте этого еретика! Заткните пакостный рот этого предателя!

Мимолетный страх, пронесшийся в рядах охотников при виде разъяренного зверя в лице коменданта, прошел. Они выстроились в полукруг и с криками бросились на великана, который поднял свою единственную руку вверх и со всей силы рубанул по первой тройке атакующих, несущихся на него в авангарде. Отрубленные конечности охотников полетели в стороны, их тела, которые быстро покидала жизнь, упали на пол. Раздался душераздирающий крик боли.

Следующих нескольких охотников ждала та же участь. Георг не сдавался. Несколько лезвий все же успели задеть его, разорвав на нем рубаху и оставив на руке полосы, сочившиеся кровью, но он лишь сильнее разъярился и стал двигаться еще быстрее, теперь уже не только обороняясь, но и атакуя, делая резкие рывки в сторону охотников и отпрыгивая назад.

Каждый взмах его меча нес смерть. Вскоре перед ним образовалась линия из дюжины умирающих от тяжелых ран или уже мертвых охотников.

– Я не хотел этого, – сказал Георг, упершись спиной в стену и стараясь отдышаться. – Не хотел убивать здесь, в святом месте. Вы вынудили меня, Бог мне свидетель!

– Даймонд, – раздраженно вскрикнул инквизитор. – Почему этот предатель до сих пор жив?

Даймонд, до этого державшийся позади, вышел вперед.

– Всем расступиться, – скомандовал он, поднимая оружие.

– Очень жаль! – с грустью в голосе произнес Георг. – Ты был моим лучшим учеником. Мне будет неприятно убивать тебя. Надеюсь, ты свыкся со своей левой рукой.

Даймонд не стал говорить лишних слов. Он оттолкнулся от пола и перепрыгнул через трупы собратьев по ордену, оказавшись в опасной близости от коменданта. Охотник приготовился сделать выпад, но вдруг замешкался, вспомнив, что перед ним не просто какой-нибудь предатель, а его наставник и просто добрый друг.

Однако самого коменданта не волновала их дружба. Он видел разбросанные тела своих умирающих сторонников и знал, как опасен может быть Даймонд, поэтому без колебаний замахнулся для удара.

Их мечи скрестились, выбив сноп искр. Ноги Даймонда заскользили по луже крови убитых жертв коменданта.

Второй удар, последующий почти сразу за первым, опустил Даймонда на одно колено. Звон оружия перемешался с рыками беспрерывно атакующего великана. Даймонд будто погрузился в дрему. Он лишь успевал ставить блоки или уклоняться в самый последний момент, будучи на волосок от смерти.

– Что с тобой?! – откуда-то издалека раздался искаженный голос инквизитора. – Дерись же!

Комендант не останавливался, стремительно нанося удары один за другим. Он рычал и брызгал слюной. Его широкие ноздри растопырились от напряжения, а в сузившихся глазах не мелькало и тени пощады. Стоя на одном колене, Даймонд опять и опять подставлял под удар свой меч, чувствуя, как правое плечо вновь сводит от боли.


Воспользовавшись короткой заминкой в атаке великана, Даймонд успел подняться на ноги и резко отпрянуть от несущего в его сторону лезвия. Острие меча больно прошлось по груди, разрезав ткань одежды охотника и оставив за собой кровоточащую рану.

Только тогда, почувствовав холодную сталь, Даймонд наконец пришел в себя. Он оставил воспоминания прошлого. Теперь перед ним стоял не дружелюбный наставник, а настоящий враг, желающий ему ничего иного, кроме самой смерти. Но теперь Георг заметно устал. Его немолодые годы брали свое. Дыхание коменданта сбилось, он прекратил атаки и вновь облокотился на стену. Он уже не улыбался.

– Кажется, я неплохо обучил тебя, Даймонд!

Даймонд промолчал. Он ринулся вперед, переходя в опасно близкий контакт с противником. Занося меч для удара, свободной рукой он извлек из-за пояса кинжал. Когда Георг блокировал удар меча, Даймонд выбросил вперед руку с кинжалом, вгоняя острое лезвие глубоко в живот великана. Будь комендант моложе, или будь у него вторая рука, такая уловка вряд ли бы далась Даймонду столь легко. Но сейчас у него все получилось. Георг взревел от боли, а Даймонд, выронив меч, но не сбавляя натиска, продолжил атаку, нанося быстрые и мощные удары кулаком по сплющенному носу коменданта. Великан пал на колени, держась за кровоточащее брюхо, из которого торчала рукоятка кинжала.

– Отлично! – инквизитор радостно хлопнул в ладоши, продолжая наблюдать за дракой со своего возвышения.

Даймонд поднял с пола окровавленный меч и бросил полный жалости взгляд на своего учителя.

– Мне жаль, брат Георг! – тихо произнес он и, ухватившись обеими руками за рукоять, с силой рубанул мечом по шее коменданта, точно палач, делающий свою грязную работу во время публичной казни.

Лысая голова пала к сапогам охотника, а обезглавленное туловище с гулким стуком плюхнулось в лужу крови на полу.

Не желая больше находиться среди этого беспорядка, Даймонд развернулся и торопливо направился к выходу, перешагивая через тела мертвецов. Оставшиеся в живых охотники с уважением расступались перед ним, почтенно склоняя головы.

Инквизитор схватил до сих пор стоящего на коленях аббата за бритую голову и сильно сжал ее пальцами.

– Гляди! Гляди, Август, что происходит с врагами Троицы!

Налитые кровью глаза старика обвели пустеющим взглядом весь зал. С уголка его рта текла струйка крови. Он поднял руки вверх, к своду часовни, украшенному фресками, и испустил дух, обмякнув и повалившись на ступени перед алтарем.

Якоб Шульц с отвращением сплюнул и вынул свой кинжал из мягкого тела священника.

– Где монахи? Позовите их. Велите им убрать здесь все. Месса окончена.



Глава VII.



Аутодафе[18] состоялось на удивление ясным и теплым осенним днем. Само небо даровало всем участникам хорошую погоду без ветра и туч. Горожане, столпившиеся на главной площади, с восторженными криками встречали процессию, возглавляемую инквизитором и епископом, за которыми следовали представители городских властей в лице бургомистра и судьи, одетых в черные мантии. Их семьи следовали за ними, торопясь занять передние места перед деревянным помостом, построенным специально для этого торжества.

Мужчины и женщины знатного рода, все без исключения, находились при параде, одетые в свои лучшие платья из дорогих тканей с опушенными мехом воротниками, кружевными фестонами на рукавах и карманах, изобилием золотых и серебряных пуговиц, а также других украшений, подчеркивающих их высокое положение. Вокруг представителей богатых семей образовалось плотное кольцо из отряда пикинеров, облаченных в блестящие латы и шлемы. Эти стражники являли собой живую изгородь, отделяющую простолюдинов от дворян.

Инквизитор Якоб Шульц забрался на помост, пристроившись у деревянных столбов, вокруг каждого из которых были разбросаны большие вязанки хвороста и дров, предназначенных для сожжения. На лице инквизитора играла непринужденная улыбка, а на его груди, сверкая и переливаясь чистым золотом и драгоценными камнями, висело внушительных размеров распятие. Во время происходящего богослужения он с довольным выражением лица оглядывал подготовленную для казни площадку, то и дело кивая кому-нибудь головой и потирая руки. Он ощущал особую гордость за проделанную работу. Гордость, которую не мог ощутить никто из присутствующих, включая даже самого судью, представляющего светские власти, которые являлись фактическими исполнителями этой казни.

Тем временем по окончанию торжественной службы, городская стража вывела на площадь вереницу осужденных, одетых в белое, закованных в цепи и путы. Они плелись на собственную казнь в молчаливом отчаянии. Их головы были низко опущены, подошвы босых ног шаркали по дороге. Толпа кричала, свистела и ругалась, бросая в бедолаг камни, и одновременно смеялась и веселилась в предвкушении интереснейшего зрелища. В толпе горожан можно было найти самую разношерстную компанию, среди которых особой шумностью выделялись торговцы и ремесленники, державшиеся особняком от бедных крестьян, одетых в грязное тряпье. Где-то промеж теми и другими пристроились женщины легкого поведения, которым, как и всем, волей-неволей пришлось принять участие в аутодафе, несмотря на страх оказаться следующими среди претенденток на обвинение в ворожбе или еще какой подобной ереси.

Даймонд и Ганс тоже находились в этой толпе. Они стояли в одном из первых рядов, рядом с группой монахов в рясах, среди которых бродили попрошайки, клянчащие подаяния. Даймонд сразу же бросил парочке из них по крейцеру, чтобы они поскорее отстали, а сам сосредоточил внимание на площади. Он уже давно разглядел необычную пару среди всех семнадцати насчитанных им осужденных: маленького мальчика и высокую длинноволосую женщину с гибкой фигурой. Они шли последними. Палач беспрестанно хлестал их плеткой, с причиной и без. Возможно, он получал от этого особое удовольствие или же просто стремился повысить зрелищность торжества.

– Это баронесса? – спросил Ганс.

– Она самая, – отозвался Даймонд, скрестив на груди руки. – И ее маленький сын.

Уставшая и изможденная пытками баронесса тем не менее сохранила свою красоту и благородство. По внешнему виду женщины никак нельзя было отнести ее к сословию крестьян, откуда баронесса происходила до женитьбы с бароном Орсини. Она ступала, гордо подняв голову, хотя по ее белым щекам катились слезы. Эти слезы лились не оттого, что она боялась смерти – за время, проведенное в городской тюрьме, ей приходилось выносить такие вещи, после которых она и так больше не хотела жить, – но из-за ее маленького сынишки, ее Альфреда... Чем он заслужил такую участь?

– Я понимаю, что приговор суда, несомненно, справедлив, но даже при этом не могу не испытывать сострадания к этому малышу! – прошептал Ганс, встав на носки, чтобы дотянуться до уха охотника.

– Справедлив?! – Даймонд изумленно повел бровью, поражаясь наивности своего подопечного. – Ты верен ордену, но не будь таким глупым, Ганс! Начнем хотя бы с того, что на самом деле приговор суда был вынесен не самим судом, а нашим инквизитором Якобом Шульцем, а ты уже был свидетелем допросов с пристрастием, которые проводит инквизитор, дабы добиться признания в ереси. Думаю, мне не нужно объяснять тебе, что большинство этих бедняг провинились лишь в том, что родились на белый свет.

– Раз ты не согласен с приговором, почему ты не поговоришь с инквизитором? Он ценит и уважает тебя. Ты бы мог оказать на него влияние и заставить его бороться с настоящим злом, а не отправлять невинных людей на костер.

Даймонд покачал головой.

– Нет, тут ты не прав, друг мой! Перечить инквизитору – себе дороже. Если не хочешь, чтобы он записал тебя в ряды врагов инквизиции, то выполняй приказы четко и беспрекословно. А теперь посмотри-ка на баронессу и прекрати отвлекаться на разговоры.

Когда все осужденные поднялись на помост и оказались попарно привязаны к столбам, судья огласил приговоры, называя каждого из осужденных по именам и профессиям. Среди них были торговцы-воры, кузнецы-мужеложцы, крестьяне-двоеженцы и, наконец, убийцы и ведьмы из знатных семейств. Баронесса Анна Орсини была обвинена в целом списке ересей от супружеской неверности до ворожбы, в то время как маленький Альфред оказался объявлен ее первым помощником и сообщником, а раскопанные из фамильного склепа останки родителей барона были осуждены на сожжение посмертно. Их старые кости, завернутые в белые тряпки, водрузили на помост рядом с баронессой и ее сыном.

Анна Орсини не поверила в побег мужа, даже когда инквизитор предъявил ей письмо в суде. То, что было там написано, звучало полнейшим бредом, а вовсе не письменным признанием. Баронесса уловила фальшь уже со второй строки этого подделанного документа, заверенного нотариусом и одобренного судом, как не поддающееся сомнениям доказательство вины барона и его семьи в ереси. Еще тогда баронесса поняла, что все подстроено, ее муж, вероятнее всего, мертв, а надежды на спасение нет. Она без сомнений отдала бы все, что угодно, лишь бы сохранить жизнь своим детям. Она умоляла инквизитора и судью отпустить Альфреда, сразу признав все грехи, в которых ее обвиняли, только бы они пощадили ее сына, но Якоб Шульц был непреклонен. Ему не нужны были выжившие члены семьи барона. Он с самого начала хотел убить их всех.

Когда палач принялся за дело, мальчик заплакал и стал умолять пощадить его мать. Баронесса, тоже не сдержавшаяся, зарыдала от отчаяния, пытаясь убедить сына успокоиться.

– Я здесь, с тобой, Альфред! Не плачь. Скоро все закончится.



– Успокойся, Мария! – граф фон Шеленберг крепко сжал руку девушки, сидящей рядом с ним на скамье для почетных гостей. – Я говорил, что тебе не стоит ехать со мной!

Мария, одетая в черное траурное платье, без остановки рыдала и рвалась выскочить на площадку с помостом для казни, но граф, который удерживал ее с одной стороны, и его взрослый сын Кристоф – с другой, не пускали девушку, грозясь и вовсе приказать стражникам, чтобы те вывели ее до начала казни.

– Я должна попрощаться с ними! – произнесла девушка сквозь слезы. – Это моя мать и мой брат!