Трижды пестрый кот мяукнул
Часть 13 из 15 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Карла закрыла глаза, откинула глаза и затянула речитатив:
Криспиан дал трехколесному другу
Имя, но эти крестины – секрет!
«Несравненный, бесценный, один во Вселенной,
Мой Вело-и-бело-и-дело-сипед!»
– Чепуха, да? – внезапно спросила Карла.
Я ничего не стала говорить, но на мой вкус это лучшее стихотворение, принадлежащее перу Оливера Инчболда. Поскольку я самолично провела ритуал крещения над своим велосипедом, эти строчки пробирали меня до глубины души.
– Некоторые люди мало нуждаются в обществе себе подобных, – произнесла я, словно в никуда, и Карла стиснула мою ладонь. – Тетушка Лу явно к ним не относилась.
– Да, – подтвердила Карла. – Ее все любили. Ее сравнивали с теплым летним ветерком. Когда она умерла, почтальон принес мне целый мешок соболезнований. Такая трагедия.
– Но Оливер Инчболд уже умер к тому времени? – спросила я.
– О да. Уже несколько лет как. На самом деле именно тетушку Лу пригласили на опознание.
– Неужели? – я не смогла сдержать любопытство. – Откуда ты знаешь?
– Она мне рассказывала. «Именно меня пригласили на опознание». Это точные ее слова. Я их запомнила.
Мои мысли завертелись вихрем.
– Почему ее позвали на опознание? Почему не членов его семьи?
– Ну, тетушка Лу сказала, что его жена к тому времени сошла с ума, а сын просто отказался.
– Господи, – произнесла я. – Почему же? Его смерть была необычной?
– Думаю, можно и так сказать. Его заклевали чайки, когда он охотился за птичьими гнездами. На острове Стип-Холм. В Бристольском заливе.
– В сезон гнездования? – уточнила я.
Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться.
– Наверное, – ответила Карла. – Тетушка Лу сказала, что осталось от него немного: обрывки одежды, кошелек и трубка.
– Криспиан Крампет, то есть Криспиан Инчболд, наверняка был вне себя от отчаяния. Лишиться отца подобным образом!
– Думаю, да, – согласилась Карла. – Хотя он уже не был ребенком. Учился в Оксфорде в это время и подрабатывал в кино – занимался то ли освещением, то ли звуком. Не помню точно. У него были художественные таланты, как у отца.
– Он еще жив? – спросила я. – Криспиан, имею в виду?
– Насколько я знаю, да. Тетушка Лу каждый год посылала ему открытку на Рождество, но он никогда не отвечал. Он с прибабахом.
Криспиан Крампет? С прибабахом? Я не верила своим ушам. Что случилось со знаменитым маленьким мальчиком, давшим имя своему велосипеду, прокапывавшим туннель в Китай или Бенгалию, чудесным мальчиком, который хотел построить дом из песка только для двоих – для себя и отца?
Я с болью осознала, что сама хотела бы того же самого.
На миг я представила себе, как похищаю отца из больницы в Хинли и увожу на далекий тропический остров, где мы будем только вдвоем и где я построю хижину из земли и травы – новый Букшоу, где не будет ни забот, ни хлопот, вымотавших его. Конечно, я сделаю отдельную пристройку для его коллекции марок и еще одну для моей химической лаборатории.
Мы будем питаться черепашьими яйцами и кокосовым молоком, слушать Би-би-си, когда нам захочется насладиться Бахом или приключениями Филипа Оделла.
Настоящий рай на земле! Мы будем лежать в гамаках, отец и я, вести тихие беседы и наблюдать за закатом.
– У него возникли проблемы с законом, – сказала Карла. – Тетушка Лу не знала подробностей, но говорила, что это имеет какое-то отношение к скачкам.
– Игрок, да? – уточнила я.
Карла пожала плечами.
Именно в этот момент нам помешала Ундина. Она выкатилась из церкви, как шар для боулинга, размахивая руками и угрожающе покачиваясь из стороны в сторону.
– Флавия! Гравия! Квавия! Славия! – изо всех сил вопила она. Забралась на пошатывающийся могильный камень и попыталась сохранить равновесие. – Я владычица замка, а ты – подлая негодница!
– Тише! – сказала я. – В церкви концерт!
– Он закончился, – ответила Ундина. – Но имбирные пряники были лучше, чем музыка. Я опять проголодалась. Пойдем домой.
– Я должна извиниться за мою кузину Ундину, – сказала я. – Порой она бывает неотесанной.
– Вовсе нет, – возразила Карла. – Я восхищаюсь ее искренностью.
– Видишь? – Ундина закатила глаза и показала мне язык.
– Большое спасибо за беседу, – сказала Карла. – Надеюсь, при случае мы повторим.
– С удовольствием, – ответила я. – И кстати, мне интересно, ты до сих пор хранишь книги Оливера Инчболда? Я бы с удовольствием одолжила у тебя томик-другой. По старой памяти и потому что они вызывают у меня ассоциации с писателем. Обещаю, я сохраню их в целости и сохранности.
– Разумеется, – подтвердила Карла, блеснув глазами. – Я бы ни за что не рассталась с этими книгами.
– Ю-ху! – завопила Ундина. Я схватила ее за руку и потащила прочь, а она ругалась почем свет стоит.
Пока мы шли по полям, резко похолодало и начало темнеть. Начал падать снег. Там и сям в далеких домах загорались огни – крошечные точки во мраке. Иллюзия счастья, подумала я. Если пойти на свет, он не станет ближе. Они исчезнут, растворятся в воздухе, эти болотные огни.
– О чем ты думаешь? – требовательно спросила Ундина. – Когда ты молчишь, я нервничаю.
– О червях. Я думаю о червях.
– Ха! – воскликнула она. – Сосиски с вареньем! Маринованное песочное печенье! Леденцы из улиток!
Так она продолжала вопить, пока мы не добрались до Букшоу к вечернему чаю.
Препоручив Ундину заботам миссис Мюллет и сославшись на ужасную головную боль («Ой, бедняжечка. Пойди приляг. Закутайся в одеяло и как следует вздремни»), я поднялась по темной лестнице, показавшейся мне более длинной и крутой, чем обычно.
6
Оказавшись в уединении химической лаборатории, я изо всех сил прижалась к двери спиной, как будто за мной гнались орды варваров с топорами наперевес.
Времени на раздумья совсем мало. Имею в виду, на то, чтобы хорошенько поразмыслить.
Надо усмирить мой мятущийся разум, вернуть его к нормальному состоянию.
Все идет наперекосяк, не только со мной нелады.
В Букшоу царят гнетущая атмосфера и предчувствие, что Рождество пройдет мимо. Воспоминания о прежних праздниках маячили на периферии сознания, мучая меня полузабытыми звуками и запахами: рождественские псалмы, клюква, рождественское печенье, шорох разворачиваемой бумаги и пухлые снежинки, падающие на наши лица, когда мы по сугробам бредем в церковь накануне Рождества.
Я сняла с полки стеклянный колпак и поставила его на скамейку.
Не устрашившись воображаемых варваров, притаившихся за дверью, я вышла наружу и отправилась совершить набег на кухню.
Одна из прелестей старого дома, коим является Букшоу, – это его постоянство. Скрипучие ступеньки продолжают скрипеть столетиями, а не скрипучие остаются таковыми. Отдельные доски, постанывающие под моими ногами, издавали те же звуки под сапогами, туфлями и тапочками моих предков. Никаких сюрпризов. Мы, де Люсы, с незапамятных времен умеем грабить кухню бесшумно. И можем сделать это даже во сне.
Я подождала, пока миссис Мюллет сосредоточится на готовке, потом скользнула внутрь и сделала то, за чем пришла.
Через две минуты я уже была снова в лаборатории, а в чулане стало на три веточки розмарина меньше. Я не удержалась, поднесла их к носу и вдохнула опьяняющий аромат.
Перевязав траву обрывком нитки, отложила в сторону.
Потом из нижнего ящика буфета достала круглую металлическую тарелку, которая когда-то служила подставкой для мензурок. Зажгла бунзеновскую горелку и установила тарелку над огнем – разумеется, воспользовавшись кухонными перчатками миссис Мюллет. Вряд ли она заметит их отсутствие.
Через минуту-другую комната наполнилась запахом горячего железа: острым, резким ароматом, которым, наверное, пахнут рельсы невероятно жарким австралийским летом.
В целях предосторожности я приоткрыла форточку. Нельзя, чтобы кто-то решил, что в доме пожар.
Когда тарелка нагрелась до красноты, я поставила ее на лист пирекса[10], посыпала порошком бензойной смолы, сверху положила веточки розмарина, накрыла стеклянным колпаком и уселась ждать.
Бензойная смола сразу же растаяла и испарилась, образовав под колпаком густой туман. На веточках розмарина начал нарастать слой шелковистых белых кристаллов – бензойная кислота.
Наконец зелень полностью скрылась под искусственным инеем: моя собственная рождественская елка, растущая в тайном заснеженном лесу.
Конечно, без подарков и украшений не так хорошо, как взаправду, но лучше, чем ничего.
Криспиан дал трехколесному другу
Имя, но эти крестины – секрет!
«Несравненный, бесценный, один во Вселенной,
Мой Вело-и-бело-и-дело-сипед!»
– Чепуха, да? – внезапно спросила Карла.
Я ничего не стала говорить, но на мой вкус это лучшее стихотворение, принадлежащее перу Оливера Инчболда. Поскольку я самолично провела ритуал крещения над своим велосипедом, эти строчки пробирали меня до глубины души.
– Некоторые люди мало нуждаются в обществе себе подобных, – произнесла я, словно в никуда, и Карла стиснула мою ладонь. – Тетушка Лу явно к ним не относилась.
– Да, – подтвердила Карла. – Ее все любили. Ее сравнивали с теплым летним ветерком. Когда она умерла, почтальон принес мне целый мешок соболезнований. Такая трагедия.
– Но Оливер Инчболд уже умер к тому времени? – спросила я.
– О да. Уже несколько лет как. На самом деле именно тетушку Лу пригласили на опознание.
– Неужели? – я не смогла сдержать любопытство. – Откуда ты знаешь?
– Она мне рассказывала. «Именно меня пригласили на опознание». Это точные ее слова. Я их запомнила.
Мои мысли завертелись вихрем.
– Почему ее позвали на опознание? Почему не членов его семьи?
– Ну, тетушка Лу сказала, что его жена к тому времени сошла с ума, а сын просто отказался.
– Господи, – произнесла я. – Почему же? Его смерть была необычной?
– Думаю, можно и так сказать. Его заклевали чайки, когда он охотился за птичьими гнездами. На острове Стип-Холм. В Бристольском заливе.
– В сезон гнездования? – уточнила я.
Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться.
– Наверное, – ответила Карла. – Тетушка Лу сказала, что осталось от него немного: обрывки одежды, кошелек и трубка.
– Криспиан Крампет, то есть Криспиан Инчболд, наверняка был вне себя от отчаяния. Лишиться отца подобным образом!
– Думаю, да, – согласилась Карла. – Хотя он уже не был ребенком. Учился в Оксфорде в это время и подрабатывал в кино – занимался то ли освещением, то ли звуком. Не помню точно. У него были художественные таланты, как у отца.
– Он еще жив? – спросила я. – Криспиан, имею в виду?
– Насколько я знаю, да. Тетушка Лу каждый год посылала ему открытку на Рождество, но он никогда не отвечал. Он с прибабахом.
Криспиан Крампет? С прибабахом? Я не верила своим ушам. Что случилось со знаменитым маленьким мальчиком, давшим имя своему велосипеду, прокапывавшим туннель в Китай или Бенгалию, чудесным мальчиком, который хотел построить дом из песка только для двоих – для себя и отца?
Я с болью осознала, что сама хотела бы того же самого.
На миг я представила себе, как похищаю отца из больницы в Хинли и увожу на далекий тропический остров, где мы будем только вдвоем и где я построю хижину из земли и травы – новый Букшоу, где не будет ни забот, ни хлопот, вымотавших его. Конечно, я сделаю отдельную пристройку для его коллекции марок и еще одну для моей химической лаборатории.
Мы будем питаться черепашьими яйцами и кокосовым молоком, слушать Би-би-си, когда нам захочется насладиться Бахом или приключениями Филипа Оделла.
Настоящий рай на земле! Мы будем лежать в гамаках, отец и я, вести тихие беседы и наблюдать за закатом.
– У него возникли проблемы с законом, – сказала Карла. – Тетушка Лу не знала подробностей, но говорила, что это имеет какое-то отношение к скачкам.
– Игрок, да? – уточнила я.
Карла пожала плечами.
Именно в этот момент нам помешала Ундина. Она выкатилась из церкви, как шар для боулинга, размахивая руками и угрожающе покачиваясь из стороны в сторону.
– Флавия! Гравия! Квавия! Славия! – изо всех сил вопила она. Забралась на пошатывающийся могильный камень и попыталась сохранить равновесие. – Я владычица замка, а ты – подлая негодница!
– Тише! – сказала я. – В церкви концерт!
– Он закончился, – ответила Ундина. – Но имбирные пряники были лучше, чем музыка. Я опять проголодалась. Пойдем домой.
– Я должна извиниться за мою кузину Ундину, – сказала я. – Порой она бывает неотесанной.
– Вовсе нет, – возразила Карла. – Я восхищаюсь ее искренностью.
– Видишь? – Ундина закатила глаза и показала мне язык.
– Большое спасибо за беседу, – сказала Карла. – Надеюсь, при случае мы повторим.
– С удовольствием, – ответила я. – И кстати, мне интересно, ты до сих пор хранишь книги Оливера Инчболда? Я бы с удовольствием одолжила у тебя томик-другой. По старой памяти и потому что они вызывают у меня ассоциации с писателем. Обещаю, я сохраню их в целости и сохранности.
– Разумеется, – подтвердила Карла, блеснув глазами. – Я бы ни за что не рассталась с этими книгами.
– Ю-ху! – завопила Ундина. Я схватила ее за руку и потащила прочь, а она ругалась почем свет стоит.
Пока мы шли по полям, резко похолодало и начало темнеть. Начал падать снег. Там и сям в далеких домах загорались огни – крошечные точки во мраке. Иллюзия счастья, подумала я. Если пойти на свет, он не станет ближе. Они исчезнут, растворятся в воздухе, эти болотные огни.
– О чем ты думаешь? – требовательно спросила Ундина. – Когда ты молчишь, я нервничаю.
– О червях. Я думаю о червях.
– Ха! – воскликнула она. – Сосиски с вареньем! Маринованное песочное печенье! Леденцы из улиток!
Так она продолжала вопить, пока мы не добрались до Букшоу к вечернему чаю.
Препоручив Ундину заботам миссис Мюллет и сославшись на ужасную головную боль («Ой, бедняжечка. Пойди приляг. Закутайся в одеяло и как следует вздремни»), я поднялась по темной лестнице, показавшейся мне более длинной и крутой, чем обычно.
6
Оказавшись в уединении химической лаборатории, я изо всех сил прижалась к двери спиной, как будто за мной гнались орды варваров с топорами наперевес.
Времени на раздумья совсем мало. Имею в виду, на то, чтобы хорошенько поразмыслить.
Надо усмирить мой мятущийся разум, вернуть его к нормальному состоянию.
Все идет наперекосяк, не только со мной нелады.
В Букшоу царят гнетущая атмосфера и предчувствие, что Рождество пройдет мимо. Воспоминания о прежних праздниках маячили на периферии сознания, мучая меня полузабытыми звуками и запахами: рождественские псалмы, клюква, рождественское печенье, шорох разворачиваемой бумаги и пухлые снежинки, падающие на наши лица, когда мы по сугробам бредем в церковь накануне Рождества.
Я сняла с полки стеклянный колпак и поставила его на скамейку.
Не устрашившись воображаемых варваров, притаившихся за дверью, я вышла наружу и отправилась совершить набег на кухню.
Одна из прелестей старого дома, коим является Букшоу, – это его постоянство. Скрипучие ступеньки продолжают скрипеть столетиями, а не скрипучие остаются таковыми. Отдельные доски, постанывающие под моими ногами, издавали те же звуки под сапогами, туфлями и тапочками моих предков. Никаких сюрпризов. Мы, де Люсы, с незапамятных времен умеем грабить кухню бесшумно. И можем сделать это даже во сне.
Я подождала, пока миссис Мюллет сосредоточится на готовке, потом скользнула внутрь и сделала то, за чем пришла.
Через две минуты я уже была снова в лаборатории, а в чулане стало на три веточки розмарина меньше. Я не удержалась, поднесла их к носу и вдохнула опьяняющий аромат.
Перевязав траву обрывком нитки, отложила в сторону.
Потом из нижнего ящика буфета достала круглую металлическую тарелку, которая когда-то служила подставкой для мензурок. Зажгла бунзеновскую горелку и установила тарелку над огнем – разумеется, воспользовавшись кухонными перчатками миссис Мюллет. Вряд ли она заметит их отсутствие.
Через минуту-другую комната наполнилась запахом горячего железа: острым, резким ароматом, которым, наверное, пахнут рельсы невероятно жарким австралийским летом.
В целях предосторожности я приоткрыла форточку. Нельзя, чтобы кто-то решил, что в доме пожар.
Когда тарелка нагрелась до красноты, я поставила ее на лист пирекса[10], посыпала порошком бензойной смолы, сверху положила веточки розмарина, накрыла стеклянным колпаком и уселась ждать.
Бензойная смола сразу же растаяла и испарилась, образовав под колпаком густой туман. На веточках розмарина начал нарастать слой шелковистых белых кристаллов – бензойная кислота.
Наконец зелень полностью скрылась под искусственным инеем: моя собственная рождественская елка, растущая в тайном заснеженном лесу.
Конечно, без подарков и украшений не так хорошо, как взаправду, но лучше, чем ничего.