Трижды пестрый кот мяукнул

– Открой дверь! – донесся голос Ундины.

Я угадала!

– Уходи, я сплю.

– Впусти меня, Флавия. Это жизненно важно.

Я не смогла сдержать улыбку.

– Минуту, – ответила я и выдержала паузу, перед тем как открыть дверь.

– Прости, что причинила тебе неудобства, – сказала она. – Абу, бывало, говорила, что «причинить неудобства» означает сдернуть кого-то с горшка. Она была очень остроумна, знаешь ли.

Абу – так она называла мать, когда они жили в Сингапуре.

– Возможно, – сказала я. – Что тебе надо?

– Фели обещала сводить меня на рождественский концерт в Святом Танкреде, но отговорилась головной болью. Ей надо уже наконец выйти замуж за Дитера и прекратить дурить.

– Гм-м, – протянула я. Не хочу связываться с любовной стратегией Фели – во всяком случае, с участием Ундины.

– Концерт начинается в половине второго, – продолжила Ундина. – Детей будут угощать имбирным печеньем, а взрослых – улуном. Я обожаю улун. Ты можешь украсть его для меня.

Хотя мне польстило, что меня считают взрослой, я вовсе не была поклонницей чая улун, который, на мой вкус, отдавал рыбой и рисом.

– Нет, спасибо, – отказалась я, – у меня другие дела.

– Например?

– Отстань. Иди покачайся на своей веревке и съешь банан. А кстати, передавай привет Джейн.

Ундина печально взглянула на меня.

– Ты меня не любишь, да?

– Конечно, я тебя люблю! Так люблю, что готова обмазать тебя кетчупом и съесть. Ням! Ням! Ням!

– Фу! – сказала Ундина. – Ты отвратительна. Ну давай, Флавия. Будет петь Карла Шеррингфорд-Кэмерон, ты же не захочешь это пропустить?

Она открыла рот и сделала вид, что засовывает пальцы внутрь, чтобы вызвать рвоту.

Десять минут спустя мы неслись по мокрому полю под свинцовым небом по направлению к деревне.





5




Карла Шеррингфорд-Кэмерон, сложив ладони на талии, словно крабьи клешни, пела «Нежную девушку»[9], и я поймала себя на мысли, что мне срочно нужно ружье – хотя я не решила, для чего: избавить Карлу от мук или покончить с собой.

С ее огромными глазами, прилизанными рыжими волосами и бледной, как творог, кожей она напоминала морское создание кисти Боттичелли: лупоглазую русалку, попавшую в рыбацкие сети и оказавшуюся между двумя мирами.

Это сама судьба в буквальном смысле слова толкнула Карлу мне навстречу в тот миг, когда она потребовалась, и избавила меня от крайне утомительного путешествия в Хинли. И хотя я могла бы найти адрес в телефонном справочнике, мысль о том, что судьба схватила Карлу за шиворот и бросила к моим ногам, как собака приносит кость, грела мне душу.

Карла была ученицей мисс Лавинии и Аурелии Паддок – претендующих на обладание музыкальными талантами старых дев, которые своей унылой игрой на пианино губят на корню все публичные мероприятия в Бишоп-Лейси.

Хотя она жила в нескольких милях отсюда, в Хинли, Карла часто приезжала на автобусе петь у нас, руководствуясь правилом, что лучше быть первым парнем на деревне, чем последним в городе.

Она и легка и стройна,

И шепчут мужчины: «Легка и стройна!»





Она вопила, словно подстреленная куропатка.

Ничего не имею против пения, если оно хорошее. Я и сама временами пою. Но иногда это уж чересчур, и сейчас был тот самый случай.


Видимо, бессознательно имитируя позу Карлы, я стиснула ладони на талии.

И шепчут мужчины…





После ее длинного пронзительного и-и-и (это называется «фермата», как мне говорила сестра моя Фели, и ее можно держать так долго, как пожелает исполнитель) воцарилось драматическое молчание. Мои суставы хрустнули – все десять пальцев.

Одновременно.

Все в церкви оглянулись в поисках неприятного звука, включая Карлу и меня.

Ундина, ухмыльнувшись, жутковато хихикнула и показала мне большие пальцы.

Надо отдать Карле должное, она быстро совладала с собой и допела песню.

«Легка и стройна!»





И убежала.



Я нашла ее на кладбище, она рыдала.

Я вспомнила слова поэта Уолтера де ла Мара:

Феномен, признаюсь, престранный,

Не знаю я факта странней:

Всё то, что мисс Т. было съедено,

В итоге сливается с ней.





Если мистер де ла Мар не ошибся, Карла, должно быть, питается светлячками. Ее красное лицо практически светилось изнутри, и лоб блестел от жира.

– Ненавижу тебя, Флавия де Люс! – выплюнула она. – Ты все испортила. Ненавижу тебя! Презираю тебя! Презираю!

– Извини, – ответила я. – Это получилось непроизвольно.

«Непроизвольно» – слишком сильное слово, слишком претенциозное, но оно вырвалось у меня раньше, чем я смогла совладать с собой.

В ответ Карла вспыхнула, как огонь.

– Вы, де Люсы, такие… такие… вы думаете, вы лучше всех! – в ее голосе слышалось шипение тысячи змей.

– Послушай, Карла, – я попыталась успокоить ее. – Это вопрос механики, а не злого умысла. Если приложить значительную силу к проксимальным фалангам и пястным костям…

– Ой, к черту твои проксимальные фаланги! – прорычала Карла, и я втянула воздух и широко распахнула глаза с таким видом, как будто ужасно шокирована.

– Карла!

Первый шаг к успеху – обрести моральное превосходство над противником, и если ты можешь сделать это одним словом или жестом – ты гений.

Еще я изумленно приоткрыла рот – это, конечно, перебор, но ведь избыток золота в Сикстинской капелле не погубил репутацию Микеланджело? С чего бы легкому преувеличению погубить мою?

Мысль о золоте напомнила мне, что это золотая возможность.

– Я понимаю, что ты чувствуешь, – сказала я, положив руку ей на плечо. – Мы с тобой очень похожи, ты и я.

Вот уж что нет, то нет, но второй шаг к успеху – установить связь с жертвой.

Карла бросила на меня взгляд, в котором читалась странная надежда. Мне чуть было не стало ее жаль.