Тринадцатая Мара
Часть 33 из 38 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Что ты задумал, Инквизитор?
— Хочу, чтобы твоя личная справедливость была восстановлена. Здесь. Сейчас.
— Не понимаю…
— Понимаешь. — Он знал: она начинает догадываться. — Тебе никогда не хотелось меня ударить? Хорошенько так приложить.
— Иди к черту… Мне эти твои методы…
— Отказываешься от боя со мной? — он усмехнулся холодно, цинично, зная, что её это мгновенно взбесит. — Напомнить тебе, как ты висела у меня дома на цепях? На этих…
Он соткал их из воздуха намеренно. Светящиеся кандалы, чуть ржавые, провисшие — иллюзорное железо звякнуло, как настоящее.
И тогда он впервые увидел то, что хотел, — как налилась тьмой её аура. Как зажглась на запястье черная руна. Отлично.
— Зря ты провоцируешь меня…
— Давай, покажи мне, на что ты способна, маленькая мара… — Он даже «маленькая мара» произнес тем тоном, каким однажды плюнул ей в лицо: «маленькая тварь». — Или опять создать вилку, приказать тебе…
Полыхнул в глазах Маризы красный отсвет.
А после раздался душераздирающий воинственный крик — у Аркейна мгновенно заложило уши.
Глава 20
Он не знал, что все начнется так быстро, так яростно. Да, он заранее выставил щиты, но они прогнулись уже под первым её ударом.
И понеслось.
Сидд не бил — он защищался. Делал вид, что тянется через поле щупальцами, старается дотянуться до шеи — иллюзия. Он не успевал даже удержать её, сконцентрироваться — через его броню уже пробралось заклятие удушья, и моментально выбило из легких воздух. А дальше — ледяные иглы, огонь в лицо, удар справа, удар слева — мара дралась достойно. Он нейтрализовал одно, второе, третье заклятие, но она уже использовала четвертое, пятое. Приходилось прыгать, уворачиваться, нагибаться, изменять траекторию ужасающих, летящих в него шаров. Сидд такого напора не ожидал — пришлось включить свой настоящий боевой режим, его легкая «демо-версия» не прокатила.
— Ну держись… — Он дразнил её своим рыком, делал вид, что пытается скрутить, и даже иногда сжимал тело соперницы, провоцируя новые крики ярости. Что ж, ему нужны были её черные чувства, её настоящий гнев — не детская игра, не полумеры. Она должна была бить по-настоящему…
И Мариза била.
Эти инферно, эти пожирающие плоть черные сгустки — не будь он Инквизитором, будь обычным бедолагой без магии, давно лежал бы уже кучкой отбросов на собственных ботинках, похожий на гнилые листья.
Бах — слева, бах — в грудь! У него слезились от какой-то едкой дряни глаза, он восстанавливался параллельно чужим выпадам, формировал новую защиту — прочнее предыдущей. Пусть мара выдохнется, пусть иссякнет её бешеный фонтан. Что-то опалило его волосы и ухо, что-то взорвалось у плеча — он опять не успел отбить. Она двигалась как разъяренная кошка, как настоящая черная ведьма со стажем, — черными от темного огня были ее ладони, все еще блестели красным глаза.
Удар, удар, удар…
Сидд наращивал мощность обороны, отрастил, кажется, еще три пары внутренних глаз. Двигался и реагировал молниеносно, на автомате: давно, оказывается, не сталкивался нос к носу с сестрой по крови тем товаркам, которых истребляли его предки. Жуткие в прошлом, должно быть, были столкновения.
Еще одно проклятие — не заклятие даже — он отвел от себя, едва успев не дать проникнуть под кожу, зато после ощутимо промялись ребра. Давай, бей, девочка, еще, еще, еще…
Аркейн не знал, в какой момент все закончилось — Мариза стояла напротив него, опустив руки, дышала тяжело, как бегун. А сам он, кажется, разучился смотреть не в триста сторон разом; вился над выжженной поляной, оседая, пепел.
Тишина. Бой завершен? Передышка?
Наверное, ей нужна минутка. Или же уловка…
Одно Сидд знал наверняка — защиту снимать нельзя.
Мариза
Весь этот бой, вся эта ни к чему не приводящая «резня» — мне хватило. Да, гнев уходил, но его место заполняла собой пустота. И не поймешь, что лучше.
Мне надоело ткать огненные шары для того, кто мог погасить любой из них, кто, кажется, этим шоу лишь выставил напоказ собственное благородство — мол, давай, девочка, выпусти пар, я дам тебе такую возможность.
— Хватит. — Я больше не собиралась в это играть. — Побыл рыцарем? Замечательно. Закончили.
Пустое.
Аркейн медленно выдохнул. Его помяло — да, но не настолько, чтобы вечером у телевизора он забыл о том, что «поединок» вообще случался. Благородный Инквизитор — смешно. Даже про цепи мне напомнил, чтобы разозлить, сказал про вилку… Наверное, мне должно было стать легче, но почему-то стало противно. Меня намеренно раздраконили, как цирковую обезьянку.
Он подходил все ближе, и не поймешь, отчего так мрачен его взгляд. Подошел, остановился рядом.
— Я просто хотел…
И замолчал.
— Хотел, чтобы я выпустила пар? Я его выпустила. Все, поехали назад.
— Мариза …
Он протянул к моей щеке руку — я дернулась, увернулась от его касания.
— Что тебе нужно от меня, Сидд? — спросила с ощущением, что меня ранили опять. — Хватит меня «лечить».
— Я просто хотел, чтобы этой боли внутри тебя не осталось.
У него настоящий, искренний тон тихого голоса — такому легко поверить, вот только думать об этом не хотелось.
— Я… был не прав тогда. Не мог вести себя иначе. Мне жаль.
— А сейчас сыграл в благородство?
— Подумал, это поможет тебе избавиться от того чувства униженности, беспомощности.
— Что ты знаешь о беспомощности?! Ты? — вдруг заорала я в новом приступе злости. — Ты, который щелчком пальца мог на самом деле уложить десяток таких мар, как я!
Это было правдой, он знал. Аркейн — самый сильный из потомков Древних Инквизиторов. И все эти его: «О, ты меня почти ударила, ты почти пробила мою защиту» — противны.
— Я терпеть не могу игры! — Вот теперь из моей раненой души по-настоящему пошел наружу гной. — Ты обесточил меня тогда, девчонку. Ты издевался надо мной — беспомощной, неспособной тебе слово в ответ сказать! Ни двинуться, ни защитить себя! Что ТЫ знаешь о беспомощности?!
Он смотрел на меня тяжело.
Мне почему-то вспомнился лес, вспомнилась Топь. Те дни, когда для меня не существовало ни единой родственной души.
А Сидд тем временем погасил щиты — я не увидела этого, почувствовала. Деактивировал их полностью, один за другим, будто снял с себя доспехи.
— Ты права, — произнес глухо. — Я ничего не знаю об этом чувстве, и это неправильно.
Я лишь хмыкнула, меня опять душила ярость. Та самая, беспомощная — этот гад умел толкать меня в болото раз за разом, даже когда старался что-то делать «для меня», а не против.
Он погасил в себе магический потенциал, будто вытащил изнутри октановый стержень. Сначала боевой, после нейтральный.
— Что ты делаешь? — мне просто хотелось уехать и забыть обо всех моментах, когда мы с ним пересекались.
— То, что должен был сделать с самого начала.
Сейчас он стоял передо мной совершенно обычным человеком, и ни одна руна не была на его теле активирована — ни боевая, ни защитная.
— Теперь я такой же, как ты тогда? Беспомощный. Давай, бей.
Он думал, я не ударю? Прорвалась вдруг наружу вся боль, корнями вросшая в самую душу, — в один слой за другим, до самого дна. Как мне надоели его игры, его визиты, собственные чертовы воспоминания. Чужая отстраненность, холодное безразличие и придавившее как надгробный камень ощущение собственного ничтожества! Кто взрастил его во мне? Кто не единожды вытер об меня ноги?
Я полосовала мужскую грудь невидимыми когтями, как безумная кошка, — рубаху в клочья, кожу рассекло в нескольких местах, хлынула кровь.
Сколько можно издеваться надо мной? Дразнить, как обезьянку? Надоело! НАДОЕЛО!
Я, как обезумевший от издевательств бессердечных опекунов ребенок, перестала себя контролировать, помнить и понимать, знала только, что обидчик должен быть наказан. Должен, должен, должен! Кажется, я начала рыдать… Торс Аркейна стал холстом безумного художника-абстракциониста, детищем ополоумевшего маньяка — раны одна поверх другой, лохмотья кожи, кровь… А после я шибанула поверх рваной рубахи огнем Гази — едкой смесью, частицами лавы, которая пожирает кожные покровы медленно, сантиметр за сантиметром. Огонь Гази — это адова боль, это пытка. Он жжется углями, он снимает с человека верхний телесный слой, и его не погасить водой, прижатым одеялом, его не погасить ничем, кроме магии…
Аркейн был похож на ноговоднюю елку с зажженной поверх гирляндой — запах горящей плоти, брюки залиты кровью, как и земля у ног. Он не издал ни звука, не отступил ни на шаг, лишь взгляд его стал взглядом человека, испытывающим агонию. Замутненным, как у раба, в которого горящими факелами тыкает толпа.
Наверное, этот взгляд вернул меня к жизни, заставил остановиться. Взгляд, направленный не на меня, но внутрь себя — я вдруг поняла: он умрет здесь с таким взглядом, если я продолжу. Он упадет, поверженный, но не активирует ни единой руны.
И застыла, чувствуя, как рвется наружу плач.
— Что ты делаешь? — спросила срывающимся голосом. — Что… ты… делаешь?
Он молчал.
От его рубахи осталось одно название. Сильные мышцы иссечены так, будто на них практиковался неумелый, но очень злой хирург. Я видела, как грудь медленно съедает огонь, кожа плавится, как бумага. Как переливается оранжевый, зловещий отсвет магических углей.
— Ты понимаешь, что я — нестабильная я, мара, которой держать свои чувства в узде еще учиться и учиться, — могу ударить тебя по-настоящему? Я могу рассечь тебя… пополам…
Он посмотрел на меня. Посмотрел как человек, который, решаясь на свой финальный поступок, знал, что может умереть. Великий Инквизитор… Цепочка погашенных рун на груди порвана ранами, частично сожрана пламенем.
Он ничего мне не скажет, он не вернет щиты — «бей, если хочешь». Он был к этому готов. И я вдруг поняла, что ему в этом мире тоже не за что держаться. Что мы чем-то похожи, мы всегда, вечно одиноки, мы окружены людьми, но не наполнены любовью.
Впервые во мне не осталось ни капли гнева, а место пустоты заполнило что-то еще… Осознание? Сострадание?
— Хочу, чтобы твоя личная справедливость была восстановлена. Здесь. Сейчас.
— Не понимаю…
— Понимаешь. — Он знал: она начинает догадываться. — Тебе никогда не хотелось меня ударить? Хорошенько так приложить.
— Иди к черту… Мне эти твои методы…
— Отказываешься от боя со мной? — он усмехнулся холодно, цинично, зная, что её это мгновенно взбесит. — Напомнить тебе, как ты висела у меня дома на цепях? На этих…
Он соткал их из воздуха намеренно. Светящиеся кандалы, чуть ржавые, провисшие — иллюзорное железо звякнуло, как настоящее.
И тогда он впервые увидел то, что хотел, — как налилась тьмой её аура. Как зажглась на запястье черная руна. Отлично.
— Зря ты провоцируешь меня…
— Давай, покажи мне, на что ты способна, маленькая мара… — Он даже «маленькая мара» произнес тем тоном, каким однажды плюнул ей в лицо: «маленькая тварь». — Или опять создать вилку, приказать тебе…
Полыхнул в глазах Маризы красный отсвет.
А после раздался душераздирающий воинственный крик — у Аркейна мгновенно заложило уши.
Глава 20
Он не знал, что все начнется так быстро, так яростно. Да, он заранее выставил щиты, но они прогнулись уже под первым её ударом.
И понеслось.
Сидд не бил — он защищался. Делал вид, что тянется через поле щупальцами, старается дотянуться до шеи — иллюзия. Он не успевал даже удержать её, сконцентрироваться — через его броню уже пробралось заклятие удушья, и моментально выбило из легких воздух. А дальше — ледяные иглы, огонь в лицо, удар справа, удар слева — мара дралась достойно. Он нейтрализовал одно, второе, третье заклятие, но она уже использовала четвертое, пятое. Приходилось прыгать, уворачиваться, нагибаться, изменять траекторию ужасающих, летящих в него шаров. Сидд такого напора не ожидал — пришлось включить свой настоящий боевой режим, его легкая «демо-версия» не прокатила.
— Ну держись… — Он дразнил её своим рыком, делал вид, что пытается скрутить, и даже иногда сжимал тело соперницы, провоцируя новые крики ярости. Что ж, ему нужны были её черные чувства, её настоящий гнев — не детская игра, не полумеры. Она должна была бить по-настоящему…
И Мариза била.
Эти инферно, эти пожирающие плоть черные сгустки — не будь он Инквизитором, будь обычным бедолагой без магии, давно лежал бы уже кучкой отбросов на собственных ботинках, похожий на гнилые листья.
Бах — слева, бах — в грудь! У него слезились от какой-то едкой дряни глаза, он восстанавливался параллельно чужим выпадам, формировал новую защиту — прочнее предыдущей. Пусть мара выдохнется, пусть иссякнет её бешеный фонтан. Что-то опалило его волосы и ухо, что-то взорвалось у плеча — он опять не успел отбить. Она двигалась как разъяренная кошка, как настоящая черная ведьма со стажем, — черными от темного огня были ее ладони, все еще блестели красным глаза.
Удар, удар, удар…
Сидд наращивал мощность обороны, отрастил, кажется, еще три пары внутренних глаз. Двигался и реагировал молниеносно, на автомате: давно, оказывается, не сталкивался нос к носу с сестрой по крови тем товаркам, которых истребляли его предки. Жуткие в прошлом, должно быть, были столкновения.
Еще одно проклятие — не заклятие даже — он отвел от себя, едва успев не дать проникнуть под кожу, зато после ощутимо промялись ребра. Давай, бей, девочка, еще, еще, еще…
Аркейн не знал, в какой момент все закончилось — Мариза стояла напротив него, опустив руки, дышала тяжело, как бегун. А сам он, кажется, разучился смотреть не в триста сторон разом; вился над выжженной поляной, оседая, пепел.
Тишина. Бой завершен? Передышка?
Наверное, ей нужна минутка. Или же уловка…
Одно Сидд знал наверняка — защиту снимать нельзя.
Мариза
Весь этот бой, вся эта ни к чему не приводящая «резня» — мне хватило. Да, гнев уходил, но его место заполняла собой пустота. И не поймешь, что лучше.
Мне надоело ткать огненные шары для того, кто мог погасить любой из них, кто, кажется, этим шоу лишь выставил напоказ собственное благородство — мол, давай, девочка, выпусти пар, я дам тебе такую возможность.
— Хватит. — Я больше не собиралась в это играть. — Побыл рыцарем? Замечательно. Закончили.
Пустое.
Аркейн медленно выдохнул. Его помяло — да, но не настолько, чтобы вечером у телевизора он забыл о том, что «поединок» вообще случался. Благородный Инквизитор — смешно. Даже про цепи мне напомнил, чтобы разозлить, сказал про вилку… Наверное, мне должно было стать легче, но почему-то стало противно. Меня намеренно раздраконили, как цирковую обезьянку.
Он подходил все ближе, и не поймешь, отчего так мрачен его взгляд. Подошел, остановился рядом.
— Я просто хотел…
И замолчал.
— Хотел, чтобы я выпустила пар? Я его выпустила. Все, поехали назад.
— Мариза …
Он протянул к моей щеке руку — я дернулась, увернулась от его касания.
— Что тебе нужно от меня, Сидд? — спросила с ощущением, что меня ранили опять. — Хватит меня «лечить».
— Я просто хотел, чтобы этой боли внутри тебя не осталось.
У него настоящий, искренний тон тихого голоса — такому легко поверить, вот только думать об этом не хотелось.
— Я… был не прав тогда. Не мог вести себя иначе. Мне жаль.
— А сейчас сыграл в благородство?
— Подумал, это поможет тебе избавиться от того чувства униженности, беспомощности.
— Что ты знаешь о беспомощности?! Ты? — вдруг заорала я в новом приступе злости. — Ты, который щелчком пальца мог на самом деле уложить десяток таких мар, как я!
Это было правдой, он знал. Аркейн — самый сильный из потомков Древних Инквизиторов. И все эти его: «О, ты меня почти ударила, ты почти пробила мою защиту» — противны.
— Я терпеть не могу игры! — Вот теперь из моей раненой души по-настоящему пошел наружу гной. — Ты обесточил меня тогда, девчонку. Ты издевался надо мной — беспомощной, неспособной тебе слово в ответ сказать! Ни двинуться, ни защитить себя! Что ТЫ знаешь о беспомощности?!
Он смотрел на меня тяжело.
Мне почему-то вспомнился лес, вспомнилась Топь. Те дни, когда для меня не существовало ни единой родственной души.
А Сидд тем временем погасил щиты — я не увидела этого, почувствовала. Деактивировал их полностью, один за другим, будто снял с себя доспехи.
— Ты права, — произнес глухо. — Я ничего не знаю об этом чувстве, и это неправильно.
Я лишь хмыкнула, меня опять душила ярость. Та самая, беспомощная — этот гад умел толкать меня в болото раз за разом, даже когда старался что-то делать «для меня», а не против.
Он погасил в себе магический потенциал, будто вытащил изнутри октановый стержень. Сначала боевой, после нейтральный.
— Что ты делаешь? — мне просто хотелось уехать и забыть обо всех моментах, когда мы с ним пересекались.
— То, что должен был сделать с самого начала.
Сейчас он стоял передо мной совершенно обычным человеком, и ни одна руна не была на его теле активирована — ни боевая, ни защитная.
— Теперь я такой же, как ты тогда? Беспомощный. Давай, бей.
Он думал, я не ударю? Прорвалась вдруг наружу вся боль, корнями вросшая в самую душу, — в один слой за другим, до самого дна. Как мне надоели его игры, его визиты, собственные чертовы воспоминания. Чужая отстраненность, холодное безразличие и придавившее как надгробный камень ощущение собственного ничтожества! Кто взрастил его во мне? Кто не единожды вытер об меня ноги?
Я полосовала мужскую грудь невидимыми когтями, как безумная кошка, — рубаху в клочья, кожу рассекло в нескольких местах, хлынула кровь.
Сколько можно издеваться надо мной? Дразнить, как обезьянку? Надоело! НАДОЕЛО!
Я, как обезумевший от издевательств бессердечных опекунов ребенок, перестала себя контролировать, помнить и понимать, знала только, что обидчик должен быть наказан. Должен, должен, должен! Кажется, я начала рыдать… Торс Аркейна стал холстом безумного художника-абстракциониста, детищем ополоумевшего маньяка — раны одна поверх другой, лохмотья кожи, кровь… А после я шибанула поверх рваной рубахи огнем Гази — едкой смесью, частицами лавы, которая пожирает кожные покровы медленно, сантиметр за сантиметром. Огонь Гази — это адова боль, это пытка. Он жжется углями, он снимает с человека верхний телесный слой, и его не погасить водой, прижатым одеялом, его не погасить ничем, кроме магии…
Аркейн был похож на ноговоднюю елку с зажженной поверх гирляндой — запах горящей плоти, брюки залиты кровью, как и земля у ног. Он не издал ни звука, не отступил ни на шаг, лишь взгляд его стал взглядом человека, испытывающим агонию. Замутненным, как у раба, в которого горящими факелами тыкает толпа.
Наверное, этот взгляд вернул меня к жизни, заставил остановиться. Взгляд, направленный не на меня, но внутрь себя — я вдруг поняла: он умрет здесь с таким взглядом, если я продолжу. Он упадет, поверженный, но не активирует ни единой руны.
И застыла, чувствуя, как рвется наружу плач.
— Что ты делаешь? — спросила срывающимся голосом. — Что… ты… делаешь?
Он молчал.
От его рубахи осталось одно название. Сильные мышцы иссечены так, будто на них практиковался неумелый, но очень злой хирург. Я видела, как грудь медленно съедает огонь, кожа плавится, как бумага. Как переливается оранжевый, зловещий отсвет магических углей.
— Ты понимаешь, что я — нестабильная я, мара, которой держать свои чувства в узде еще учиться и учиться, — могу ударить тебя по-настоящему? Я могу рассечь тебя… пополам…
Он посмотрел на меня. Посмотрел как человек, который, решаясь на свой финальный поступок, знал, что может умереть. Великий Инквизитор… Цепочка погашенных рун на груди порвана ранами, частично сожрана пламенем.
Он ничего мне не скажет, он не вернет щиты — «бей, если хочешь». Он был к этому готов. И я вдруг поняла, что ему в этом мире тоже не за что держаться. Что мы чем-то похожи, мы всегда, вечно одиноки, мы окружены людьми, но не наполнены любовью.
Впервые во мне не осталось ни капли гнева, а место пустоты заполнило что-то еще… Осознание? Сострадание?