Три новеллы

– Возможно, у тебя что-то не то со смехом. Это он сломался, а не ты. Может, кто-то его разбил. Однажды кто-то разбил мою любимую тарелку для завтрака. Между прочим, я до сих пор переживаю.

– А как починить смех? – прошептал Себастиан.

– Не знаю, – снова ответил тролль.

– Слушай, а может, это что-то не то со мной? Похоже, тролль отнесся к вопросу со всей серьезностью.

– А может, это не то с не тем? – предположил он.

– Чего-чего?

– Может, на самом деле воздушный шарик и не воздушный шарик вовсе. Может, тебе и не нужно быть веселым. А нужно просто быть.

– Кем?

Тролль принялся что-то писать на песке. Медленно и старательно выводя свои самые красивые буквы. А потом заверил:

– И все.

И вытер мальчику глаза.

– Что мы будем делать теперь? – спросил Себастиан.

– Спать, – предложил тролль.

– Зачем?

– Затем что иногда, когда проснешься, бывает завтрак.



Тролль протянул Себастиану лапу, тот свернулся клубочком на его ладони и уснул. В этот раз просто от усталости. Тролль тоже спал и тихо посапывал. На его шерстинках, словно хрустальные подвески, покачивались слезы мальчика.





Когда оба проснулись, костер уже прогорел. Себастиан, моргнув, уставился на небо.

– О чем ты думаешь? – спросил тролль.

– О том, что, может, воздушный шарик и не упустили случайно, и он не сам улетел. Его отпустили на волю, – шепнул мальчик.

– А зачем кому-то понадобилось отпускать воздушный шарик? – удивился тролль.

– Потому что кому-то захотелось, чтобы он был счастлив.

Тролль кивнул – благодарно, словно получил подарок. Себастиан осторожно прикоснулся к веревке.

– А что там? – спросил он и указал туда, где она крепилась к самому верху скальной стены.

– Жизнь. Сто тысяч лет самого лучшего и худшего, – прошептал тролль.

– И то, что между ними?

– Точно! – просиял тролль. – Оно самое! То, что между ними. Его выбирать тебе. Лучшее и худшее случается само, а вот то, что между… Оно-то и заставляет нас жить дальше.

Себастиан чувствовал, как дыхание мячиком колотится в горле.

– А ты пойдешь туда со мной?

– Да. Мы все пойдем с тобой.

Лицо Себастиана сморщилось, точно изумленное белье в стиральной машине.

– Что еще за «мы»?

– Мы, – повторил тролль.

Взглянув на пляж, Себастиан увидел сотню тысяч троллей.

– Кто они?


Тролль обнял Себастиана и не отпускал, пока Себастиан не почувствовал, что обнимает воздух. Он видел, как другие тролли подходят все ближе и ныряют один за другим в ту же самую трещину.

– Мы – голоса у тебя в голове, которые отвечают «нет», – выкрикнули они оттуда. – Когда другие голоса велят тебе прыгать в пропасть, перестать барахтаться и поджечь веревку, мы просим тебя: «Держись!»





Себастиан глянул на свои ладони. Одна из трещин затянулась на глазах. За ней другая. Он прижал невидимые шрамы к щеке. Как можно жить с ними и не жить в них? А потом закрыл глаза и снова заснул и всю ночь проспал на песке.

Ему приснился сон. В нем Себастиан не убегал, как прежде. Не падал и не тонул. Ему снилось, что он карабкается по веревке на вершину скалы. Он проснулся один на краю расселины. И отпустил в нее веревку. Она долго летела вниз и приземлилась с глухим стуком. Там, внизу, еще можно было разобрать, что написал тролль, когда сказал: «просто быть», а мальчик переспросил: «кем?».



На песке было написано: «Себастианом». И все.



Он сидел на краю, свесив ноги и дожидаясь, пока по стеклу зашелестит дождь. Но так ничего и не услышал, зато далеко-далеко заметил кое-что другое. Сверху вниз по небу протянулась линия. Пришлось вывернуть голову так, что в шее что-то щелкнуло, как будто лопнул пузырик на упаковочной пленке. И тогда он наконец понял, что это.



Трещина в стекле. Одна-единственная. В нее можно просунуть руку наружу. Вот мама коснулась его пальцев. Он услышал, как она отчаянно зовет его.

– Не надо кричать, мама… Я… слышу тебя, – шепнул он.

– Себастиан, – прошептала она так, как может шептать только тот, кто дал тебе это имя.

– Мама, – ответил он.





– Что мне для тебя сделать? – всхлипнула она.

Себастиан долго думал, прежде чем ответить: – Завтрак. Я хотел бы… позавтракать.



Когда мама шепнула, что любит его, с неба посыпался снег. Но внутрь шара опускались не ледяные снежинки, а свежий мех. Нежные пушинки ложились на кожу, окутывая Себастиана мягкой прохладной шерсткой. Времени прошло слишком мало, и слов у него пока не было, но когда-нибудь потом он, возможно, сумеет об этом рассказать. Когда-нибудь потом кто-нибудь скажет что-то такое, от чего он впервые сумеет засмеяться. Или засмеяться как впервые, неостановимо, снова и снова. Словно кто-то давным-давно нашел его перебитый бурей смех на лесной тропинке, взял домой и заботился о нем, пока смех не окреп настолько, чтобы снова жить на воле. И тогда он взмыл с крыши прямо в небо, словно кто-то отпустил воздушный шарик, чтобы сделать его счастливым. Пусть и через сто тысяч лет.



Себастиан заморгал от света: утреннее солнце пробивалось сквозь серую тучу, оттесняя ночь. В кармане лежал листок бумаги.



На нем было выведено чьими-то самыми красивыми буквами:

не надо туда прыгать

себастиан пожалуйста

потому что всем нам

очень хочется узнать

кем ты станешь

если этого не сделаешь



И все.





Фредрик Бакман – автор популярных во всем мире романов «Вторая жизнь Уве», «Бабушка велела кланяться и передать, что просит прощения», «Здесь была Бритт-Мари», «Медвежий угол» и «Мы против вас». Его книги изданы общим тиражом более пятнадцати миллионов экземпляров в сорока трех странах.

Фредрик живет в Стокгольме с женой и двумя детьми.