Третий дневник сновидений
Часть 8 из 47 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Вначале Персефона казалась мне ужасно поверхностной надоедой, да она, пожалуй, такой и была. Никогда не думала, что мы сможем так сблизиться. Мне без неё чего-то, в самом деле, не хватало бы.
Когда автобус остановился и с шипением открылись двери, я обняла Персефону и прижала к себе:
– Следи получше за своими вещами, слышишь? Особенно за мелочами, такими, как брелок для ключей, украшения, резинка для волос, перчатки…
– Ты с некоторых пор часто это повторяешь. Как будто я последняя растяпа. – Привычным движением Персефона отодвинула турникет и помогла нам подняться. – Или хуже того: как будто ты моя бабушка, всюду видевшая воров. Она даже мешок для мусора выставляла в последний момент, боялась, что кто-нибудь может его украсть до приезда мусорщиков.
Она села на свободное место и тут же заплакала. Не знаю почему, наверно, мусорный мешок каким-то образом напомнил ей о Джаспере.
– Перпетуя!.. – всхлипывала она. – Сказал бы хоть Афродита.
– Но всё-таки с той же начальной буквы… – вздохнула я.
Да что говорить: без Персефоны в моей жизни чего-то не хватало бы. И всё-таки я была рада, когда она вышла на своей остановке, рада, что мне до конца дня больше не придётся видеть её слёз.
Увы, увы, обрадовалась я слишком рано. Потому что, едва я собралась спокойно расслабиться, мама позвала меня и Мию на кухню для серьёзной беседы. Ни о каком покое думать было нельзя. Я ведь хотела только забраться в постель с Бертом, моим любимым плюшевым медвежонком, ещё с детского сада, и поплакаться в его мягкую, бурую, ароматную шерсть. Да вот беда, Берта у меня больше не было, – я давно вышла из возраста, когда играют с такими медвежатами, пришлось от него избавиться ещё в Утрехте. Оставалось поплакаться только в подушку, но это было совсем другое. Я хотела вернуть Берта. И вообще вернуться в тот возраст. Года в четыре.
Через несколько часов Грейсон ворвался в мою комнату. После школы он не пришёл домой, не было его и после ужина, что было крайне странно, потому что вообще-то Грейсон никогда не обходился без еды.
Он выглядел разгорячённым и даже не задержался, чтобы снять куртку. Я отодвинула заплаканную подушку и ошеломлённо уставилась на него, точней, на то, что он протянул мне. Это был…
Да. Это было то самое. Грейсон действительно сунул мне под нос чёрный носок с таким видом, будто это была красная роза.
– Вот, – сказал он. – Пункт номер один из моего списка «Что надо делать?» выполнен. Посмотри хорошенько на это.
– На носок?
Не в манере Грейсона было так просто врываться. Он выглядел необычно возбуждённым. И что значил этот носок? Может, это какой-то неизвестный мне английский обычай? Или Рыся утащила у него второй носок и ему нужно возместить ущерб?
Я присмотрелась:
– Тьфу! Это…
– Конечно же! Прямо с его ноги, – сказал Грейсон.
Он чем-то напоминал мне Кнопку, когда та вместо палочки притаскивала громадную ветку и ожидала за это похвалы.
– Настоящий личный предмет. Возьми же!
Я поморщилась:
– Он пахнет сыром.
– Лив, это не обычный носок. – Моя тупость заставила Грейсона покачать головой. – Он принадлежит Сенатору Смерть. Он же доктор Отто Андерсен, психиатр Анабель. С ним можно открыть дверь в его сны. Ты уже знаешь: первая фаза.
Ах да! Первая фаза! Я совершенно забыла, что происходило сегодня после полудня.
Трёхфазовый план был придуман лично Грейсоном, он сформулировал его как раз после унижения миссис Лоуренс в столовой, план спасения мира от Артура. К сожалению, несмотря на впечатляющее название, в целом план был не очень убедительным. Попросту сказать, речь шла не о настоящем плане, а о чём-то вроде списка намерений. Фаза первая значила вот что: найти, по возможности полно, средства защиты и контроля, информацию, материалы, факты, идеи. Но вот вторая фаза оставалась пока расплывчатой. Там значилось лишь одно: разработать конкретный план, чтобы помешать Артуру делать то, что он всегда делает. Третью фазу Грейсон уже не смог зачитать (наверно, потому, что мы стали бы громко смеяться), но мы её себе представляли: планомерно покончить с Артуром.
И если бы мы знали как.
– Ты что, плакала? – Грейсон перестал тыкать в меня носком, сел на стул возле письменного стола и обиженно посмотрел на меня. – По правде сказать, я заслуживаю хоть какой-то благодарности. И похвалы. – Он скрестил на груди руки. – Не каждый поедет ради какого-то носка в Суррей.
Тут он совершенно прав. Достать личную вещь Сенатора Смерть – это была составная часть нашего плана, хотя мы толком не знали, как это сделать. Мы с Генри уже успели разузнать, в какую клинику его поместили. Это оказалось ужасно просто: раз-другой кликнуть мышкой в интернете, позвонить кое-куда, и всё ясно. Заведений для недееспособных, требующих ухода, для больных, впавших в кому, в окрестностях было немного. Что же касается защиты данных, с этим, к нашему счастью, обстояло не так строго.
– И ты без затруднений сумел попасть в клинику? – спросила я.
Грейсон закатил глаза:
– С этим не было никаких проблем. Я выдал себя за его племянника, но меня вообще ни о чём не спросили.
Казалось, он был немного разочарован, вероятно, он связывал дальнейший ход своего трёхфазового плана с проникновением в клинику.
– Бедный малый, – сказал он. – Лежит там и спит. Двадцать четыре часа в сутки, уже больше месяца. Ты знаешь, что желудочный зонд можно теперь вводить прямо через кожу живота, не нужно его заглатывать? Называют это эндоскопической гастрономией, рекомендуется для постоянных пациентов. Они, видно, не очень надеются на его пробуждение. – Он потёр нос. История его явно увлекла. – Я его, правда, совсем не знаю, но, даже если он не очень хороший человек и у Анабель есть причины так думать, подобной судьбы всё же никто не заслуживает. Как по-твоему?
Никто. Даже Артур. Генри тоже считал, что единственный возможный для нас способ остановить Артура, не убивая его, – это метод Анабель.
– Надо ему помочь. – Грейсон задумался, меланхолично глядя на носок Сенатора Смерть. – Медсестра мне рассказывала, что к нему каждый день приходит мать, чтобы его прилично одеть. На случай, если он проснётся. Бедная женщина – она, конечно, удивится, куда делся его второй носок.
Я прикусила губу. Грейсон прав: нам надо было по меньшей мере попытаться помочь Сенатору Смерть начать новую жизнь. Хотя бы ради его матери.
– А других его личных предметов у тебя нет? – поспешила спросить я, стараясь сморгнуть слёзы. – Каких-нибудь не таких неприятных.
Грейсон этого вопроса не ожидал. Наверно, было сколько угодно других личных вещей, но их ему не захотелось украсть.
– Не будь такой неблагодарной, Лив. Этот носок – идеальный выбор. Ты можешь просто надевать его каждую ночь и будешь в полной готовности на случай, если мы найдём нужную дверь. Или если сама Анабель захочет нам её показать. И вообще: что ты, именно ты, можешь сегодня вычеркнуть из списка необходимых дел?
Вот так. Я не хотела признаваться, что никакого такого списка у меня вообще нет и я не собиралась вносить свой вклад в трёхфазовый план спасения мира от Артура. День у меня вообще прошёл достаточно скверно, я только сейчас поняла, что Грейсон просто ничего об этом не знал.
– Забудь про свой список «Что делать», – сказала я и с глубоким вздохом передвинулась на край кровати. – Произошло кое-что похуже.
Как же мне нужно было вернуть старого доброго Берта!
– Бабушка наконец договорилась с папой насчёт свадебных планов? – спросил Грейсон сочувственно. – Ты из-за этого плакала?
Ну да, ещё ведь свадебные планы! Рыся, наверно, лучше других разбиралась в этих вещах, и, если ей удастся, она превратит мамину небольшую спонтанную вечеринку в грандиозное мероприятие. Но об этом на нашем сегодняшнем кризисном совещании речи не шло. К сожалению.
Я покачала головой.
– Лотти сегодня объявила, что на свадьбе её не будет, – сказала я и чуть было опять не заплакала.
– О, действительно? – Грейсона это, похоже, задело. – Я думал, этот вопрос больше не обсуждается.
– Мне тоже так казалось, – сказала я.
Хотя на самом деле было не так. В глубине души я знала, что такой день когда-нибудь наступит. Мы с Мией давно стали слишком большими для детских ролей, а теперь, когда нашим воспитанием занималась не одна мама и у нас был настоящий дом, наша Мэри Поппинс должна была улететь от нас. Нельзя сказать, что мы этого не понимали. Мы просто не могли представить себе жизнь без Лотти. Она была лучшим, что у нас появилось в жизни. Никогда я не была в этом так уверена. Лотти хотела задержаться на год-другой, когда без малого тринадцать лет назад она собиралась позаниматься в Мюнхене, и если бы вместо этого не отправилась с нами вокруг света, была бы сейчас учительницей начальной школы. Наверно, вышла бы замуж и сама имела детей. Но вот дожила до двадцати трёх лет и даже не получила образования.
– Как же она… э-э… я хочу сказать… чем она… а? – Грейсон, похоже, не знал, как тактично сформулировать свой вопрос, но я тем не менее его поняла.
– Один из её кузенов предложил ей работу в своём отеле в Оберсдорфе, – ответила я. – До первого июля.
Грейсон казался действительно шокированным.
– В Германии? А как с дядюшкой Чарльзом? Я думал, у них с Лотти серьёзные отношения.
Я пожала плечами.
– Нет, боюсь, ничего у них с этим не получилось. Твой дядюшка такой… нерешительный. Влюбленность Лотти тоже мне кажется не такой уж пылкой. Она уже не путает буквы, когда в комнате появляется Чарльз.
– Надо что-то делать, – решительно сказал Грейсон. – Если Лотти с Чарльзом окажутся парой, ей придётся остаться в Лондоне. А для Чарльза это в любом случае самое лучшее.
– Занеси это в свой список «Что делать», – сказала я, постаравшись, чтобы слова мои звучали шутливо и он не заметил, как я растрогана.
И как мне хотелось его обнять за то, что он заботится о Лотти. А может, и обо мне с Мией.
– Буду считать это заданием, которое надо выполнить! – ухмыльнулся Грейсон. – Вот увидишь, я не только отчаянный похититель носков, я ещё и мастер устраивать бракосочетания.
Я усмехнулась и вдруг почувствовала себя намного уверенней. Пусть у нас нет плана, но мы были с друзьями. А Артур действовал один.
Вопрос состоял лишь в том, сколько у нас оставалось времени, чтобы обзавестись всем необходимым. Меня это заставило вновь задуматься о личных предметах. Ведь есть вещи, которые их обладатель выбрасывает? И долго ли, например, обычный чёрный носок сохраняет его личные свойства?
Грейсон не знал на это ответа.
– На какой-то срок в любом случае, – размышляла я вслух. – Футболка, которой ты пренебрёг, а я использую в качестве ночного белья, функционирует наверняка дольше.
Грейсон глубоко вздохнул.
– Во-первых, я этими футболками не пренебрегал, ты их просто достаёшь из ящика с чистым бельём…
– Да, но лишь после того, как ты неделю их не меняешь.
– А во-вторых, я хотел бы тебя попросить не вмешиваться больше в мои сны.
– Считай это просто тестом. – Я не обратила внимания, как он наморщил лоб. – Ты же знаешь, фаза номер один – проверка безопасности. Я просто проверяю, откроется ли дверь, если я захочу войти. Но, конечно, этого не делаю. Хотя могла бы.
– Исключено, – категорически сказал Грейсон.
– К сожалению, нет. – Я заметила, что, несмотря на мысль о катастрофе Лотти, на моём лице появилась широкая улыбка. – Тебе надо ещё больше усилить меры безопасности, Грейсон. Артуру наверняка не так уж сложно ответить на вопросы Фредди. Если бы я могла…
Грейсон недоверчиво засмеялся:
– Ах, ты уже знаешь, что дело не в этом, Лив. С каких пор ты научилась гениально считать в уме?
– Это действительно нетрудно. На самом деле мне понадобилось три ночи, чтобы вообще понять простенькую задачу и внести её в карманный калькулятор.
– Что получится, если извлечь корень из шестидесяти трёх тысяч одного и помножить на сто восемьдесят шесть? – сказала я, стараясь подражать плаксивому голосу Фредди. – А полученное вычесть из трёхсот тысяч пятидесяти трёх, из результата ещё раз извлечь корень из шестидесяти трёх тысяч одного, потом всё перевернуть?
– Чтобы запомнить это наизусть, надо это действительно часто слышать, – насмешливо сказал Грейсон, все ещё уверенный в себе.
Когда автобус остановился и с шипением открылись двери, я обняла Персефону и прижала к себе:
– Следи получше за своими вещами, слышишь? Особенно за мелочами, такими, как брелок для ключей, украшения, резинка для волос, перчатки…
– Ты с некоторых пор часто это повторяешь. Как будто я последняя растяпа. – Привычным движением Персефона отодвинула турникет и помогла нам подняться. – Или хуже того: как будто ты моя бабушка, всюду видевшая воров. Она даже мешок для мусора выставляла в последний момент, боялась, что кто-нибудь может его украсть до приезда мусорщиков.
Она села на свободное место и тут же заплакала. Не знаю почему, наверно, мусорный мешок каким-то образом напомнил ей о Джаспере.
– Перпетуя!.. – всхлипывала она. – Сказал бы хоть Афродита.
– Но всё-таки с той же начальной буквы… – вздохнула я.
Да что говорить: без Персефоны в моей жизни чего-то не хватало бы. И всё-таки я была рада, когда она вышла на своей остановке, рада, что мне до конца дня больше не придётся видеть её слёз.
Увы, увы, обрадовалась я слишком рано. Потому что, едва я собралась спокойно расслабиться, мама позвала меня и Мию на кухню для серьёзной беседы. Ни о каком покое думать было нельзя. Я ведь хотела только забраться в постель с Бертом, моим любимым плюшевым медвежонком, ещё с детского сада, и поплакаться в его мягкую, бурую, ароматную шерсть. Да вот беда, Берта у меня больше не было, – я давно вышла из возраста, когда играют с такими медвежатами, пришлось от него избавиться ещё в Утрехте. Оставалось поплакаться только в подушку, но это было совсем другое. Я хотела вернуть Берта. И вообще вернуться в тот возраст. Года в четыре.
Через несколько часов Грейсон ворвался в мою комнату. После школы он не пришёл домой, не было его и после ужина, что было крайне странно, потому что вообще-то Грейсон никогда не обходился без еды.
Он выглядел разгорячённым и даже не задержался, чтобы снять куртку. Я отодвинула заплаканную подушку и ошеломлённо уставилась на него, точней, на то, что он протянул мне. Это был…
Да. Это было то самое. Грейсон действительно сунул мне под нос чёрный носок с таким видом, будто это была красная роза.
– Вот, – сказал он. – Пункт номер один из моего списка «Что надо делать?» выполнен. Посмотри хорошенько на это.
– На носок?
Не в манере Грейсона было так просто врываться. Он выглядел необычно возбуждённым. И что значил этот носок? Может, это какой-то неизвестный мне английский обычай? Или Рыся утащила у него второй носок и ему нужно возместить ущерб?
Я присмотрелась:
– Тьфу! Это…
– Конечно же! Прямо с его ноги, – сказал Грейсон.
Он чем-то напоминал мне Кнопку, когда та вместо палочки притаскивала громадную ветку и ожидала за это похвалы.
– Настоящий личный предмет. Возьми же!
Я поморщилась:
– Он пахнет сыром.
– Лив, это не обычный носок. – Моя тупость заставила Грейсона покачать головой. – Он принадлежит Сенатору Смерть. Он же доктор Отто Андерсен, психиатр Анабель. С ним можно открыть дверь в его сны. Ты уже знаешь: первая фаза.
Ах да! Первая фаза! Я совершенно забыла, что происходило сегодня после полудня.
Трёхфазовый план был придуман лично Грейсоном, он сформулировал его как раз после унижения миссис Лоуренс в столовой, план спасения мира от Артура. К сожалению, несмотря на впечатляющее название, в целом план был не очень убедительным. Попросту сказать, речь шла не о настоящем плане, а о чём-то вроде списка намерений. Фаза первая значила вот что: найти, по возможности полно, средства защиты и контроля, информацию, материалы, факты, идеи. Но вот вторая фаза оставалась пока расплывчатой. Там значилось лишь одно: разработать конкретный план, чтобы помешать Артуру делать то, что он всегда делает. Третью фазу Грейсон уже не смог зачитать (наверно, потому, что мы стали бы громко смеяться), но мы её себе представляли: планомерно покончить с Артуром.
И если бы мы знали как.
– Ты что, плакала? – Грейсон перестал тыкать в меня носком, сел на стул возле письменного стола и обиженно посмотрел на меня. – По правде сказать, я заслуживаю хоть какой-то благодарности. И похвалы. – Он скрестил на груди руки. – Не каждый поедет ради какого-то носка в Суррей.
Тут он совершенно прав. Достать личную вещь Сенатора Смерть – это была составная часть нашего плана, хотя мы толком не знали, как это сделать. Мы с Генри уже успели разузнать, в какую клинику его поместили. Это оказалось ужасно просто: раз-другой кликнуть мышкой в интернете, позвонить кое-куда, и всё ясно. Заведений для недееспособных, требующих ухода, для больных, впавших в кому, в окрестностях было немного. Что же касается защиты данных, с этим, к нашему счастью, обстояло не так строго.
– И ты без затруднений сумел попасть в клинику? – спросила я.
Грейсон закатил глаза:
– С этим не было никаких проблем. Я выдал себя за его племянника, но меня вообще ни о чём не спросили.
Казалось, он был немного разочарован, вероятно, он связывал дальнейший ход своего трёхфазового плана с проникновением в клинику.
– Бедный малый, – сказал он. – Лежит там и спит. Двадцать четыре часа в сутки, уже больше месяца. Ты знаешь, что желудочный зонд можно теперь вводить прямо через кожу живота, не нужно его заглатывать? Называют это эндоскопической гастрономией, рекомендуется для постоянных пациентов. Они, видно, не очень надеются на его пробуждение. – Он потёр нос. История его явно увлекла. – Я его, правда, совсем не знаю, но, даже если он не очень хороший человек и у Анабель есть причины так думать, подобной судьбы всё же никто не заслуживает. Как по-твоему?
Никто. Даже Артур. Генри тоже считал, что единственный возможный для нас способ остановить Артура, не убивая его, – это метод Анабель.
– Надо ему помочь. – Грейсон задумался, меланхолично глядя на носок Сенатора Смерть. – Медсестра мне рассказывала, что к нему каждый день приходит мать, чтобы его прилично одеть. На случай, если он проснётся. Бедная женщина – она, конечно, удивится, куда делся его второй носок.
Я прикусила губу. Грейсон прав: нам надо было по меньшей мере попытаться помочь Сенатору Смерть начать новую жизнь. Хотя бы ради его матери.
– А других его личных предметов у тебя нет? – поспешила спросить я, стараясь сморгнуть слёзы. – Каких-нибудь не таких неприятных.
Грейсон этого вопроса не ожидал. Наверно, было сколько угодно других личных вещей, но их ему не захотелось украсть.
– Не будь такой неблагодарной, Лив. Этот носок – идеальный выбор. Ты можешь просто надевать его каждую ночь и будешь в полной готовности на случай, если мы найдём нужную дверь. Или если сама Анабель захочет нам её показать. И вообще: что ты, именно ты, можешь сегодня вычеркнуть из списка необходимых дел?
Вот так. Я не хотела признаваться, что никакого такого списка у меня вообще нет и я не собиралась вносить свой вклад в трёхфазовый план спасения мира от Артура. День у меня вообще прошёл достаточно скверно, я только сейчас поняла, что Грейсон просто ничего об этом не знал.
– Забудь про свой список «Что делать», – сказала я и с глубоким вздохом передвинулась на край кровати. – Произошло кое-что похуже.
Как же мне нужно было вернуть старого доброго Берта!
– Бабушка наконец договорилась с папой насчёт свадебных планов? – спросил Грейсон сочувственно. – Ты из-за этого плакала?
Ну да, ещё ведь свадебные планы! Рыся, наверно, лучше других разбиралась в этих вещах, и, если ей удастся, она превратит мамину небольшую спонтанную вечеринку в грандиозное мероприятие. Но об этом на нашем сегодняшнем кризисном совещании речи не шло. К сожалению.
Я покачала головой.
– Лотти сегодня объявила, что на свадьбе её не будет, – сказала я и чуть было опять не заплакала.
– О, действительно? – Грейсона это, похоже, задело. – Я думал, этот вопрос больше не обсуждается.
– Мне тоже так казалось, – сказала я.
Хотя на самом деле было не так. В глубине души я знала, что такой день когда-нибудь наступит. Мы с Мией давно стали слишком большими для детских ролей, а теперь, когда нашим воспитанием занималась не одна мама и у нас был настоящий дом, наша Мэри Поппинс должна была улететь от нас. Нельзя сказать, что мы этого не понимали. Мы просто не могли представить себе жизнь без Лотти. Она была лучшим, что у нас появилось в жизни. Никогда я не была в этом так уверена. Лотти хотела задержаться на год-другой, когда без малого тринадцать лет назад она собиралась позаниматься в Мюнхене, и если бы вместо этого не отправилась с нами вокруг света, была бы сейчас учительницей начальной школы. Наверно, вышла бы замуж и сама имела детей. Но вот дожила до двадцати трёх лет и даже не получила образования.
– Как же она… э-э… я хочу сказать… чем она… а? – Грейсон, похоже, не знал, как тактично сформулировать свой вопрос, но я тем не менее его поняла.
– Один из её кузенов предложил ей работу в своём отеле в Оберсдорфе, – ответила я. – До первого июля.
Грейсон казался действительно шокированным.
– В Германии? А как с дядюшкой Чарльзом? Я думал, у них с Лотти серьёзные отношения.
Я пожала плечами.
– Нет, боюсь, ничего у них с этим не получилось. Твой дядюшка такой… нерешительный. Влюбленность Лотти тоже мне кажется не такой уж пылкой. Она уже не путает буквы, когда в комнате появляется Чарльз.
– Надо что-то делать, – решительно сказал Грейсон. – Если Лотти с Чарльзом окажутся парой, ей придётся остаться в Лондоне. А для Чарльза это в любом случае самое лучшее.
– Занеси это в свой список «Что делать», – сказала я, постаравшись, чтобы слова мои звучали шутливо и он не заметил, как я растрогана.
И как мне хотелось его обнять за то, что он заботится о Лотти. А может, и обо мне с Мией.
– Буду считать это заданием, которое надо выполнить! – ухмыльнулся Грейсон. – Вот увидишь, я не только отчаянный похититель носков, я ещё и мастер устраивать бракосочетания.
Я усмехнулась и вдруг почувствовала себя намного уверенней. Пусть у нас нет плана, но мы были с друзьями. А Артур действовал один.
Вопрос состоял лишь в том, сколько у нас оставалось времени, чтобы обзавестись всем необходимым. Меня это заставило вновь задуматься о личных предметах. Ведь есть вещи, которые их обладатель выбрасывает? И долго ли, например, обычный чёрный носок сохраняет его личные свойства?
Грейсон не знал на это ответа.
– На какой-то срок в любом случае, – размышляла я вслух. – Футболка, которой ты пренебрёг, а я использую в качестве ночного белья, функционирует наверняка дольше.
Грейсон глубоко вздохнул.
– Во-первых, я этими футболками не пренебрегал, ты их просто достаёшь из ящика с чистым бельём…
– Да, но лишь после того, как ты неделю их не меняешь.
– А во-вторых, я хотел бы тебя попросить не вмешиваться больше в мои сны.
– Считай это просто тестом. – Я не обратила внимания, как он наморщил лоб. – Ты же знаешь, фаза номер один – проверка безопасности. Я просто проверяю, откроется ли дверь, если я захочу войти. Но, конечно, этого не делаю. Хотя могла бы.
– Исключено, – категорически сказал Грейсон.
– К сожалению, нет. – Я заметила, что, несмотря на мысль о катастрофе Лотти, на моём лице появилась широкая улыбка. – Тебе надо ещё больше усилить меры безопасности, Грейсон. Артуру наверняка не так уж сложно ответить на вопросы Фредди. Если бы я могла…
Грейсон недоверчиво засмеялся:
– Ах, ты уже знаешь, что дело не в этом, Лив. С каких пор ты научилась гениально считать в уме?
– Это действительно нетрудно. На самом деле мне понадобилось три ночи, чтобы вообще понять простенькую задачу и внести её в карманный калькулятор.
– Что получится, если извлечь корень из шестидесяти трёх тысяч одного и помножить на сто восемьдесят шесть? – сказала я, стараясь подражать плаксивому голосу Фредди. – А полученное вычесть из трёхсот тысяч пятидесяти трёх, из результата ещё раз извлечь корень из шестидесяти трёх тысяч одного, потом всё перевернуть?
– Чтобы запомнить это наизусть, надо это действительно часто слышать, – насмешливо сказал Грейсон, все ещё уверенный в себе.