Третий дневник сновидений
Часть 7 из 47 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Вы же их давно знаете.
Освещение вдруг изменилось. Словно что-то загородило невидимый источник света. Анабель взмахнула рукой.
– Вы знаете, кого мы обязаны за всё это благодарить и что мы ему всё ещё должны.
Стало заметно прохладней. Хорошо, что я всё ещё оставалась ягуаром: можно было неподвижно смотреть на Анабель, не выдавая своей неприязни.
– А история с демоном дело прошлое? – мягко спросил Генри. – Думаю, ты в клинике поняла, что это всего лишь часть твоей… болезни.
– Да, – сказала Анабель. – Во всяком случае, мне это пытались внушить. Я, наверно, была ненормальная, но не дурочка. Я всё же считалась с возможностью, что… что Повелитель Тени и Мрака существует лишь в моём болезненном воображении. Но если он существует на самом деле? Вы не предпочли бы сделать надёжную ставку?
Нет, такого выбора мы не хотели бы. С нас хватало других проблем.
– Ты ещё принимаешь свои таблетки? – спросил, наморщив лоб, Генри.
– Как всегда, прямой вопрос. – Анабель опять усмехнулась. – На самом деле я от них отказалась. Просто хотелось знать, что происходит. И действительно ли происходит. Тогда можно расслабиться. – Она вдруг как будто заспешила. Движением руки откинула назад волосы. – Была, как всегда, рада вас видеть.
И ушла, не дожидаясь от нас слов прощания, а шага через три её очертания стали прозрачнее, и через несколько метров она исчезла совсем. Холод ушёл вместе с ней.
Глава четвёртая
– Он действительно сказал «Перпетуя»? – спросила я уже автоматически, наверное в сотый раз за день. – Можно ведь было ослышаться. И ты же знаешь Джаспера. Меня он всегда называет Лиз.
– С тобой другое дело.
Губа Персефоны опять подозрительно стала подрагивать, и я поспешила подтолкнуть её к выходу из школьного коридора.
После того как Джаспер сегодня утром сказал Персефоне лишь короткое: «Привет, Перпетуя!», её мир совсем пошатнулся. Она уже давно мечтала о Джаспере, но лишь после его пребывания во Франции она – неизвестно почему – до смерти в него влюбилась. А ведь сам Джаспер тем временем совершенно забыл о существовании Персефоны, по крайней мере, если не так предвзято, более реалистически, интерпретировать это его «Привет, Перпетуя!». Чего я, разумеется, не делала, потому что Персефона и так была повержена и последнее, в чём она нуждалась, это в реализме. На переменах она израсходовала две упаковки носовых платков да вдобавок ещё перепачкала мой блейзер (причём мы заметили, что тушь на её ресницах не была устойчива к влаге), и не надо мне было связывать болезнь с путаницей имён винить за это Джаспера. Моя латынь понемногу забывалась.
Между тем занятия в школе продолжались, была пятница, сияло солнце, неделя кончалась. Уже несколько часов я ничего так не хотела, как спокойно побыть в своей комнате, чтобы, отвлёкшись от бедствий Персефоны, наконец ухватить несколько действительно ясных, насущных мыслей. Если повезёт, я успею перед занятиями кунг-фу насладиться успокаивающим послеполуденным сном – мне надо отоспаться. Мысли могут проясниться, лишь если я буду не такой усталой.
После того как я и Генри встретились во сне с Анабель, прошли ещё две ночи, когда мы довольно беспорядочно слонялись по коридорам, наблюдая за нужными нам дверями, высматривая то Анабель, то Артура в надежде узнать что-то новое. Напрасно. Царила абсолютная тишина. Боюсь, Генри эта тишина успокаивала. Настолько успокаивала, что вчера ночью он среди коридора даже заговорил о Расмусе. Наверно, он нашёл в Фейсбуке некоего Расмуса Вэйкфилда и хотел узнать, не «мой» ли это Расмус Вэйкфилд. На это, во всяком случае, я могла честно ответить «нет» и заверить его, что «мой» Расмус не был фанатом социальных медиа. А Генри в ответ спросил, какие у него были хобби.
– Он любил играть с мячиками, – сказала я уверенно.
И чтобы не продолжать разговор о моём придуманом южноафриканском приятеле, который на самом деле был собакой, я стала (не думая о том, что за нами может следить кто-то невидимый) целовать Генри – отвлекающий манёвр, который всегда срабатывал. Но на этот раз – пусть и спустя некоторое время, когда я забыла про всё: про Расмуса, про невидимых шпионов, про демонов, – Генри захотелось узнать, а как же целовался Расмус.
Просто с ума сойти! Я уже не могла отделаться от этого проклятого придуманного парня.
– Если бы я не знала тебя, я бы решила, что ты ревнуешь, – ответила я, вместо того чтобы сказать: «Он лизался длинным и очень мокрым языком».
Генри кивнул.
– А может, и ревную, – ответил он, недолго думая, и кончиками пальцев провёл по моей щеке. – Меня вообще-то интересует, кто научил тебя так здорово целоваться.
Ну да. Только не Расмус.
– А почему ты думаешь, что целоваться научил он меня, а не я его? – пробормотала я. – Может, у меня это врождённый талант?
Всё-таки я была плохая лгунья. Долго так продолжать нельзя: рано или поздно я должна сказать Генри правду. Только не знала, как это сделать, от смущения не провалившись под землю.
– Если бы только это… – Персефона неожиданно прервала мои мысли. – Джаспер и на меня по-настоящему не взгля…
– Что это там впереди?! – воскликнула я и показала на толчею, образовавшуюся у главного входа.
Спасти могла только попытка отвлечь внимание. И она сработала.
С лица Персефоны сошло скорбное выражение, она вскинула голову и с любопытством поспешила к школьникам, которые возбуждённо что-то обсуждали. Я направилась в ту же сторону немного медленней, и, когда я подошла, чтобы увидеть, вокруг чего все столпились, мне для этого пришлось подняться на цыпочки.
Хотя я не переставала думать о том, что случилось во вторник с миссис Лоуренс, мне так и не удалось увидеть Артура. Похоже, даже в школьной столовой мы каждый раз проходили мимо друг друга, и я бы не стала утверждать, что мне его не хватало. Но я продолжала ловить себя на том, что словно выжидала, не возникнет ли кто-то, готовый сделать что-то безумное и страшное. По словам Генри и Грейсона, с ними было точно так же, даже во время тренировок по баскетболу. И хотя до сих пор ничего не случилось, легче нам не становилось, наоборот, увеличивалась напряжённость. Кто станет следующей жертвой Артура? И что он ему сделает?
Моё поведение становилось немного параноидальным. Каждый вечер, по возможности мимоходом, я спрашивала у Мии, не пропало ли у неё что-нибудь, и лишь после того как она заверяла, что у неё всё на месте, могла спокойно лечь спать. Я размышляла о том, с каких пор предмет становится личной вещью. Считать ли таким только что купленный карандаш? Или чтобы придать ему личные свойства, надо ли его сначала погрызть? И надолго ли это подействует? Не станет ли предмет ничьим и не утратит ли свои качества? Последний раз это было с варежкой, которую, возможно, использовал Артур, чтобы войти в сны Мии, и я предпочла бы умереть, чем ещё раз такое пережить. Поэтому мне было не важно, что постепенно Мия стала относиться к моим вопросам с подозрением. Лучше всего было бы сказать всем: пусть они пристальней наблюдают за своими вещами, особенно если поблизости Артур.
Но этого делать было, конечно, нельзя. И всё равно, наверно, заранее позаботился обо всём, что ему нужно. Я представляла себе, как он складывает добычу у себя в комнате, разумеется, снабжая предметы именными табличками, и каждый вечер обдумывает, чей сон посетит он сегодня. И чтобы его самого никто не застиг врасплох, когда он спит, он, конечно, избавился от секретного тайника для ключей, с помощью которого в январе Грейсон сумел проникнуть к нему и забрать варежку Мии, продвигаясь ползком, как с детства умеют все мальчишки, а недавно и огородился забором, как обнаружил Грейсон. Сон Артура, как и его добыча, были недоступны. В доме его родителей появлялось множество влиятельных и знаменитых людей – музыканты, политики, промышленники, и невозможно вообразить, чего только Артур у них не набрался.
Сейчас же его интересовали не знаменитости, а главный объект ненависти для «Академии Джабс» – конкретно Теодор Эллис.
Неприязнь Тео Эллис вызывал не потому, что он был слабый интриган, карьерист или толстый скверный драчун, нет, а потому, что он был баскетболист экстра-класса, огромный талант, добыватель очков, богатство любой команды. Вдобавок он был любезен, умён и красив. Проблема состояла в том, что выступал Тео Эллис не за «Академию Джабс», а за «Высшую школу Рослин». Другими словами, он играл не за ту команду. Этого было достаточно, чтобы его ненавидеть.
По собственной воле Тео наверняка не перешёл бы на сторону противника, но его беда оказалась в том, что он выбрал в качестве предмета еврейский язык, а «Академия Джабс» и «Высшая школа Рослин» из-за малого количества учеников объединились. Здесь, у нас.
Когда он в пятницу приходил на занятия, его в школе и в коридоре встречали криками «бу!», и это было ещё самое безобидное. Футболка с надписью «Тео, не хочу от тебя ребёнка» (в цветах нашей школьной формы) сразу стала популярной, и, если верить слухам, наша преподавательница еврейского миссис Рицель задавала тест и особые домашние задания, лишь когда скоро предстояла важная игра. Миссис Рицель была горячей болельщицей «Флэмел».
В последние недели ситуация ещё больше обострилась, если это вообще возможно. Можно было подумать, что команда Тео стала чемпионом, а «Флэмел» застряла на четвёртом месте. Известно, что болельщики переживают поражение хуже самой команды, так что в интернете даже прошёл форум «Мы ненавидим Тео Эллиса», где премию получили специально сочинённые песни: «Вонючка Тео жрёт свой део» или «Теодор Эллис, капитан, обделался».
Тео, конечно, жалел, что выбрал не испанский язык, но я не могла не восхищаться, видя, как он каждую пятницу гордо шагает по нашему коридору, со стоическим спокойствием вынося откровенную враждебность присутствующих.
Как сегодня.
Если ему было не по себе, он, во всяком случае, не показывал виду. Широко расставив ноги и скрестив на груди руки, он стоял перед Артуром, напоминая платяной шкаф из массивного дуба. Тренированный Артур при росте метр восемьдесят пять по сравнению с ним казался щуплым. Но это не мешало ему задевать Тео. Не так прямо и примитивно, как болельщики «Академии Джабс», но в своём, Артуровом стиле – гораздо подлей.
– Не беда, что свою контрольную ты провалишь, – сказал он мягко. – Твоя мать надеется, что хоть кто-то в семье чего-то достигнет. Твоего брата, я слышал, должны условно-досрочно освободить.
Публика слегка зашумела. Я обнаружила среди других голов каштановые волосы Эмили и удивилась. Она никогда не проявляла интереса к баскетболу. Тем не менее она с интересом вслушивалась в разговор. Рядом с ней стоял Сэм-Стыдись и снимал происходящее на свой мобильник.
– Всё-то ты слышишь, ангелочек сусальный, – сказал Тео, и Персефона, оказавшаяся рядом со мной, громко вздохнула. – Наверно, свои локоны ты завивал у парикмахера.
Артур ответил снисходительной усмешкой:
– Плохо, наверно, ощущать на себе такое давление и быть единственным, кто в семье умеет читать и писать. Невелика радость закончить жизнь, как твой предок, чистильщиком мостовых. – Он принюхался к Тео. – Хорошим чистильщикам всегда найдётся работа.
Кто-то в группе слушателей хихикнул, кто-то из младшей группы тихо стал скандировать: «Тео, Тео, найди свой део!»
Тео вздохнул, словно скучая:
– Я, конечно, знал, что ты, ангелок из сусального золота, всегда был снобистской задницей, но раньше всё-таки не таким. До того как твоя команда не захотела избрать тебя капитаном. Почему, интересно, она так сделала?
Ха, здорово сказано! Тео мне начинал нравиться.
Артур попробовал снова снисходительно усмехнуться, но было видно, как он зол. Тео умело попал в его больное место. Теперь никто больше не хихикал, все напряжённо ждали, что ответит Артур. Причину явного разлада между Артуром и когда-то лучшими его друзьями, Грейсоном, Джаспером и Генри, не знал никто, кроме нас. Даже Леди Тайна могла предложить лишь смутные догадки.
Пока Артур подыскивал слова, Тео взял на плечо свою сумку.
– Да нельзя же нравиться всем, не переживай так, зато у тебя богатые родители. А мне надо идти. – Он начал прокладывать себе дорогу через толпу школьников. – На тренировку со своей командой. Которая, кстати, на прошлой неделе переизбрала меня капитаном, без единого голоса против.
И небрежным прогулочным шагом он исчез за стеклянной дверью, а я не могла удержаться от злорадной усмешки. Потому что не только мне – всем тут было ясно, что победа осталась за Тео Эллисом. А не за кудрявеньким.
– Знаешь, в Тео есть что-то сексуальное, – сказала я девочке, стоявшей рядом со мной и Персефоной. Той, у которой на футболке было написано: «Тео Эллис, я не хочу ребёнка от тебя».
– Да, мне тоже так кажется. Но я всё-таки его ненавижу.
Группа зевак разошлась с недовольным бормотанием, а я хотела потянуть Персефону дальше, когда встретилась глазами с Артуром. Хотя его взгляд лишь скользнул по мне, в нём было столько холода, что я спонтанно попробовала опять стать ягуаром.
– Этот глупый Тео просто завидует. Причёска у Артура что надо! – сказала мечтательно Персефона, провожая Артура взглядом. – Представляешь, как это непросто: природные кудри причесать так, чтобы они выглядели по-мужски круто?
Я тронула рукой то место на затылке, где ягуару можно потрепать шерсть, и покачала головой. Случай Персефоны был безнадёжным.
– Пошли, а то опоздаем на автобус. – Я потянула её к двери.
К сожалению, нам пришлось пройти мимо Эмили. Меня она, как всегда, игнорировала, но Персефону приветствовала с преувеличенным дружелюбием, стараясь, наверно, чтобы я сильней почувствовала, насколько меня игнорируют. В другой раз и Персефона почувствовала бы себя польщённой, но Эмили допустила серьёзную тактическую ошибку.
– У тебя, что ли, аллергия, бедняжка? – поинтересовалась она сочувственно. – Ты выглядишь просто измученной. Хочешь, я порекомендую тебе лекарство, которое помогло моему брату?
– Нет, спасибо. – Персефона обиженно вскинула голову и откинула назад волосы. – Я что, действительно выгляжу замученной? – спросила она меня, когда мы пошли дальше.
– Да нет, всё в порядке.
По сравнению с тем обилием слёз, которые она пролила сегодня с утра.
Я боялась, не начнёт ли Персефона опять нудеть про Джаспера, но мысли её всё ещё были заняты Артуром.
– Артура мне всё-таки жаль, – сказала она, когда мы подошли к автобусной остановке. – Без друзей он выглядит как-то… не знаю. Генри, Грейсон, Джаспер и он были как четыре мушкетёра… Странно, что они разошлись. – Она взглянула на меня испытующе: – Я всё-таки думаю, что дело тут в Анабель. Осенью случилось что-то, чего они ему не могут простить. И ведь ты знаешь что, только не хочешь говорить.
Тут она была, в общем, права.
– Понимаешь, Персефона, самые близкие друзья расходятся, если движутся в разных направлениях, – ответила я, сама чувствуя, что говорю прямо как Лотти, когда она произносит свои драгоценные педагогические истины. – Как точно заметил Тео Эллис, Артур – снобистская задница. А кто с таким захочет дружить?
– Я! – заявила Персефона не без усилия. И добавила не очень убеждённо: – Что ж, мы с тобой тоже ведь совершенно разные, но остались лучшими подругами.
– Это верно, – кивнула я, но не удержалась от смеха.