Тоннель

— Нет…

— Просто прямо сейчас я не готов к чему-то подобному. В моей жизни нет места для близких отношений, и я хочу, чтобы ты знала об этом.

— Зачем ты поднял эту тему? Я не говорила, что собираюсь разводиться. При чем здесь близкие отношения? В конце концов, это же ты хотел со мной увидеться.

— А ты не хотела?

Он обернулся и посмотрел на меня. Позади него — настежь распахнутое окно, время далеко за полночь. Сочащийся влагой воздух, выхлопы машин, предчувствие дождя. Мне надо спать, завтра рано уезжать. В девять открывается «Икеа».

— Конечно же, хотела, — ответила я. — Я скучала по тебе, но это не значит, что между нами что-то изменилось. — Мне пришлось встать и подойти к нему, обхватить руками. Он высвободился из моих объятий.

— Ты не права. Все изменилось. Нельзя войти в одну и ту же реку дважды. Ты и я, мы уже не те, что были, когда впервые встретились. Мне нравилось, когда ты притворялась.

— Что ты имеешь в виду?

— Приятно было знать, что ты фантазируешь обо мне, когда возвращаешься домой к своему мужу.

— С чего ты взял?

— Ты сама сказала.

— Ну, может, было пару раз.

— Я чувствую себя впутанным в нечто, что не является моим, вот и все. У меня нет никакого желания участвовать в твоем бегстве от неудачного замужества. Зачем ты приехала в Прагу? Разве ты не собиралась заново начать жизнь с твоим мужем? Что ты вообще здесь делаешь?

— Ты ничего не знаешь о моем браке. — Это было все, что я смогла выдавить.

Многочисленные крыши домов раскинулись перед нами, нагромождаясь друг на друга в лесу из печных труб. Из недр моего желудка поднялся запах перегара и наверняка испортил мое дыхание. За моей спиной Поль снова лег в кровать и натянул на себя одеяло — я наблюдала за ним, глядя на его отражение в оконном стекле.

— Мне пора спать, — сказал он. — Завтра у меня опять концерт.





* * *


Телефон всю ночь простоял на беззвучном режиме. Я сняла его только рано утром, когда проходила по Карлову мосту. Одно сообщение на автоответчике и три короткие эсэмэски.

Позвони мне.

Позвони!

Алло?!

И следом голосовое сообщение. Судя по голосу, Даниель был возмущен, зол и расстроен, или же он так пытался скрыть свой страх. Для верности я прослушала еще раз. Но он только просил перезвонить ему, как только я получу это сообщение. Полузадушенный конец фразы, словно, пока он говорил, ему не хватало воздуха, и следом порывистый вдох, ощущение чего-то большего, чем он хотел мне сказать.

Я посмотрела на часы. Несколько туристов с рюкзаками лежали, растянувшись под статуей мадонны, уличные подметальщики сгребали груды мусора с мостовых. Первые художники выкатывали свои тележки, доставали на продажу картины с видами Праги, написанные в голубовато-синих тонах.

Я позвонила. Но телефон Даниеля, кажется, был выключен. Неужели он настолько сильно разозлился? Меня встревожило, что он не отвечает, и в то же время я испытала облегчение. Чтобы ложь не сильно резала ухо, ее следует сперва хорошенько отшлифовать. Может, он только что проснулся и забыл, что я в отъезде, но тогда почему так рано? Все пропущенные звонки были сделаны около восьми утра, чуть больше часа назад. Хотя обычно он дрыхнет все утро. Разволновался из-за того, что не нашел меня в постели? А потом вспомнил, что я в Праге, и снова уснул, отключив телефон, чтобы не мешал.

Ничего страшного.

Я пробормотала ему на автоответчик что-то жизнерадостное о том, что аккумулятор разрядился и что через несколько часов я буду дома.





* * *


«Икеа» открыла свой новый большой магазин в самом центре Праги на Вацлавской площади, где уже скоро будет лет тридцать назад как проходили демонстрации против коммунистического строя, но я направилась прямиком к подземной парковке и, сев в машину, помчалась вон из города к одному из универмагов на окраине. По крайней мере, я была уже на обратном пути. Домой.

Сомнительный поцелуй на прощание, прежде чем покинуть номер. Пока. Всего хорошего.

В последний раз.

На парковке «Икеа» я снова попыталась дозвониться до Даниеля, следом отправила мужу эсэмэску: «Привет, пыталась дозвониться, что-то случилось? Целую».

Магазин «Икеа» невозможно обойти за одну минуту. Пока я металась между отделами, перебегая от спален к кухням и от кухонь к ванным, я все больше убеждалась, что именно Даниеля видела я накануне вечером. Весь местный ассортимент был мне знаком и в то же время чужим. Названия были написаны на шведском: полки «Билли» и табуреты «Боссе», стулья «Юпперлиг». Куда меньше моделей, которые я могла бы увезти с собой на машине, остальное было проще заказать по интернету, большая часть мебели была либо слишком заурядной, либо слишком дорогой. Хватит ли у нас средств на все это? Ванная, кухонная вытяжка, столешница.


«Блосиппа», «Соммарэнг», «Трофаст»[16].

Я заблудилась и в третий раз очутилась в детском отделе. Огромных размеров белый медведь в корзинке, набор посуды, сулящий вкусный обед.

Даниель по-прежнему не брал трубку. Я потеряла список того, что собиралась купить. Коврик для ванной, ершики для унитаза. Я вспоминала, стараясь сосредоточиться на небольших предметах, которые я могла унести с собой в большой сумке для покупок. Карнизы и занавески для окон на втором этаже, только из белой материи — однотонные, без претензий, и стоят до смешного дешево. Правда, я и тут оказалась перед непростым выбором: что взять, «Ингвильд» или «Гертруду», обе казались мне одинаковыми. Возможно, что-нибудь в светло-голубых тонах тоже не помешает. Когда у нас дома немного уляжется, мы придумаем что-нибудь получше. Я тогда раздобуду себе новую швейную машинку и сошью свои собственные шторы и занавески. Я задержалась возле лампочек накаливания, вспомнив, что Даниель говорил что-то о нестандартном цоколе.

А вот про зеркала я не забыла. Я уже говорила, что мне надоело краситься перед карманным зеркальцем, не имея возможности увидеть себя всю целиком. Это был один из поводов, почему мне требовалось заехать сюда именно сейчас.

И вот я себя увидела. В полный рост и до талии, в позолоченной раме и в окружении светодиодных линеек. И даже со встроенными часами. Целые ряды круглых, овальных и прямоугольных зеркал. Никаких видимых признаков моей измены мужу не наблюдалось, даже румянца не было на щеках, хотя кожа казалась болезненно чувствительной. Впрочем, Поль всегда был гладко выбрит, дело не в этом, но — бог ты мой! — все то, чем мы занимались, все это прошло через меня и все же никаких следов на мне не оставило. Как говорится, на лбу ведь не написано. Из-за того, что я не выспалась, у меня под глазами залегли тени. Но, возможно, они были там и раньше. Время оставляет свои отметины крайне медленно, их не замечаешь, если смотришь на свое лицо изо дня в день. Ставшие чуть резче складки возле рта, слегка обвисшая кожа.

Еще поживем, утешила я себя и выбрала несколько зеркал — одно в позолоченной раме для ванной и пару дешевых без всяких рам и прочих излишеств для гардеробной.

Уезжала я оттуда уже без музыки. Поездка длиною в один час и семнадцать минут, судя по навигатору. Все происходило куда стремительнее, чем я рассчитывала. Вначале я планировала успокоиться и заехать на какую-нибудь винодельню. Может, даже обсудить сотрудничество с местными производителями. Экскурсии по виноградникам, возможность разливать и запечатывать наше вино в бутылки со своими собственными этикетками — у нас с Даниелем было так много идей. Но телефон всю дорогу молчал. Больше я звонить не стала. Это выглядело бы так, словно я вся на нервах, как будто у меня есть повод волноваться.





* * *


Было уже почти около полудня, когда я свернула с главной магистрали на шоссе и, снизив скорость, поехала через город. Утро выдалось пасмурным, но я знала, что так и будет, пусть даже не слежу за прогнозами погоды. Мое возвращение домой проходило без малейшего проблеска солнца. Только серый, почти черно-белый, унылый пейзаж, словно я потеряла способность различать зелень полей и цветные ковры лугов. Только чужой, неизвестно откуда взявшийся автомобиль, который стоял на другом конце моста, перекрывая собой проселочную дорогу. Постепенно, не сразу, я обнаружила, что несколько подростков стоят, прислонившись к перилам моста и наблюдают за усадьбой. Уже тогда я должна была заподозрить неладное.

А смотрели они на полицейский автомобиль и мужчину в униформе. Возможно, позади веревки, которая была натянута на въезде, они видели что-то еще. Например, людей, которые перемещались по нашему участку. Незнакомое мне красное «Вольво» затормозило возле нашего дома и остановилось.

Невозможно описать чувство, которого нет. Я словно онемела, внутри не было ничего, только пустота. Не знаю, как я парковала машину, но она оказалась стоящей наискосок между двумя деревьями — то ли рябинами, то ли вязами, пожалуй, все-таки вязами, — да так, что я не могла толком открыть дверцу.

У заграждения меня остановил полицейский. Я попыталась разглядеть Даниеля среди всех этих людей, которые толпились, переговариваясь, у столбов ворот и вокруг липы, искали что-то на земле. Их было пять, нет, шесть, даже семь, если считать служителя порядка, который охранял въезд, но Даниеля нигде не было видно.

— Что случилось? Я здесь живу.

Я вытащила свое удостоверение личности и попробовала объяснить на английском и немецком.

На земле рядом с липой лежал кусок брезента и как-то странно бугрился. Одна-единственная мысль, но я отказалась додумать ее до конца. Нет. Нет!

— Где мой муж? Даниель Астрём? Где он? Что здесь случилось?

Должно быть, мой голос сорвался на крик, потому что все, кто там был, разом ко мне повернулись. Лица людей, непонимающие, холодные. Какой-то мужчина отделился от общей группы, махнул своему коллеге, и только тут я поняла, что он тоже полицейский — но почему их так много? Когда в подвале нашли тело мальчика, полицейских было не больше четырех человек. Между тем мужчина двинулся ко мне, не спеша, словно в замедленной съемке, и я увидела, что это был тот самый пожилой комиссар. Черт, как же его зовут, у него еще имя такое смешное, почти как у полицейских из «Пеппи Длинныйчулок». Кнопп? Крапп? Он шел, разговаривая с полицейским помладше, который неотступно следовал за ним.

— Что вы здесь делаете? — спросила я, когда они оказались в зоне слышимости. — Скажите, пожалуйста, этому человеку, чтобы он пропустил меня — он не знает, кто я, — и объясните мне, что здесь происходит?

— Добрый день, фрау. К сожалению, мы не сможем вас пропустить, пока не изучим все следы.

— Следы? О каких следах вы говорите? Это мой дом, и я имею право находиться на своей собственной земле.

Я говорила, перебивая молодого полицейского, который, запинаясь, переводил.

— Пожалуйста, будьте так добры и успокойтесь, — хором произнесли служители порядка.

Я замолчала. Брезент был синим и толстым, и толком нельзя было разглядеть, что под ним находится.

Липа, подумала я, почему ты сделал это под липой?

— Где вы находились этой ночью?

— Я была в Праге.

— Есть кто-нибудь, кто бы мог это подсказать?

— Что?

— Что вы были в Праге.

Немецкий язык младшего сотрудника был не слишком хорош, неверные слова, причудливая грамматика. Наверное, он имеет в виду подтвердить, подумала я и ощутила, как закачалась земля у меня под ногами. Подтверждение. Кто-то, кто может рассказать им, чем я занималась в Праге.

— Сегодня утром я была в «Икеа», — медленно проговорила я. — У меня есть чек. Вчера же я останавливалась у замка в Мельнике, пробовала вино, там должны были меня запомнить. Можете заглянуть в багажник, если не верите.

Пожилой комиссар достал мобильный телефон и, кажется, принялся в нем что-то искать. Кралл, вот как его зовут. Йозеф Кралл!

— Где Даниель? — снова влезла я. — Он… у него?.. — Договорить не получилось. Страх, словно спазм, сдавил горло. Никто не обратил на мои вопросы внимания, они даже не были переведены.

— Взгляните на снимки, — вместо этого сказал младший сотрудник, пока Кралл протягивал мне мобильный телефон. — Вы узнаете этого человека?

Прошли секунды, может, даже минута, прежде чем я сумела взять себя в руки и опустить взгляд вниз. Два маленьких ребенка? Кажется, они сидели на качелях и заливисто смеялись.