Тьма

Но если это не самоубийство… мне нужно было послушать его. Сделать что-то раньше.

В любом случае, я подвела его.





Глава 22. 2 июля, 2021 года




– Кто придумал устроить церемонию здесь?

Арне топает ногами, пока мы стоим, дрожа в холодной кладовой в «Бета», опустошенной для похорон. Мы глядим на самодельный гроб, который сколотили Арк и Дрю из ящичных поддонов, и на венок из красивых вязаных цветов Сони, пристроенный сверху. Единственная декорация в этой удручающей обстановке.

– Сандрин беспокоится об, эм, разложении, если мы вынесем его наружу, – шепчу я. – Он должен оставаться в минусовых температурах до тех пор, когда мы сможем его вывезти.

Арне сжимает губы, но не отвечает. Через мгновение начальница станции откашливается и начинает читать некролог с распечатанной бумажки. Он объемный, хотя и скучный, восхваляющий Алекса за его работу и самоотверженность, преданность станции, АСН, проекту.

– Его семья рассказала мне, что он всегда интересовался Антарктикой, даже в детстве, – говорит она. – Он рос, читая о Скотте, Амундсене и Шеклтоне, всех великих исследователях. Целью его жизни было приехать сюда и пережить все самому.

Господи, думаю я, вспоминая Алекса в последние месяцы. Эта мечта обернулась против него.

– По словам писателя Томаса Пинчона, – продолжает Сандрин, – у всех есть своя Антарктика. На том или ином уровне, все мы приезжаем сюда за ответами. Не просто ради науки, климата, но чтобы открыть то, что скрывается в нас и в других.

Арне смотрит на меня, вскинув бровь, и я подавляю безумное желание захихикать от неожиданного философствования Сандрин. Или, может, это просто усталость – большинство из нас стали спать еще меньше за неделю до того, как обнаружили тело Алекса на льду.

– Он был хорошим человеком. – Сандрин многозначительно смотрит на Каро. – И стал бы замечательным отцом. Я надеюсь, что те, кто любит его, утешатся этим, мыслью о том, что часть Алекса всегда будет жить здесь и что он погиб в месте, так много значившем для него.

Начальница станции опускает бумажку и глубоко вдыхает.

– Хочешь что-то сказать? – спрашивает она у Каро.

Та качает головой, смахивая слезы салфеткой.

Спасибо, Господи, облегченно думаю я. Холод уже проникает сквозь ботинки и куртку, прокрадывается в конечности. Непрошеное напоминание о том, как умер Алекс.

После двух неловких минут тишины у гроба, мы бредем обратно в столовую к шведскому столу, накрытому Радживом для поминок. Никакого алкоголя, замечаю я. Ну и хорошо. Зачем добавлять интоксикацию к крепкой микстуре из сплетен и интриг, которая пропитала базу после смерти Алекса?

Я замечаю Дрю, Роба и Люка, столпившихся в углу, и Тома, топчущегося неподалеку, он выглядит слегка растерянно – я мысленно делаю заметку поговорить с ним в скором времени. Дрю выглядит особенно уставшим, отмечаю я. Все эти перипетии явно взяли свое: вносить тело, сколачивать гроб, очищать кладовую для похорон – он работал усерднее остальных.

Только Люк выглядит как обычно, расслабленно, как будто его почти не беспокоит серьезность события. Хотя он немного поубавил надменную ухмылку на пару тонов. И даже расчесался.

– Вот. – Арне появляется возле меня, передавая тарелку с едой. – Ешь, пока не упала в обморок.

Я послушно беру ее. Начинаю с самосы[21].

– Ну, как ты? – спрашивает он. – Я хотел поговорить, но ты всегда занята. Или я занят.

– Просто занималась всем этим. – С необходимостью писать обширные отчеты медицинской команде АСН, заботиться о Каро, не говоря уже о том, чтобы справляться с собственными шоком, печалью и нависающим чувством, что я подвела Алекса, я едва ли перемолвилась словом с остальными после происшествия. – Я не очень общительная в последнее время. Прости.

– Не нужно извиняться, – бормочет Арне, быстро оглядываясь и проверяя, что нас не слышат. – Две смерти. Остаток праздников отменен. Народ начинает верить, что станция проклята.

– Проклята? Я думала, мы все здесь ученые-рационалисты.

– Не все, – морщится он. – Кроме того, с каких пор это исключает суеверность?

Я раздумываю над этим. Арк стал особенно мрачным, постоянно бормочет себе под нос что-то на русском. Раджив и Элис выглядят очень потрясенными последними событиями, оба более тихие, чем обычно. Только Соня сохраняет стойкое самообладание, отказываясь участвовать в сплетнях или строить предположения.

– У тебя есть какие-то теории? – Арне разглядывает меня так, что я чувствую себя до странного незащищенной. – Насчет Алекса?

– Не особо, – отвечаю я, уклоняясь от ответа. Как бы я ни хотела открыться, поговорить с кем-то и попытаться во всем разобраться, я не могу рисковать разжечь ситуацию еще сильнее.

И точно не здесь.

Арне снова вскидывает бровь. Я, очевидно, не очень убедительна.

Я поддаюсь, понижая голос и отворачиваясь, чтобы никто не смог прочитать по губам.

– Я не знаю, Арне. Понятия не имею, во что верить. Сандрин расспросила всех. Никто ничего не видел и не слышал после того, как он ушел из гостиной тем вечером. Бог знает, что случилось.

Я прокручивала это у себя в голове снова и снова. Была ли Каро права, утверждая, что Алекс не покончил с собой? Кто знает. И те отметины на его лодыжках могли иметь безобидное происхождение, хотя исследование обуви не пролило свет на это.


Арне вздыхает. Я чувствую, что он еще что-то хочет сказать, но с меня пока достаточно. На данный момент я отчаянно нуждаюсь в парочке таблеток и нескольких часах отдыха от всего этого напряжения.

– Мне стоит проверить, как там Каро, – говорю я, цепляясь за оправдание, хотя Элис и Соня почти не отходят от нее после смерти Алекса.

– Она у себя в комнате?

– Ей нужен был отдых, – киваю я. – И тепло. Предписание врача.

Отставив остатки еды, я наведываюсь в клинику, проглатываю пару таблеток «Трамадола», добавляя несколько бензодиазепамов, потом иду стучаться в дверь спальни Каро.

– Входите, – слышится слабый голос.

Она лежит на своей койке, все еще в черной юбке и топе, в которых была на похоронах.

– Как ты? – Я сажусь рядом с ней.

– Не спрашивай. Хорошо? – Ее глаза моментально наполняются слезами.

Ее руки засунуты под топ, ладони прижаты к животу.

– Ты уже чувствовала, как ребенок шевелится?

– Вчера в первый раз. – Она на секунду улыбается, но затем ее голос становится сдавленным. – Поверить не могу, что он не сможет тоже это ощутить.

Я прикасаюсь к ее щеке. На это мне нечего сказать.

Каро перекатывается на бок, закрывая глаза.

– Я не думаю, что смогу сделать это одна, – всхлипывает она.

– Тебе и не нужно. У тебя есть я, и Элис с Соней. Потом, когда вернешься домой, с тобой будут все друзья и семья.

Она согласно хмыкает.

– Ты им уже сказала? – спрашиваю я. – Своей семье?

– Я разговаривала с ними пару дней назад.

– Насчет ребенка? Или Алекса?

– И о том, и о другом.

– Что они сказали?

– Они в панике, хотели срочно вернуть меня домой, – говорит она. – Мне пришлось снова объяснять, почему это невозможно. – Она садится, одергивая футболку. – Мама расплакалась, а потом связь прервалась. Мне нужно попытаться позвонить им сегодня, но я не уверена, смогу ли с этим справиться. Знаешь, иногда легче разбираться со всем в одиночку? – Каро смотрит на меня, ища подтверждения своих слов. – Ты просто можешь пережить свои проблемы, но почему-то, когда сталкиваешься с реакцией других, становится только хуже.

Я киваю, впитывая истинность ее слов. Вспоминая собственную тягу к изоляции после аварии, то, как тяжело мне было находиться в обществе сестры, коллег, друзей, выносить постоянный груз их сочувствия и обеспокоенности. Они хотели как лучше, я знаю. Они попросту переживали.

Но были времена, когда я хотела закричать.

– Мне нужно тебя осмотреть, – говорю я. – Убедиться, что с вами обоими все хорошо.

– Но это не так, да, Кейт? – Свежие слезы начинают катиться по щекам Каро. – Что мы будем делать насчет Алекса?

Я думаю притвориться, что не понимаю, но это было бы нечестно.

– Я не знаю, – признаю я.

– Я пыталась поговорить с Сандрин. Сказала ей, что Алекс никогда бы не покончил с собой. Я говорила, что кто-то сделал с ним это.

– И что она ответила?

– По сути, ничего. Просто что будет полное расследование, как только АСН сможет отправить сюда команду. – Каро снова с отвращением качает головой. – Но что мы должны делать до этого? Кто бы его ни убил, он все еще тут. Как мы можем быть уверены, что кто-либо из нас в безопасности?

– Но, Каро… – я вздыхаю, озвучивая вопрос, который терзал меня всю неделю. – Зачем кому-то убивать Алекса?

– Разве не очевидно? – Она глазеет на меня так, будто я торможу. – Он знал всякое, Кейт. Копался в смерти Жан-Люка. Черт, половина станции слышала, как он на тебя кричал тогда в гостиной – все обсуждали то, что он сказал.

О боже. Почему я взялась за разговор с Алексом в открытую? Если Каро права, если бы я не пошла к нему, не задала те вопросы о Жан-Люке, он мог бы быть все еще жив сегодня. Слезы стыда и вины щиплют глаза, и я пристыженно отворачиваюсь.

– А тем временем никто ничего не делает, – продолжает Каро, не замечая моей взволнованности. – Кто-нибудь вообще проверял местность, где нашли его тело? Искали ли следы в снегу? Улики?

– Дрю и Люк выезжали туда, – откашливаюсь я, пытаясь взять себя в руки. – Я спрошу у них. – Стоит ли упоминать синяки на лодыжках Алекса? Я задумываюсь. Или о дыре в его рубашке? Нет. Последнее, чего я хочу, так это еще больше раздраконить Каро.