Тьма

– И ты согласилась?

Каро кивает, слезы вновь заливают ее щеки. Когда она заговаривает, слова словно эхо вторят моим мыслям:

– Это похоже на действия кого-то с суицидальными наклонностями?

Я не знаю, что ответить. Я пытаюсь разобраться в этом логически. У Алекса, кажется, было все, ради чего стоит жить. И все же… возможно, стресс от того, что он станет отцом, беспокойство о беременной девушке так далеко от правильного ухода, ухудшили его психическое состояние? Подтолкнули его за какую-то грань?

– Ты правда считаешь, что он покончил с собой? – Каро глазеет на меня, ожидая, чтобы я это подтвердила.

Я колеблюсь, но все-таки решаю сменить курс.

– Ты виделась с ним после того, как он ушел с фильма? – спрашиваю я.

Каро качает головой:

– Я решила, что он пошел спать. Мы всегда спим по отдельности, – добавляет она. – На этих кроватях не хватает места для двоих… точнее, троих. – Она печально улыбается, затем ее подбородок дрожит, и она снова начинает плакать. – Мне стоило проверить его, Кейт, но я не хотела его будить. Он и так едва ли спал. Почти все время проводил в интернете, ища всякое.

– Что именно?

– Он не мог мне сказать. Просто говорил, что это связано с Жан-Люком. Он… – она прерывается, – он был убежден, что его гибель не была случайностью – это все, что он говорил.

– Ты помнишь еще что-нибудь со вчерашнего вечера? Что угодно? Или насчет его поведения в последние дни? – Я чувствую волну вины. Мне стоило больше настаивать на разговоре с ним, разобраться в том, что его беспокоило.

Каро задумывается.

– Он сказал… несколько дней назад, когда я советовала ему побольше спать или пойти к тебе за снотворным… он сказал, что уже близок. Я спросила его, близок к чему? Алекс пообещал, что расскажет мне, когда у него будут доказательства, которые он сможет показать Сандрин и потребовать от нее действий. До тех пор, он сказал, что лучше, безопаснее для меня не знать.

– Безопаснее? Он именно так сказал?

– Да. Я спросила, что он имеет в виду, сказала, что он пугает меня, но Алекс отказался объяснять больше. Он говорил, что его главный приоритет – это разобраться во всем, а потом забрать меня с базы для родов.

Я закусываю губу, думая. Нас прерывает громкий стук в дверь. Сандрин просовывает голову в комнату, глядит на Каро, которая отказывается смотреть мне в глаза.

– Ты в порядке? – быстро спрашивает начальница станции. Очевидно, она полностью оправилась от шока в операционной.

Каро делает видимое усилие, чтобы взять себя в руки. Сандрин разглядывает ее мокрое от слез лицо, и поворачивается ко мне.

– АСН хотят с тобой поговорить, обсудить все. Встречаемся в моем офисе через пять минут?

– Ладно. – Я чувствую зарождающуюся головную боль в висках. Вместе с пробирающей до костей усталостью, которая тяжелым грузом ложится на плечи.

Одно совершенно ясно: это будет очень длинный день.





Глава 21. 22 июня, 2021 года




Я разговариваю с АСН больше часа, давая предварительный отчет. Очевидно, что Сандрин уже заявила это, как суицид; в конце концов, никто не раздевается и не отправляется на лед случайно.

К тому времени как я возвращаюсь в клинику, у меня развивается пульсирующая головная боль, и желание выпить таблетки становится непреодолимым. Я запираю за собой дверь и угощаюсь изрядным коктейлем препаратов из шкафа. Потом сижу за столом, хотя мне трудно сохранять спокойствие – я отчетливо ощущаю присутствие Алекса, лежащего в соседней комнате. Мне нужно написать полный отчет для АСН, но это значит, что мне придется осматривать его более тщательно, и прямо сейчас я не смогу с этим справиться. Хотя я и видела достаточно трупов за свою карьеру, тот факт, что это человек, с которым я провела так много месяцев, вгоняет меня в дрожь.

Когда химическое спокойствие обволакивает меня, я хватаю блокнот, включаю камеру на телефоне и принимаюсь за работу. Я осматриваю тело с головы до ног, делая фотографии и пометки, если замечаю что-то необычное. Я присутствовала на нескольких посмертных обследованиях в медицинском институте, но никогда не проводила сама.

Придерживайся фактов, говорю я себе. Записывай, что видишь.

И все равно я ловлю себя на том, что избегаю смотреть на застывшее выражение на лице Алекса. В нем есть что-то ужасное – непонимание и страх в этих замерших, обожженных морозом чертах. Взгляд притягивается к ним, но потом приходится отвести глаза.

Что пронеслось у него в мыслях в последние несколько мгновений жизни, когда холод вгрызся глубоко в кожу и отключил все внутренние органы? Я невольно вздрагиваю, представляя его там, одиноко умирающего во тьме.

Хватит, Кейт. Просто делай свою работу.

Я снова оглядываю тело, отмечая температуру кожи, прогрессирующее окоченение. Я изучаю пятна эритемы от обморожения на коленях и локтях, от красно-фиолетового до пунцового оттенков, похожие на синяки.

Лед, застывший на носках Алекса, оттаял, оставляя две небольшие лужицы воды на кушетке. Я снимаю один, боясь увидеть его ногу. Конечно же, она покрыта лютым лиловым и пурпурным раскрасом обморожения.

Несмотря на успокаивающий эффект «Валиума», я снова кривлюсь. Как он выдержал эту боль, прошагав почти до башни в одних носках? Какой уровень отчаяния побудил бы к этому?

Есть более легкие способы покончить с собой, в конце концов.


Возможно ли, что это несчастный случай? Что Алекс вышел в полном обмундировании, но потом потерялся, не найдя пути обратно к безопасности базы? Я слышала о случаях «парадоксального раздевания», когда люди, умирающие от обморожения, раздеваются догола, вероятно, вследствие того, что расширение сосудов создает ощущение удушающей жары.

Может, это и произошло? Но, конечно, тогда Элис, Дрю или Арне нашли бы его вещи где-то поблизости?

Я стаскиваю другой носок и оглядываю другую ногу, но она выглядит так же.

Я ненадолго закрываю глаза, пытаясь отогнать волну напряжения и изнеможения. Когда я снова открываю их, замечаю кое-что странное. Я наклоняюсь, чтобы рассмотреть левую лодыжку Алекса поближе.

Какого черта?

В этот момент дверь открывается и входит Сандрин.

– Что ты делаешь? – спрашивает она, в ее тоне слышится обвинение.

– Подойди и взгляни на это. – Я указываю на ногу Алекса.

– Что такое? – Сандрин смотрит на нее.

Я поднимаю его ногу так высоко, как только могу, проверяя снизу.

– Видишь, вот. – Я указываю на нечто, похожее на линию синяка, обвивающего лодыжку. Осторожно опуская ногу, я проверяю вторую. Там, более блекло, виднеется похожая отметина, которую я проглядела раньше, отвлеченная пятнами обморожения.

– Его связывали, – заключаю я.

Сандрин смотрит на меня несколько секунд, раскрыв рот, затем качает головой.

– Это, должно быть, от ботинок.

Я обдумываю ее догадку. Могли лыжные ботинки оставить такие следы? Это возможно, предполагаю я; может, его пара ему натирала. Я мысленно делаю заметку проверить прихожую, как только закончу, поискать какую-то обувь, которая могла оставить эти странные следы. Если, конечно, его ботинки не остались где-то снаружи, а Дрю и Люк как-то их проглядели.

– Что ты сказала АСН? – смотрю я на Сандрин.

– Что члена нашей команды обнаружили мертвым на льду. Предположительно самоубийство.

– А что ты скажешь всем остальным? – спрашиваю я, когда она направляется к двери.

– Ничего, – ее тон настолько отрывистый, что граничит с грубостью. – Мы скажем, что он мертв, и все. Что мы считаем, он покончил с собой. – Она многозначительно смотрит на меня. – Мы не должны раздувать еще больше сплетен и спекуляций, Кейт. Нам нужно пережить следующие несколько месяцев. Это наша главная цель.

Я не отвечаю. Я не знаю, что сказать.

– Ты это понимаешь, да? – повторяет она.

Я киваю, потому что не готова об этом спорить прежде, чем смогу все обдумать.

– Нам нужно положить его в мешок и переправить в холодильник, – говорю я. – Им придется делать вскрытие весной.

– Я пришлю Арне и Дрю за ним и попрошу остальных подождать в гостиной, им необязательно это видеть. – С этим она уходит, закрывая за собой дверь.

Мне нужно убедиться, что мы не в опасности.

Слова Жан-Люка всплывают в моей голове. Возможно ли, что Сандрин ошиблась? Что это не самоубийство? И не несчастный случай.

Я снова изучаю отметины на его лодыжках, пытаясь обдумать это. Если их не оставила обувь или этому не найдется какое-то другое безобидное объяснение… То что это значит?

Даже если предположить, что его связали, как кто-то мог вытащить его наружу? Алекс был под метр восемьдесят ростом и весил больше восьмидесяти килограммов, слишком тяжелый, даже для кого-то сильного, как Арк, чтобы поднять его без посторонней помощи. Но мысль о том, что двое могли сговориться и сделать это вместе, абсурдно даже допускать.

Но кто мог в одиночку обездвижить Алекса настолько, чтобы вытащить его наружу? Вырубить его? Нет, были бы признаки сотрясения. Я тщательно проверяла его голову и не нашла следов удара.

Потом я вспоминаю, как видела его в последний раз.

Чувствую себя дерьмово. Алекс, стоящий там, покачивался, как пьяный.

Он разве так много выпил? Несколько бокалов шампанского, пару бутылок пива. Я заметила, он стал меньше пить в последнее время, что можно понять, ведь он узнал, что станет отцом.

И тут я вспоминаю незапертую клинику три дня назад. Я проверяла запасы медикаментов, но просмотрела их только поверхностно.

Возможно ли…

Хватая ключи, я отпираю ближайший шкаф, где хранятся бензодиазепины, и пересчитываю коробки. Включаю компьютер и сверяю цифры с записанным количеством минус то, что я забрала себе в последние недели.

Я делаю то же самое с антигистаминными и всем, что, по моему мнению, может спровоцировать сонливость. Ничего вроде не пропало.

Вот и вся теория.

Я тяжело опускаюсь в офисное кресло. Несмотря на принятую дозу таблеток, я чувствую, как на меня опускается мрачная туча усталости. Это моя вина. Если Алекс покончил с собой, я должна была его остановить, должна была понять, как сильно ухудшилось его психическое состояние. Настоять на антидепрессантах или, по крайней мере, убедить его поговорить с одним из психологов АСН.