Тьма

Но зачем?

Я не могу начать искать ответ на этот вопрос, особенно здесь, перед Робом. Поэтому я задаю другой.

– Есть какие-то копии, не знаешь? Загружены ли они в АСН в Женеве?

– Файлы слишком большие, – качает Роб головой. – Они отнимают слишком много скорости интернета.

– То есть они утеряны?

– Боюсь, что да. – Он вздыхает, отводя взгляд. Он явно считает, что именно я это сделала – вероятно, случайно, – и теперь пытаюсь замести следы.

– Роб, послушай, – я понижаю голос. – Можешь, пожалуйста, сделать мне одолжение? Не упоминай это при Сандрин.

Он обдумывает мою просьбу.

– Ладно.

– Спасибо. Я это ценю. – Я поворачиваюсь, собираясь уйти.

– Ты же не забыла о субботе? – спрашивает он мне вслед. – Декорации, помнишь, для вечеринки?

Несомненно, по моему непонимающему выражению лица видно – да, я действительно напрочь забыла, что в эти выходные мы отмечаем начало зимних праздников, и что Роб, Элис и я должны украшать общественные зоны – непростая задача, учитывая ограниченные ресурсы под рукой.

Гавайская тема, кроме всего прочего – шутка в том, что это место примерно так далеко от тропического рая, как только возможно. Моя задача сделать венки, используя бумагу и веревки из баков для переработки в «Бета».

– Да, конечно. Я работаю над этим.

– Ну да. – Роб смотрит на меня с непроницаемым выражением лица. – Просто подумал уточнить на всякий случай.





Глава 18. 20 июня, 2021 года




– Кейт?

Я оборачиваюсь, удивленно округляя глаза, когда вижу Тома, переминающегося у двери.

– Извини, – запинаюсь я, проглатывая таблетки, которые только что выудила из шкафа для препаратов. О Господи, он видел, как я их принимаю?

– Я не вовремя? – взгляд Тома встречается с моим, затем перемещается на беспорядок на столе.

Я не могу ответить. Таблетки застряли в горле. Я хватаю стакан воды с раковины и запиваю их, руки дрожат от того, что меня поймали на горячем.

– Я тут готовлюсь к середине зимы, – хрипло произношу я. – Садись.

– Это что? – спрашивает Том со своим строгим немецким акцентом.

– Венки. Для гостиной. – Я натягиваю свою врачебную улыбку и жестом приглашаю его к стулу напротив. – Итак, чем могу помочь?

Том садится, проведя взглядом по столу к месту где-то между полом и моими коленями. Его левая нога нервно трясется.

– Я не могу спать, – говорит он так тихо, что я с трудом слышу его. – И у меня голова болит.

– Голова болит? Как часто?

– Почти всегда, – сообщает Том.

– Ты что-то принимаешь? Ты привез с собой обезболивающие?

– Только парацетамол. Но он не очень помогает.

– Какие-то другие симптомы? – спрашиваю я. – Размытость зрения, тошнота, растерянность, что-то подобное?

– Просто боль. Обычно где-то здесь, – Том показывает на место у виска.

Я протягиваю руку, собираясь потрогать его голову, но он отшатывается.

– Эй, все в порядке, – успокаиваю его я. – Мне просто нужно взглянуть.


Он колеблется, но потом снимает очки и позволяет мне осмотреть его голову.

– Ты не ударялся, не падал, травм не было?

– Нет.

– Как долго это продолжается?

Он поднимает взгляд к потолку, подсчитывая.

– Около трех недель.

– И насколько сильная боль, по шкале от одного до десяти?

Том задумывается, сжав губы.

– Пять. Может, четыре. Она не ужасна, больше… отвлекает.

Я делаю заметку в блокноте, прежде чем вернуться к нему.

– Ты не против, если мы сделаем быстрый медицинский осмотр? Ляг, пожалуйста, на кушетку.

– Со мной что-то не так? – спрашивает он встревоженно.

– Вряд ли это что-то серьезное. – Я вхожу в систему и проглядываю его записи, проверяя анализы крови, – последний был почти неделю назад. – Все выглядит хорошо, но я бы хотела тебя осмотреть.

Он осторожно забирается на кушетку. Я ощупываю его шею и торс на предмет каких-либо аномалий. Ничего. Измеряю давление и пульс – оба показателя в норме. Провожу все стандартные тесты, больше для проформы, чем для реальной диагностики – без необходимого оборудования для интроскопии и снимков невозможно определить, есть ли какая-то скрытая патология.

Не то чтобы я слишком волновалась; как и каждый из нас, Том прошел через тщательное медицинское обследование, прежде чем прибыл сюда – вероятность того, что у него развилось что-то серьезное за прошедшие месяцы, небольшая.

– Предполагаю, это мигрени, – говорю я, когда мы снова рассаживаемся по местам. – Может, из-за питания или перепада высот. Сомневаюсь, что тебе есть о чем беспокоиться. Я могу выписать обезболивающие посильнее, но не принимай больше назначенной дозы.

Серьезно, Кейт?

– Значит, ты не думаешь, что это опухоль мозга? – в голосе Тома слышится дрожь.

– Честно, я в этом сомневаюсь. Вероятность этого максимально низкая. Кроме того, если бы у тебя от этого болела голова, были бы другие симптомы.

– Например? – настороженно интересуется он.

– Тошнота, рвота. Возможно, приступы, мышечная слабость, другие сенсорные симптомы.

– Вроде как слышать и видеть вещи, которых нет?

– А это с тобой случается? – прищуриваюсь я.

Его взгляд на мгновение мечется, он вытирает вспотевшие ладони о штаны.

– Иногда… – начинает он.

– Иногда что?

– Иногда, когда я снаружи, на льду, или в своей комнате ночью, мне слышится всякое. Вижу всякое. Невозможное.

Я настораживаюсь. У меня появляется плохое предчувствие.

– Например?

Том снова сглатывает, теперь его взгляд прикован к ножницам на столе, как будто они могут подскочить и вонзиться в него.

– Как разговаривают люди, не находящиеся в пределах слышимости. Иногда слышу, как воет собака, будто от боли.

– Ты сказал, что и видишь разное?

Он закрывает глаза. На мгновение, мне кажется, будто он заплачет.

– Когда я был маленьким, у меня была восточноевропейская овчарка, Лена. Иногда я вижу ее краем глаза. Или чувствую в темноте, чувствую ее присутствие.

Как моя лисица, думаю я со сжавшимся сердцем.

– Что случилось? – мягко спрашиваю я, предчувствуя, что это не история с хорошим концом.

Том смахивает единственную слезу из-под очков.