Тьма императора

Глава пятая




Ночь со среды на четверг стала первой для Софии во дворце, когда она с трудом смогла уснуть. Все прокручивала в голове события вечера, вспоминая, что говорил император, его выражение лица, улыбку и голос. От желания немедленно вскочить с постели и нарисовать хоть что-нибудь чесались пальцы, но София сдерживалась, понимая — если она это сделает, весь день будет клевать носом, а для аньян это недопустимо.

Было что-то странное, необычное в поведении его величества сегодня вечером, но София никак не могла понять, что именно ее смущает. Именно так — смущает. Когда она вспоминала черные глаза Арена — ей показалось, или радужка была шире, чем обычно, не оставив места белкам? — и голос, как будто напряженный, натянутый, словно струна — в этот момент София смущалась. Вроде ничего особенного не произошло, а она ощущала себя так, будто увидела нечто недозволенное. Запретное.

«Ерунда, — думала София, ворочаясь с одного бока на другой, — ты просто переживаешь из-за того, что он заметил твои рисунки. И попросил показать свой портрет. Вот и придумываешь».

Рассуждения были вполне логичными, и спать очень хотелось — все-таки она устала. Но сон не приходил. Промучившись так часа полтора, София встала, налила себе воды в стакан, накапала туда несколько капель слабого снотворного и залпом выпила.

И только после этого смогла уснуть. Утро четверга было как две капли воды похоже на утро среды — София точно так же оделась, умылась, быстро позавтракала в столовой для слуг — но на этот раз служанка императрицы к ней не подсаживалась, — а затем побежала к детям.

Наследники, как и накануне, находились в детской с отцом. Его величество кивнул Софии, поцеловал Агату и Александра и сразу шагнул в камин, не сказав толком ни слова.

«Хотя что он должен был тебе сказать? — подумала София и сама улыбнулась своим мыслям. — Он наверняка уже выбросил из головы случившееся. И рисунки эти — видел ведь гораздо лучше и талантливее, при дворе ведь есть художники! — и то, как… как…»

Произнести — даже про себя, не вслух, — «как сжимал мою талию», София не могла. Она помнила, как в тот момент вспыхнула от неловкого удовольствия и восторженной нежности, и боялась, что император все прекрасно понял. Понял, просто не сказал. И сразу забыл — в конце концов, у него же целая куча дел!

— Агата, — произнесла София, силой отодвигая в сторону тревожные мысли, — твой папа хочет, чтобы я учила тебя игре на фортепиано.

— Ой, — девочка улыбнулась и чуть подпрыгнула, — это здорово! Я хочу. Я видела, как вы играете — я тоже так смогу?

— Сможешь, конечно. Не сразу, придется постараться.

— Это ясно. А…

— А я-я-я? — протянул Александр почти обиженно, надувая губы. София опустилась перед ним на корточки и, взяв в свои руки его маленькие ладошки, сказала:

— Тебе нужно немного подождать. Твои пальчики, — она начала поочередно загибать пальцы наследника, и он сразу захихикал, — еще недостаточно подросли. Если они станут играть на фортепиано сейчас, то будут болеть. Мы с тобой, Алекс, будем рисовать, пальчики окрепнут, и через пару лет ты сможешь учиться вместе с Агатой.

— Точно?

— Клянусь своими рыжими волосами, — сказала София и дотронулась до макушки под смех обоих наследников.





* * *


София немного ошиблась — выбросить из головы случившееся Арен не смог, хотя очень старался. Впрочем, старался не только он — и окружающие его люди, и представители торгового и дипломатического комитетов, пришедшие на совещание, и жена — все старались сделать так, чтобы у него не было времени думать не то, что о Софии, но даже о погоде за окном и собственном желании выпить чашку чая.

Виктория с утра была не в духе, и от нее к Арену сплошным потоком лилось раздражение. Морщась, он поставил щит, а затем поинтересовался, в чем дело. О своем вопросе он тут же пожалел, услышав ревниво-обиженное: — Где ты был ночью? Поначалу Арен не понял, почему вдруг возник такой вопрос — он приходил к Виктории далеко не каждый вечер, а два-три раза в неделю, когда были силы. В остальные дни спал у себя. И это был порядок, неизменный с момента заключения их брака.

Но Виктория продолжала говорить:

— Когда я укладывала вчера детей спать, Агата сказала, что ты еще должен зайти к Софии, потому что обещал. Ты остался там?

По тому, как загудел эмпатический щит, Арен понял, что Викторию сейчас заливает злостью и раздражением. Ему и самому было несладко.

Защитник, а ведь он сглупил. Надо было сказать Агате и Александру… нет, не надо было вообще разговаривать с Софией о вечернем визите, находясь рядом с наследниками. Но демоны его раздери, он привык так делать, когда работал с Вирджинией! И в этом же нет ничего особенного. Ну когда он еще может разговаривать с аньян собственных детей, если не вечером, перед сном, когда все дела уже закончены?

— Вик, не глупи, я прошу тебя. Я говорил с Софией две минуты, а потом отправился к себе.

Жена отвела взгляд, поджав губы. Арен вздохнул, пытаясь унять собственное раздражение, а заодно придумать, что еще сказать. Так, чтобы не причинить Софии вреда этими словами. Менять ее на другую аньян не хотелось совершенно.

— Послушай… Детям нравится София. И ты сама наверняка понимаешь, что она очень хороший специалист, нам повезло с ней. Я не собираюсь совершать поступки, из-за которых пришлось бы ее увольнять.

Увы — жена услышала в этих рассуждениях что-то свое.

— Это единственная причина, да? А не будь она аньян — ты бы ее…

— Вик! — от злости — его злости — щит зазвенел, почти разрываясь на куски, но в последнюю секунду Арен сдержался. — Перестань! Что за глупые фантазии?!

— Тебе она нравится. Нравится же?! — почти закричала Виктория, поворачиваясь к нему лицом. Сейчас оно совсем не было красивым — алые пятна на щеках, тонкая нить вместо губ и прищуренные раздраженные глаза. — Нравится?!

— Мало ли, кто мне нравится. — Арен поднялся и посмотрел на супругу со всей возможной холодностью. — Красивых и хороших девушек вокруг много. Но моя жена — ты. И я ничего не сделал, из-за чего должен перед тобой оправдываться. Перестань придумывать.


Он развернулся и пошел прочь из комнаты Виктории, страшно жалея о том, что вообще заглянул к ней пожелать доброго утра.

Эта утренняя сцена выбила Арена из колеи намного сильнее, чем случившееся накануне вечером. Хотя оба события были неразрывно связаны между собой. София… До того момента, когда он прикоснулся к ней, Арен чувствовал ее симпатию. Искреннюю, звенящую и очень светлую. Но почему-то ему и в голову не приходило, что это уже не симпатия, а больше.

Хотя императору было не с чем сравнивать. Так уж получилось, что Виктория никогда не испытывала к нему подобных эмоций. Поначалу, до свадьбы, ей было с ним приятно и интересно, иногда еще и весело, а Арена она просто не раздражала. О большем он и не мечтал. Ему было вполне достаточно того, что он мог разговаривать с Викторией о чем угодно и она его не боялась. Не скандалила, не требовала какие-то глупости и положительно относилась к его желанию обзавестись детьми поскорее.

Проблемы начались позже, после свадьбы, когда Виктория забеременела. Вместо спокойной и уравновешенной девушки рядом с Ареном вдруг оказалась нервная и безумно ревнивая особа, с которой стало совершенно невозможно общаться.

— Это гормоны, ваше величество, — разводил руками Тадеуш Родери, личный врач императора. — Подождите немного, я думаю, месяца через три ситуация наладится.

Тадеуш оказался прав — через три месяца Виктории полегчало, и она прекратила скандалить по любому поводу. Однако прежней так и не стала. К удивлению Арена, жена вдруг начала проявлять нетерпимость к нетитулованным магам, в том числе к Тадеушу, да и вообще к простым людям. Она словно делила всех на достойных и недостойных своего величия — аристократы были достойны, остальные — нет.

Арен пытался понять, в чем дело, но не преуспел — при малейшей попытке поговорить на тему титулованности Виктория начинала так истерить, что император решил не тратить на это ни силы, ни время.

То же самое касалось и ее патологической ревности — Арен совершенно не понимал, откуда она взялась, ведь он не давал ни малейшего повода. Но Виктория словно не слышала его доводов. Она поджимала губы, отворачивалась, делала вид, что все в порядке — но если рядом с императором вдруг оказывалась какая-нибудь симпатичная молодая девушка, ревность вспыхивала в жене молниеносно. Что ж, Арену в целом было безразлично, сколько лет окружающим слугам и какого они пола — поэтому он, чтобы не раздражать супругу, нанимал к себе только женщин в возрасте или мужчин.

Он давно привык к ревности Виктории, как привыкают ко всему, что нельзя поменять, как ты ни старайся. Привык к ее нетерпимости по отношению к нетитулованным. Привык к скачкам настроения, которыми Виктория особенно страдала во время беременности.

Арен привык к ее нелюбви. Да и не только к ее. Агата — его погибшая невеста, — своего жениха тоже не любила. Ей даже не слишком-то льстило, что он Альго, она просто уступила уговорам отца и матери и согласилась стать женой Арена. А потом и вовсе влюбилась в другого человека.

— Я так жалею, что дала слово выйти за тебя замуж! — говорила она, качая головой, и Арен ощущал — не врет. Это было больно, но он надеялся, что сумеет растопить ее сердце.

Кто знает, может, и сумел бы, если бы Агату не убили. Никогда в жизни Арен не ощущал по отношению к себе таких ярких и пылких чувств, как накануне, когда он коснулся Софии. Девушка вспыхнула ласковым пламенем, на секунду опалившим его сознание, и это оказалось очень приятно. Безумно приятно.

Он легко мог представить себе, как она будет вспыхивать дальше, если он позволит себе больше. И это хотелось не только представлять, а ощущать на самом деле. На самом деле сделать своим этот маленький огонек.

Но Арен слишком хорошо понимал, что будет после. Слезы, сопли и увольнение. Нет уж, София нужна ему в качестве аньян, ее приняли наследники — значит, аньян она и останется.

А влюбленность у нее со временем пройдет, в этом Арен ни капли не сомневался. Пока София видела его исключительно в выгодном и добром свете, но в дальнейшем, как только она узнает его чуть лучше — поймет, что уважать можно, но любить не за что.

Слишком много в нем тьмы.





* * *


Погода с утра была прекрасная, и София предложила сначала немного погулять, а потом уж учиться игре на фортепиано и рисованию.

— Погулять в оранжерее? — спросили наследники хором.

— Нет, я думаю, не стоит, — ответила она мягко. — Ваша мама все-таки работает, она не может отвлекаться каждый день. Давайте сегодня просто погуляем. Покажете мне парк? Он большой, а я совсем ничего не видела.

Уговаривать детей долго не пришлось — они и сами хотели на улицу, к солнышку и начинающим пробиваться листочкам.

— А в плятки поиглаем? — спросил Александр, и София на миг растерялась.

Защитница, она совсем забыла обсудить с императором возможные игры! Что же это такое? Никогда раньше не забывала! А прятки — игра для аньян сомнительная, очень многие родители не хотят, чтобы их детей теряли из виду, а во время пряток это неизбежно.

— Лучше в классики поиграть. Сначала их надо будет нарисовать, а сегодня, смотрите, какое солнышко — дорожки наверняка все сухие. Нарисуем с вами волшебные классики.

— Волшебные-е-е? — протянули дети, тут же забыв про прятки.

— Да. Увидите. Пойдем!

Секрет «волшебных классиков» состоял в том, что каждая клетка во время рисования зачаровывалась особенным образом, и пока на нее не попадешь, нельзя было угадать, что тебя ждет. Если клетка вспыхивала пламенем — значит, ты сгорел и возвращаешься в начало. Если из нарисованных линий вдруг вырастали растения, которые словно опутывали ноги — пропуск хода. Если клетка начинала петь — нужно было что-нибудь станцевать. Если над головой загоралась радуга — ура, двигайся на две клетки вперед! А если с неба начинал капать дождь — придется идти на две клетки назад.

Агата и Александр восторженно хихикали, прыгая в классики вместе с Софией. Кто быстрее доберется до числа 50? Обоим хотелось выиграть, и София старательно поддавалась — зная, как зачарованы клетки, специально прыгала только туда, где ей «не везло».

Иллюзорная магия всегда получалась у нее очень хорошо, да и в институте ей особенно много занимались — надо же как-то отвлекать детей. За этим прыганьем в классики наблюдали двое охранников — вновь другие, не те же самые, что были в предыдущие дни, — и каждый раз улыбались, когда София прыгала в «несчастливую» клетку.

— Софи, вы поддаетесь! — возмутилась Агата со смехом, когда девушка в третий раз отправилась на клетку с цифрой 1.

— Да что ты! — София развела руками. — Я просто невезучая.

Сначала она увидела, как посуровели и подобрались охранники, глядя куда-то ей за спину. И уже потом услышала веселый голос:

— Конечно, она не поддается, Агата. Всем хочется победить. Примете меня в игру?

София обернулась. По дорожке, перпендикулярной той, которую они всю разрисовали волшебными клеточками, широко улыбаясь, шел Адриан, племянник императора.

София чуть прищурилась, изучая его улыбку. Удивительная, но в плохом смысле слова. Зубы есть, ямочки на щеках — тоже, но вот выражение глаз — как у хищной птицы, которая собирается схватить добычу.