Тлеющий огонь

В половине десятого утра Лора стояла под проливным дождем на тротуаре возле прачечной. Прерывисто дыша, она лишь смутно ощущала, как мимо спешат наемные рабы под зонтиками, старательно обходя сумасшедшую, размахивающую рюкзаком и изо всех сил колотящую им в дверь прачечной.

— Я не насчет работы! — крикнула она. — Меня не волнует работа, можешь засунуть ее себе в задницу! Мне надо поговорить с Таней! Ради бога, Майя! Впусти меня!

Майя стояла с невозмутимым видом по другую сторону стеклянной двери, скрестив на груди руки.

— Лора, — крикнула она, — тебе нужно успокоиться! Ладно, даю тебе тридцать секунд, чтобы ты успокоилась и ушла. В противном случае я звоню в полицию. Ты меня понимаешь, Лора?

Лора присела и сильно прикусила губу. Она почувствовала, как к горлу подступила тошнота, а выброс адреналина заполнил рот слюной и заставил сердце бешено колотиться. Подобрав в сточной канаве пустую бутылку из-под пива, она замахнулась ею.

Ее руку кто-то неожиданно перехватил и резко вывернул за спину. Почувствовав острую боль в плече, Лора вскрикнула и уронила бутылку. Ее руку отпустили, и раздался женский голос:

— Что, черт возьми, ты делаешь?

Потирая левой рукой ноющее правое плечо, Лора повернулась и увидела, что ей помешала хоббит. Так ее называли в прачечной, потому что она была волосатой, невысокого роста и выглядела так, словно запросто могла жить в норе, лабиринте или чем-то подобном, хотя в действительности жила в плавучем доме, что тоже было само по себе довольно необычно.

— Ну? — Женщина нахмурилась скорее озадаченно, чем сердито. Вот так же вел себя отец, когда на нее сердился, разве что пытался этого не показывать и лишь говорил: Я не злюсь, цыпленок, я просто разочарован.

— Меня не пускают внутрь, — устало произнесла Лора, чувствуя, что красный туман, застилавший глаза, быстро рассеивается. — Она меня не впустила, а я и не думала скандалить, просто хотела поговорить с Таней по одному вопросу. Это даже не имеет отношения к прачечной, это даже не… — Лора замолчала. Это было бессмысленно. Все это бессмысленно. Она опустилась на край тротуара, уткнув подбородок в колени. — Я не хотела создавать никаких проблем.

Тяжело опираясь на плечо Лоры, хоббит опустилась на землю рядом с ней.

— Понятно, — хрипло отозвалась она, — только я не уверена, что бросать бутылки — лучший способ избежать неприятностей.

Лора подняла на нее взгляд, и хоббит улыбнулась, обнажив кривые желтые зубы.

— Я не могу вспомнить, как вас зовут, — сказала Лора.

— Мириам, — ответила женщина и похлопала Лору по колену. — Я так понимаю, ты там больше не работаешь? Я заметила твое отсутствие.

— Меня уволили, — печально призналась Лора. — Я не вышла на работу две смены подряд, и это уже случалось раньше. И не позвонила, чтобы предупредить Майю, отчего ей пришлось пропустить день рождения внука, и это действительно полная задница. Но дело в том, что так получилось и никакой моей вины в этом нет.

Мириам снова похлопала ее по колену.

— Мне так жаль. Это ужасно. Ужасно потерять работу. Я знаю, каково это. Хочешь пойти куда-нибудь выпить чашку чая? Я хочу тебе помочь.

Лора немного отодвинулась.

— Пару раз меня саму выручала доброта незнакомых людей, — пояснила Мириам. — Я знаю, каково это. Поначалу это настораживает и сбивает с толку, верно? — Лора согласно кивнула. — Но я думаю, — продолжала Мириам, приветливо улыбаясь, — я думаю, ты увидишь, что мы с тобой действительно очень похожи.

Вот это уж хрен тебе, подумала Лора, но ничего не сказала, потому что понимала: женщина просто проявляет участие.



— Итак, через четыре года после того, как я попала под машину, моя мать вышла замуж за человека, который был за рулем той машины и сбил меня, когда я ехала на велосипеде. — Лора сделала паузу, чтобы добавить молока в чай, который налила в чашки, и протянула Мириам ту, на которой было меньше сколов. — Такой облом кого угодно собьет с катушек и все такое, без вопросов. Я хочу сказать, что если попадаешь под машину, то физически чувствуешь себя уделанной — со всей этой болью, шрамами и разными нарушениями, верно? — Она показала на свою больную левую ногу. — Но это далеко не самое плохое. Самое страшное — это чувства, проблемы с головой. Вот что калечит навсегда.

Мириам сделала глоток и кивнула:

— Полностью с этим согласна.

— И вот теперь, — продолжала Лора, опускаясь на стул, — я иногда совершаю глупости, как, например, сегодня утром, или что-то похожее… И случается это, когда я даже не собираюсь ничего такого делать, хотя, бывает, и намеренно. Просто как будто процесс запущен, и я не могу его остановить. И все, что я могу, так это как-то вмешаться и попытаться свести к минимуму вред для себя, что в конечном итоге нередко причиняет вред другим людям, хотя и не нарочно. Не преднамеренно.

Хоббит снова понимающе кивнула.

— А люди не верят и презрительно фыркают, понимаете? Такие люди, как моя мачеха, или учителя, или полиция, или Майя, или еще кто, насмешливо кривятся, когда я говорю, что это не моя вина. Типа, если вина не моя, то тогда чья?



Джанин, мать Лоры, стояла на подъездной дорожке перед домом и смотрела на висевшие на яблоне кормушки для птиц. Надо бы насыпать в них корм. Она не была уверена, что корм еще остался, но идти в магазин ей сейчас не хотелось: снег шел уже давно, и дороги наверняка будут ужасными. Она закрыла глаза и глубоко вздохнула, наслаждаясь освежающим легкие холодным воздухом и почти идеальным безмолвием, которое внезапно и резко нарушил визг тормозов. Наступила долгая, щемящая тишина, а затем послышался ужасный, тошнотворный треск. Дорога длиной около двухсот ярдов была обсажена деревьями, а на краю участка росла живая изгородь, так что увидеть произошедшее Джанин не могла, но она догадалась. Когда появились полицейские, она сказала, что просто почувствовала — случилось нечто ужасное.

Машина уехала, не остановившись. Лора лежала на дороге с вывернутыми под неестественным углом ногами. Упав на колени рядом с дочерью, Джанин увидела, как из-под шлема Лоры на скользкий мокрый асфальт сочится струйка крови. Она полезла в карман за телефоном, но его там не оказалось, и она стала кричать и звать на помощь, однако никто не услышал, потому что соседний дом находился в полумиле.

Полиция спрашивала, что она видела и слышала, возможно, заметила краем глаза хотя бы цвет машины? Джанин покачала головой:

— Это моя вина. Это я виновата.

— Вашей вины тут нет, миссис Килбрайд. Это вина водителя, сбившего Лору, — сказала ей женщина-полицейский. Она обняла Джанин за плечи и сжала их. — Мы найдем его. Или ее. Мы найдем того, кто это сделал. Не волнуйтесь, им не сойдет это с рук.

Джанин отстранилась от нее — в ее глазах стоял бледный бессловесный ужас.

Его действительно нашли. Система видеонаблюдения за полмили от места происшествия зафиксировала две машины, проезжавшие по дороге через несколько минут после наезда: первая, принадлежавшая пожилой женщине, оказалась в полном порядке, без каких-либо следов столкновения. Владельцем второй был торговец предметами искусства и антиквариата Ричард Блейк, живший в Петворте, в нескольких милях от места происшествия. Когда полиция разыскала его, он заявил, что его машину угнали накануне ночью, но сообщить об этом полиции он не успел. Когда полицейские уходили, Ричард сдавленным голосом поинтересовался:

— С ней все будет в порядке?

— С кем все будет в порядке? — переспросила женщина-полицейский.


— С маленькой девочкой! — выпалил он, сжимая руки.

— Я упомянула о ребенке, мистер Блейк. Я не говорила, что это девочка. Как вы узнали, что жертвой была девочка?

Преступным гением Ричард Блейк точно не являлся.



Вот так все и случилось. И Лора этому верила. Так ей рассказали — а ей тогда было всего десять лет, — и так она считала.

Сначала она, конечно, вообще никак не считала, потому что находилась в коме. Двенадцать дней без сознания, а затем, наконец очнувшись, она попала в новый мир, в котором у нее был перелом таза, сложный перелом дистального отдела бедренной кости, перелом черепа. Казалось, в ее мире произошел полный сброс до заводских настроек, и она все начинала с нуля. Ей пришлось заново учиться говорить, читать, ходить, считать до десяти.

Она не помнила ни аварию, ни предшествующие ей месяцы — все воспоминания о новой школе, новом доме, новом велосипеде исчезли. Сохранились лишь очень смутные воспоминания об их старом доме в Лондоне и соседском коте. После этого все расплывалось.

Однако со временем память постепенно стала к ней возвращаться. За несколько недель до выписки из больницы она сказала отцу:

— Дом, в котором мы сейчас живем, — у подножия холма. Так?

— Так! — улыбнулся он ей. — Ты просто молодец! А еще что-нибудь помнишь?

— Одноэтажный летний дом с верандой, — сказала Лора, и он снова кивнул.

Она нахмурилась.

— Машина. Зеленая.

Отец покачал головой с печальной улыбкой.

— Боюсь, она красная, цыпленок. У меня красный «Вольво».

— Нет, не наша машина. А та, что меня сбила. Она была зеленой. Она ехала по нашей дорожке, — сказала она. — Отъезжала от нашего дома, когда я возвращалась домой.

Улыбка сползла с лица отца.

— Ты не помнишь аварию, цыпленок. Ты не можешь ее помнить.

Через несколько дней, когда мать приехала ее навестить (родители больше не навещали ее вместе, что казалось ей странным), Лора спросила о машине, которая ее сбила:

— Она была зеленая, верно? Я уверена, что зеленая.

Мать занялась расстановкой на подоконнике карточек с пожеланиями скорейшего выздоровления.

— Знаешь, мне трудно сказать. Я не видела ту машину.

Лгунья.



Мать Лоры Джанин стояла на подъездной дорожке перед домом и чувствовала в теле дрожь, хотя и сунула ноги в угги и закуталась в шелковый банный халат фисташкового цвета. Ее кожа покраснела от секса. Они потеряли счет времени и лежали обнявшись, когда она посмотрела на часы мужа на тумбочке возле кровати и сказала:

— Черт, Лора сейчас вернется домой.

Ричард начал поспешно одеваться и чуть не упал, натягивая штаны, и они смеялись, предвкушая следующую встречу. Она проводила его и поцеловала, когда он садился в машину, а он сказал, что любит ее. Она стояла на подъездной дорожке, запрокинув голову и наблюдая, как падает снег, а потом открыла рот, чтобы почувствовать снежинки на языке. Его слова продолжали звучать эхом у нее в голове, а затем она услышала звук удара и поняла: с Ричардом случилось что-то ужасное.

Джанин бросилась бежать по дорожке. Сначала она увидела его машину — темно-зеленый «Мерседес», полуразвернувшись, перегораживал дорогу. Ричард же стоял на коленях к ней спиной, и плечи у него дергались. Подбежав к нему, она увидела, что он рыдает, роняя слезы на переломанное тело ее дочери.

— О боже, боже! Пожалуйста, Господи, нет, пожалуйста, Господи, нет! Джанин, она ехала посередине дороги! Пожалуйста, Господи, нет, пожалуйста, Господи, нет!

Джанин схватила его за руку и начала поднимать на ноги.

— Тебе необходимо уехать, — сказала она, сама удивившись, насколько буднично прозвучал ее голос. — Ты должен сесть в машину и уехать, уехать прямо сейчас. Ступай, Ричард, я позабочусь о ней. Ну же!

— Она истекает кровью, Джанин. Это плохо. О боже, это плохо!

— Тебе нужно ехать! — снова сказала она, и, когда он не двинулся с места, стала кричать:

— Ну же, Ричард! Езжай! Сейчас же. Тебя здесь не было. Тебя здесь никогда не было.

Лгунья, лгунья.



Все это выяснится позже. Все убеждали Лору (все — это ее родители, доктор и психолог) не читать в Интернете о том, что произошло, говорили, что ей от этого не станет легче, а только расстроит, напугает и вызовет кошмары. Лоре исполнилось всего одиннадцать, но родилась она не вчера и сочла это не только полной чушью, но и весьма подозрительным. Как выяснилось, не зря: она оказалась права.