Тишина моих слов

Этот день… Испытывая разочарование, облегчение и смятение, я встаю, стягиваю почти до колен промокшие джинсы и достаю из чемодана другие. Мокрые я просто вешаю у палатки, мне все равно, будет ли это кому-то мешать. Мо продолжает спать, а Сары нет.

Возвращается ярость, я тяжело дышу, точно не зная отчего. Встречи с Линой и парнем смешиваются во мне в какую-то кашу.

Я хочу побыть одна, но с Иззи. Не хочу, чтобы кто-то видел меня, когда я думаю о ней. Не хочу, чтобы мне постоянно задавали вопросы, на которые я все равно не могу ответить. Мне нужно личное пространство. Не хочу быть обворованной и бояться. И меньше всего хочу, чтобы на меня пялились. Ни посторонние, ни этот странный парень. У него нет на это права, и ни у кого нет, потому что, на мой взгляд, здесь у каждого свои проблемы. Пусть мою оставят в покое!

Усевшись на пол в центре палатки, я чувствую себя беспомощной и бесконечно чужой. Нет, я не хочу здесь оставаться. О, я так много чего не хотела, и все-таки это произошло. И когда я об этом думаю, снова и снова спрашиваю себя, что хуже: верить в судьбу и в то, что все эти несчастья должны были случиться. Что кому-то или чему-то было угодно, чтобы мы испытали эту боль. Чтобы я ее испытала. Или верить в то, что все произошло случайно. Что ничего такого не должно было произойти.



Сегодня никто обо мне не спрашивал и не искал меня. Все занимались собой, а кто хотел, по-прежнему сидел у костра. Кроме Пии, Яны и близнецов, там никого не было. Они разговаривали мало, большую часть времени просто не отводили глаз от огня, глядя как подрумяниваются их маршмеллоу. О случае с Линой я никому не рассказала. Да и как бы я это сделала? Сама Лина избегает меня.

Слегка откинув навес палатки, я сидела и наблюдала за ними, молясь о том, чтобы они скорее легли спать и крепко уснули.

Наконец костер потух, потрескивание затихло, и я услышала, как они желают друг другу спокойной ночи. Они отправились чистить зубы, вернулись. Под их ногами хрустели веточки, раздавался звук открывающихся и закрывающихся молний палаток.

До этой минуты.

Сара уже час как спит, до меня доносится ее тихое похрапывание. Она клубком свернулась в своем спальном мешке, совсем близко к краю, крепко удерживая сама себя. Лицо у нее напряженное, и пусть ночью воздух прохладнее, но все еще слишком жарко для ее жуткого свитера с высоким воротником, который она, похоже, не собирается снимать.

Я настороженно прислушиваюсь и слышу только громкий стрекот цикад и отдельные всхрапы. И больше ничего. Но я жду. Жду столько, сколько выдерживаю. Запах лагерного костра проник в палатку, и меня начинает мутить. Я ловлю Мо и, когда он мяукает, слегка прижимаю его к себе. На секунду замерев, дожидаюсь следующего вздоха Сары, хочу убедиться, что она не проснулась.

Я без обуви и ступаю очень осторожно, но палатка все равно шуршит, и я молю, чтобы никто меня не заметил. Правая нога касается местами песчаной, местами поросшей травой почвы, затем левая, и я снова прислушиваюсь, стараясь расслышать что-нибудь еще, кроме цикад и громкого стука собственного сердца или собственного оглушительного дыхания. Руки, обхватывающие Мо, дрожат. И хотя он по-прежнему спокоен, я спокойной быть не могу.

Я почти ничего не вижу, только очертания деревьев и палаток и то, что прямо передо мной. Слабый свет дает месяц.

Я удаляюсь от лагеря, и с каждым шагом становится легче на душе. Деревья защищают, трава закрывает ноги до щиколоток.

Наконец, привыкнув к темноте, я опускаюсь на колени, опускаю Мо на землю, но все еще крепко держу его. Глажу его по мягкой шерсти, а в голове, как мантра, снова и снова повторяется мысль: пожалуйста, пожалуйста, не убегай!

Но Мо ничего такого и не замышляет. Он играет с травой, ложится, продолжает играть, вылизывает себя. Я сажусь, прислонившись к стволу одного из деревьев, и наблюдаю. Видя его таким, не могу сдержать улыбки. Иззи всегда хотела приучить его гулять самостоятельно, но Мо вцеплялся в нее и расцарапывал ей руку, просто потому, что не хотел. Нет, он хотел оставаться с Иззи.

Внезапно Мо садится, а я немного наклоняюсь вперед, чтобы лучше разглядеть его в темноте при слабом свете месяца. Никогда бы не подумала, что буду испытывать по этому поводу такое облегчение. Как минимум до утра не нужно беспокоиться о кучках в палатке. Зарыв все как следует травой и землей, он трусит ко мне и трется о мои ноги. Я слышу урчание и нагибаюсь, чтобы взять его на руки. Треск. Замерев в движении, нервно сглатываю и осторожно оборачиваюсь в направлении, откуда раздался шум. Это прямо за мной, но ничего не разглядеть. Проходят минуты, а я не могу преодолеть себя и пошевелиться. Чувствую, как Мо толкает мою ладонь.

Наконец я качаю головой. Нет тут никого. Только я и Мо. Только цикады, месяц, мы и темнота.

Беру Мо на руки и возвращаюсь к палатке. Завтра я пошлю Иззи сообщение. Завтра. Обещаю.



Я быстро и тихо прокрадываюсь с Мо в палатку. Требуется целая вечность, чтобы бесшумно закрыть молнию на входе, не разбудив Сару. С тех пор как я ушла, она не двигалась, лицо ее нисколько не расслабилось. Уходя, я оставила палатку приоткрытой, и воздух уже не такой спертый.

Ложусь на матрас, который прогибается подо мной, и до бедер натягиваю спальник. Мо уютно прижимается ко мне, и я, не успев и глазом моргнуть, засыпаю.



– Пустите меня! – кричу я. – Иззи! Иззи! Ты меня слышишь? – Кричу что есть мочи, молочу руками, пинаюсь и продолжаю кричать. Я борюсь с оттаскивающими меня мужчинами с сильными руками, удерживающими меня. Я хочу назад. Я должна быть с ней. Меня ослепляют слезы, в горле адски печет, все болит, но я не могу перестать выкрикивать ее имя. – Иззи!

Никакого ответа.



Резко просыпаюсь и подскакиваю на матрасе. Вижу звезды, кружится голова. Задыхаясь, я крепко зажмуриваюсь, пытаюсь успокоиться, чтобы меня не вырвало. Раскачиваюсь вперед-назад, не слыша ничего, кроме собственного громкого дыхания, и не чувствуя ничего, кроме страшной боли внутри. Я тихо рыдаю. И все еще слышу, как выкрикиваю имя Иззи.

Рядом со мной раздается крик Сары, самый настоящий, и я, вздрогнув, хватаюсь за Мо, который прижимается ко мне, стараясь защитить. Невыносимо болит голова, снова поднимается дурнота. Сара, продолжая кричать, сама себе затыкает уши. Тело ее буквально приклеивается к стенке палатки.

Кто-то к нам идет. Запихиваю Мо в спальник, под согнутые ноги, и дышу глубже. Футболка у меня мокрая от пота, я дрожу, а перед глазами все плывет.

Почти рывком открывается палатка, я вижу силуэт Пии, на большее меня не хватает – опускаю голову на колени и стараюсь дышать спокойно.

Слышу, как Пиа подходит к Саре, как спокойно обращается к ней.

– Сара? Ты меня слышишь? Ш-ш-ш, все хорошо. – Ее тихий, теплый и мелодичный голос дает мне ощущение покоя, хотя говорит она не со мной. И все же с каждым ее словом мне все лучше.

– Сара, открой глаза. Смотри!

Крики Сары становятся тише, пока наконец не затихают совсем. Я открываю глаза и, прищурившись, смотрю на Пиу, и Сара делает то же самое. Пиа держит в руке маленький шарик, который светится мягким и теплым светом. Сара, успокоившись, пристально разглядывает шарик, дыхание у нее выравнивается. Из тела уходит судорожное напряжение.

«Ненавижу темноту», – сказала вчера Сара, и я задаюсь вопросом, что же сделала ей эта темнота. Как сильно поранила ее.

Мо улегся, я ощущаю его тепло, его мягкую шерсть.

Пиа вкладывает светящийся шарик в руку Сары и помогает ей снова лечь. Накрыв ее, она поворачивается ко мне. Я ловлю на себе ее вопрошающий взгляд. У тебя все хорошо? Мне остаться? Тебе что-нибудь нужно?


Я качаю головой, думая: нет, у меня все нехорошо, пожалуйста, оставь меня одну, ты никакого представления не имеешь, что мне нужно. Кто мне нужен.

Пиа выходит из палатки, оставив ее открытой, и я радуюсь проникшему внутрь свежему воздуху. Сегодня я больше не усну, я это знаю. Поэтому беру блокнот, ручку и начинаю писать. После этого пойду в душ. Посреди ночи. Мне все равно.



Кошмары! Они приходят и уходят, и один страшнее другого.

Сегодня я криком звала тебя, Иззи. Я боролась за тебя. Я увидела, как все разбилось, услышала, как с моих губ сорвалось твое имя, почувствовала, как оно прожигает мне легкие. Я ощущала на щеках слезы, видела свет, он ослепил меня – и тут я проснулась. Я слышала собственные крики! Крики, которых не было. Я до сих пор ощущаю, как меня держат.

Этот кошмар оказался намного больнее, чем все остальные. Он причинил такую боль, потому что все ложь. Потому что ничего из этого на самом деле не было.

Все случилось совсем по-другому, Иззи!





Глава 14

Ханна




ЧТО-ТО ЗНАТЬ – ЕЩЕ НЕ ОЗНАЧАЕТ

ПОНИМАТЬ



День второй где-то у черта на рогах, в каком-то летнем лагере с людьми, которых я не знаю и которые не знают меня. День второй в тюрьме на природе, в жаре и пекле, с Мо, но без всякого плана.

Как подумаю о сегодняшней ночи, подступает дурнота. Я знаю этот сон, он приходит, когда пожелает, и так часто, как захочет, и я ничего не могу поделать. Здесь он был ужаснее, чем всегда. Здесь, в том месте, где я еще более одинока, чем дома.

Ночью я приняла холодный душ, смыла пот, и мне полегчало. Думаю, после этого я даже ненадолго задремала. И все же уснуть по-настоящему, как я и предполагала, мне не удалось. Я стою и чищу зубы, разглядывая в старом потускневшем зеркальце темные круги вокруг глаз. Из-за них глаза кажутся слишком большими и слишком синими, новый цвет волос делает меня бледнее обычного. Я – призрак. Я – никто.

Девчонка из палатки номер один стоит рядом, не обращая на меня никакого внимания. И хорошо, ведь ее имя я забыла. Это ничего бы не изменило.

Я сплевываю в раковину, споласкиваю ее и сбрызгиваю водой лицо. Провожу расческой по волосам, причесывая то, что от них осталось, и думая о том дне… о дне и об искре! Был ли он решающим? Оказалась бы я здесь, если бы по-прежнему выглядела, как Иззи? Вероятно, нет. Дело не в искре и не в новой прическе. Дело во мне. Рано или поздно родители бы это заметили, а искра всего лишь позаботилась о том, чтобы это произошло не позже, а раньше. Большинство людей не понимают, что проблема заключается в них самих, и этим только усугубляют ее. Так и со мной. Думаю, вот что такое была искра.

Бросив напоследок взгляд в зеркало, я беру косметичку и возвращаюсь к палатке, мимо деревянных столов со скамейками, за которыми мы сидели до этого. На завтрак были булочки, мед, джем и мюсли с молоком. Я не смогла даже апельсиновый сок до конца в себя влить.

Яна с Паулем складывают ящики с водой под одним из больших деревьев в тени. Над ними висит табличка с надписью жирным шрифтом «Выпей меня». Чудо-вода из страны чудес. Я качаю головой и иду дальше, пока не соображаю, что некоторые ребята уже садятся в круг и ждут. Нервно сглатываю, потому что догадываюсь, что сейчас будет.

Пиа говорит с Сарой, возможно, речь о прошлой ночи, и я быстро исчезаю в палатке, чтобы спрятаться и убрать на место косметичку. Мо спит в чемодане, на своем излюбленном месте. Если я сейчас не выйду, за мной придут и увидят Мо. Охнув, делаю несколько вдохов и выдохов, пытаясь не замечать боль в желудке, и покидаю свое защищенное пространство, чтобы выйти на всеобщее обозрение. Чем сидеть здесь, я с большей радостью пошла бы к озеру, написала бы Иззи. Сказать я все равно ничего не могу.

– Доброе утро! Надеемся, вы хорошо спали в первую ночь и с удовольствием позавтракали.

Голос у Пии теплый и дружелюбный, она, не торопясь, обводит взглядом всех нас. Я вижу, как Сара при ее словах сжимается, будто стыдится. Ее первая ночь прошла так же ужасно, как моя.

– Такие разговоры и общие встречи мы всегда будем проводить после завтрака, это останется без изменений, но, если вас что-то беспокоит, вы в любое время можете подойти ко мне или к Яне. Договорились?

Кто-то кивает, Сара робко улыбается, а Лина закатывает глаза. Пиа собирается еще что-то сказать, но Лина опережает ее.

– А кто вообще этот странный тип? – скрестив руки на груди, язвительно спрашивает она. Мой взгляд скользит дальше вправо, за Пиа. Там, прислонившись к дереву, стоит тот парень из автобуса, парень с озера. Мы все таращимся на него, но он, не шелохнувшись, выдерживает наши взгляды. Руки у него тоже скрещены на груди, на голове опять смешная бейсболка.

Пиа тоже смотрит на мальчишку и, выждав, наконец отвечает Лине:

– Это Леви. В прошлых сезонах он сам был вожатым. В этом году он здесь в качестве гостя. – По тону Пии понятно, что больше нам знать не положено, хотя сказать было бы можно еще многое. Она тут же продолжает с того, на чем остановилась, и на лицо ее снова прокрадывается улыбка, а я задаюсь вопросом, как здесь можно быть гостем. Если ты не охранник и не заключенный, то что остается?

– Кто вчера еще не сказал приветственных слов? – При этом Пиа ободряюще смотрит на двух мальчишек слева от меня. Они и в автобусе на пути сюда сидели вместе.

Мальчишки прячутся за светлыми волосами до плеч, повисает тишина. Лина начинает качать ногой, без всякой необходимости заставляя меня нервничать. Наконец тот, что поменьше ростом, поднимает голову.

– Я Михи. – Голос у него неожиданно низкий. – Это мой брат Алекс. Мне шестнадцать, а ему четырнадцать. Нашей маме мы стали не нужны.

У меня перехватывает дыхание, даже у Лины черты лица на мгновение становятся мягче. Но Михи, не проявляя никаких эмоций, пожимает плечами и смотрит на Алекса, на губах у которого подрагивает улыбка.

– Все нормально, она нам тоже больше не нужна, – завершает он, и оба снова смотрят в землю. «Нашей маме мы стали не нужны», – эхом отзывается у меня в мозгу. Ком в горле становится все больше и больше. Как же это возможно? Как могут собственные дети стать ненужными? Тут все и происходит. Я вижу перед собой Иззи, она грустно смотрит на меня, и я слышу, как она шепчет чистым, теплым голосом: «Это случилось и с тобой, Ханна. Это случилось и с тобой…»

Потоком вырываются слезы, мне не хватает воздуха, в ушах шумит. Я встаю и нетвердым шагом ухожу прочь, пытаясь успокоиться. Родителям я стала не нужна! Поэтому я здесь. Все мы здесь поэтому!

Я рушусь на землю, непонятно где, падаю на колени и плачу. Затем меня рвет, снова и снова. Потому что это чересчур. Потому что этого мне уже не вынести, в душе нет места. Потому что это открытие отравляет меня – больше, чем чувство вины. Я ощущаю у себя на спине чью-то руку, а другая убирает мне с лица короткие волосы. Прохладная рука. Но я не могу отпустить себя, я крепко вцепилась в саму себя, сама себе последний якорь, поток и спасательная лодка.