Тени теней
Часть 36 из 53 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
За прилавком никого не было. Оглядевшись по сторонам и прислушавшись, я понял, что нет здесь и никого из покупателей, кроме меня. Так часто бывало, когда я тут работал. Если тем летом вдруг выпадало подобное затишье, я мог просто тихо сидеть где-нибудь в уголке, вдыхая запах книг. Иногда даже казалось, будто я слышу вокруг себя тихое шуршание страниц, словно упрятанные в них истории тихонько посапывали во сне.
Не может же быть, чтобы Мари до сих пор работала здесь?
Я не знал, какого ответа на этот вопрос опасаюсь больше всего: что она давно куда-нибудь переехала или что я вот-вот увижу ее вновь после всех этих лет.
Не знал, какие в том или другом случае испытаю чувства.
Вдруг какой-то шумок в дальнем конце зала.
– Стойте где стоите! – послышался женский голос. – Потерпите немножко.
Мое сердце забилось чаще. «Еще не поздно», – подумал я. Даже сейчас можно было развернуться и уйти, прежде чем она появится. Но я заставил себя ждать. Наконец между стеллажами показалась Мари. Заметно постаревшая – некогда выцвеченные до белизны коротко стриженные волосы теперь были белыми сами по себе, и двигалась она немного неуклюже, – но в моих глазах совершенно не изменилась, как и сам магазин.
Мари никак не ожидала увидеть меня, естественно, так что пару секунд лишь без всякого выражения присматривалась ко мне – наверное, удивленная тем, как пристально я смотрю на нее в ответ. Но тут наконец узнала меня, и на ее лице прорезалась улыбка, от которой морщинки в уголках глаз разлетелись по сторонам.
– Пол!
Мари медленно подошла ко мне и крепко обняла.
Я совершенно не представлял, каково это будет – увидеть ее после всех этих лет.
И вновь это было все равно что вернуться домой.
* * *
Мари перевернула табличку на двери на «Закрыто», после чего приготовила нам обоим кофе в маленькой кухоньке позади прилавка.
– Только вот, боюсь, сегодня без кекса.
– Все нормально, – сказал я. – Я не голоден.
– Возможно. Но кофе тебе определенно не помешает.
В самом деле? После утренних событий я все еще чувствовал себя совершенно разбитым, но не сознавал, насколько это бросается в глаза. Может, это была еще одна причина, по которой в полиции подумали, будто я теряю связь с реальностью.
– Просто не выспался.
– Вполне объяснимо. Сейчас тебе, должно быть, очень непросто.
– Очень рад, что вы до сих пор здесь, – сказал я.
– Это тоже непросто. Держусь, пока могу. Хотя не думаю, что мне так уж много осталось.
– И на секунду в такое не поверю!
Мари улыбнулась, а потом подула на кофе и немного отпила.
– Жаль было слышать про твою мать, Пол. Она просто замечательная женщина.
Это меня удивило.
– Так вы что, знакомы с ней?
– Немного. Не особо хорошо, но она довольно часто сюда заглядывала.
Я поразмыслил над этими ее словами.
– Похоже, что она стала заядлой читательницей.
– Да, после смерти твоего отца.
Я кивнул своим собственным мыслям.
Мой отец был человеком суровым и беспощадным, который всю жизнь работал на земле, когда там находилась работа, но, похоже, всегда больше гордился тем, как земля обрабатывала его самого – как будто одни лишь страдания и лишения способны укрепить человеческий дух. Книги никогда не имели для него никакого смысла, равно как и я сам – его тихий, безвольный сын, несчастный книжный червь, вечно спешащий улизнуть в свою комнату наверху, чтобы затеряться в придуманных какими-то бездельниками историях или делать жалкие попытки сочинять свои собственные.
Припомнилась та фотография матери в детстве, где она лежит на освещенной солнцем траве с открытой перед глазами книгой. Можно было без труда представить, как она, наконец освободившись от неодобрительных взглядов моего отца, всецело отдалась подавленной страсти к чтению. Этот образ мог хотя бы немного согреть мне душу, но я видел лишь одинокую женщину, ищущую утешения и духовного родства в единственном месте, где она только могла их найти, и на меня накатило чувство вины за то, что искала она их не у меня.
«Ты никогда ничего мне не показывал, Пол».
– Как она вам показалась? – спросил я. – В смысле, в последнее время.
Мари явно колебалась.
– Все нормально. – Я отхлебнул из своей чашки. – Мне надо это услышать. Я знаю, что она уже давно была не в себе.
– Да. Иногда такое случалось.
Мари поставила чашку на прилавок и задумчиво опустила на нее взгляд. Мы оба знали, что она уже рассказала мне кое-что в прошлом, что привело к совершенно невообразимым последствиям, и мне было видно, что она взвешивает эффект, который ее слова могли произвести сейчас.
– Продолжайте, – попросил я.
– Она расспрашивала про тебя.
– Про меня?
– Да. Временами она думала, что ты до сих пор работаешь здесь. А иногда вдруг начинала искать книги, написанные тобой. Постоянно твердила, что мне нужно обязательно заказать несколько твоих книг. Мол, они просто улетят с полок.
Я ничего не ответил.
– Я обещала, что постараюсь, конечно же. – Мари улыбнулась. – Даже говорила ей, что вроде как недавно была у нас парочка экземпляров, но они уже проданы. В таком вот духе.
– С чем-то подобным, наверное… было трудно иметь дело.
– Проявлять доброту по отношению к твоей матери никогда не было трудно, Пол.
«Ну да», – подумал я. Это уж точно. Потому что моя мать и сама всегда была доброй – не только ко мне, но и ко всем без исключения. Осознание этого вызвало укол грусти. Только теперь мне окончательно открылось, сколько лет я бессовестно разбазарил и сколько всего мне хотелось бы сказать ей, пока у нее есть еще время слушать.
– Знаешь, у нее было множество друзей, – сказала Мари. – Она не была несчастлива. И очень гордилась тобой.
– У нее не было никаких причин мной гордиться.
– Эй, давай-ка… Я уверена, что это не так.
Я погрузился в молчание.
«Думаю, что ты станешь писателем…»
В некие незапамятные времена я тоже себе это воображал. Но хорошо помню, как однажды в тот год, прямо под конец последней учебной четверти, спустился из своей комнаты и обнаружил ожидающий меня конверт. Даже из двери кухни я узнал и свой собственный почерк на нем, и марку, которую сам прилепил в углу. Несколько недель после отправки своего творения на конкурс я всеми силами старался не думать о нем, повторяя себе, что рассказ не слишком-то хорош, что его не примут и что нет смысла будить в себе какие-то надежды. Но мысль о том, что он уже где-то там, все равно порождала мягкое трепыхание в сердце, словно бы какая-то птица поселилась там. Чудилось, будто какая-то часть меня оставила эти постылые места и вылетела в большой мир, и в глубине души я позволял себе мечтать, что, может, где-то там она найдет себе дом.
Открыв конверт, я обнаружил внутри свой рассказ – вместе с типовым уведомлением, в котором с сожалением извещалось, что на сей раз моя заявка не прошла отбор.
Помню, как перечитал его несколько раз и как показалось, будто то, что жило у меня у груди последние несколько недель, только что умерло.
– Я немного обучаю писательскому мастерству, – признался я Мари. – Это лишь часть того, чем я занимаюсь. Но сам практически не пишу.
– Стыд и позор. Почему ты прекратил?
– Потому что знал, что никогда не буду достаточно хорош в этом деле.
Строго говоря, это было не совсем так. Реальность заключалась в том, что я никогда не работал достаточно усердно, чтобы это выяснить, и мне следовало быть более честным на этот счет.
– После того, что произошло, казалось, что есть только один сюжет, который может иметь для меня хоть какое-то значение. А я не думаю, что когда-нибудь сумею подобрать слова, чтобы изложить его на бумаге.
– Наверное, это не всегда будет так.
– Не думаю. У этого сюжета даже нет концовки.
– Пока нет.
Я подумал про тех, кто до сих пор копается в том старом деле в интернете. Про абсолютно посторонних людей, до сих пор решительно настроенных разгадать загадку исчезновения Чарли, даже после всех этих лет.
– Слишком много воды утекло, – сказал я. – Теперь это уже древняя история. Все давно позади.
Мари опять улыбнулась.
– Не думаю, что время действует таким вот образом, Пол. Чем старше становишься, тем сильней все начинает сливаться воедино. Начинаешь понимать, что жизнь никогда не была чем-то вроде прямой линии. Что это всегда были какие-то… каляки-маляки.
Она тихонько рассмеялась – обычная ее шуточка мимоходом. Но это описание попало в точку. Повсюду, куда я ни бросал взгляд в Гриттене, виднелись следы прошлого, едва прикрытые теми деталями, которые годы водрузили на самый верх. Места. Люди. Где-то под настоящим здесь по-прежнему целиком и полностью присутствовало прошлое: не прямая линия, а действительно какие-то безумные каракули. И как ни пытаешься забыть его, без осознания этого, наверное, просто топчешься на месте.
Я уже собирался сказать что-то еще – поподробнее расспросить про мать, про книги, которые она любила, про то, о чем рассказывала, – когда в кармане у меня зажужжал телефон.
Звонила Салли.
Я ответил. А потом в основном только слушал и ловил себя на том, что реагирую в нужных местах – тихо, чисто для проформы и почти машинально. Мари все это время наблюдала за мной, с лицом, полным сочувствия. Потому что она все поняла.
Не может же быть, чтобы Мари до сих пор работала здесь?
Я не знал, какого ответа на этот вопрос опасаюсь больше всего: что она давно куда-нибудь переехала или что я вот-вот увижу ее вновь после всех этих лет.
Не знал, какие в том или другом случае испытаю чувства.
Вдруг какой-то шумок в дальнем конце зала.
– Стойте где стоите! – послышался женский голос. – Потерпите немножко.
Мое сердце забилось чаще. «Еще не поздно», – подумал я. Даже сейчас можно было развернуться и уйти, прежде чем она появится. Но я заставил себя ждать. Наконец между стеллажами показалась Мари. Заметно постаревшая – некогда выцвеченные до белизны коротко стриженные волосы теперь были белыми сами по себе, и двигалась она немного неуклюже, – но в моих глазах совершенно не изменилась, как и сам магазин.
Мари никак не ожидала увидеть меня, естественно, так что пару секунд лишь без всякого выражения присматривалась ко мне – наверное, удивленная тем, как пристально я смотрю на нее в ответ. Но тут наконец узнала меня, и на ее лице прорезалась улыбка, от которой морщинки в уголках глаз разлетелись по сторонам.
– Пол!
Мари медленно подошла ко мне и крепко обняла.
Я совершенно не представлял, каково это будет – увидеть ее после всех этих лет.
И вновь это было все равно что вернуться домой.
* * *
Мари перевернула табличку на двери на «Закрыто», после чего приготовила нам обоим кофе в маленькой кухоньке позади прилавка.
– Только вот, боюсь, сегодня без кекса.
– Все нормально, – сказал я. – Я не голоден.
– Возможно. Но кофе тебе определенно не помешает.
В самом деле? После утренних событий я все еще чувствовал себя совершенно разбитым, но не сознавал, насколько это бросается в глаза. Может, это была еще одна причина, по которой в полиции подумали, будто я теряю связь с реальностью.
– Просто не выспался.
– Вполне объяснимо. Сейчас тебе, должно быть, очень непросто.
– Очень рад, что вы до сих пор здесь, – сказал я.
– Это тоже непросто. Держусь, пока могу. Хотя не думаю, что мне так уж много осталось.
– И на секунду в такое не поверю!
Мари улыбнулась, а потом подула на кофе и немного отпила.
– Жаль было слышать про твою мать, Пол. Она просто замечательная женщина.
Это меня удивило.
– Так вы что, знакомы с ней?
– Немного. Не особо хорошо, но она довольно часто сюда заглядывала.
Я поразмыслил над этими ее словами.
– Похоже, что она стала заядлой читательницей.
– Да, после смерти твоего отца.
Я кивнул своим собственным мыслям.
Мой отец был человеком суровым и беспощадным, который всю жизнь работал на земле, когда там находилась работа, но, похоже, всегда больше гордился тем, как земля обрабатывала его самого – как будто одни лишь страдания и лишения способны укрепить человеческий дух. Книги никогда не имели для него никакого смысла, равно как и я сам – его тихий, безвольный сын, несчастный книжный червь, вечно спешащий улизнуть в свою комнату наверху, чтобы затеряться в придуманных какими-то бездельниками историях или делать жалкие попытки сочинять свои собственные.
Припомнилась та фотография матери в детстве, где она лежит на освещенной солнцем траве с открытой перед глазами книгой. Можно было без труда представить, как она, наконец освободившись от неодобрительных взглядов моего отца, всецело отдалась подавленной страсти к чтению. Этот образ мог хотя бы немного согреть мне душу, но я видел лишь одинокую женщину, ищущую утешения и духовного родства в единственном месте, где она только могла их найти, и на меня накатило чувство вины за то, что искала она их не у меня.
«Ты никогда ничего мне не показывал, Пол».
– Как она вам показалась? – спросил я. – В смысле, в последнее время.
Мари явно колебалась.
– Все нормально. – Я отхлебнул из своей чашки. – Мне надо это услышать. Я знаю, что она уже давно была не в себе.
– Да. Иногда такое случалось.
Мари поставила чашку на прилавок и задумчиво опустила на нее взгляд. Мы оба знали, что она уже рассказала мне кое-что в прошлом, что привело к совершенно невообразимым последствиям, и мне было видно, что она взвешивает эффект, который ее слова могли произвести сейчас.
– Продолжайте, – попросил я.
– Она расспрашивала про тебя.
– Про меня?
– Да. Временами она думала, что ты до сих пор работаешь здесь. А иногда вдруг начинала искать книги, написанные тобой. Постоянно твердила, что мне нужно обязательно заказать несколько твоих книг. Мол, они просто улетят с полок.
Я ничего не ответил.
– Я обещала, что постараюсь, конечно же. – Мари улыбнулась. – Даже говорила ей, что вроде как недавно была у нас парочка экземпляров, но они уже проданы. В таком вот духе.
– С чем-то подобным, наверное… было трудно иметь дело.
– Проявлять доброту по отношению к твоей матери никогда не было трудно, Пол.
«Ну да», – подумал я. Это уж точно. Потому что моя мать и сама всегда была доброй – не только ко мне, но и ко всем без исключения. Осознание этого вызвало укол грусти. Только теперь мне окончательно открылось, сколько лет я бессовестно разбазарил и сколько всего мне хотелось бы сказать ей, пока у нее есть еще время слушать.
– Знаешь, у нее было множество друзей, – сказала Мари. – Она не была несчастлива. И очень гордилась тобой.
– У нее не было никаких причин мной гордиться.
– Эй, давай-ка… Я уверена, что это не так.
Я погрузился в молчание.
«Думаю, что ты станешь писателем…»
В некие незапамятные времена я тоже себе это воображал. Но хорошо помню, как однажды в тот год, прямо под конец последней учебной четверти, спустился из своей комнаты и обнаружил ожидающий меня конверт. Даже из двери кухни я узнал и свой собственный почерк на нем, и марку, которую сам прилепил в углу. Несколько недель после отправки своего творения на конкурс я всеми силами старался не думать о нем, повторяя себе, что рассказ не слишком-то хорош, что его не примут и что нет смысла будить в себе какие-то надежды. Но мысль о том, что он уже где-то там, все равно порождала мягкое трепыхание в сердце, словно бы какая-то птица поселилась там. Чудилось, будто какая-то часть меня оставила эти постылые места и вылетела в большой мир, и в глубине души я позволял себе мечтать, что, может, где-то там она найдет себе дом.
Открыв конверт, я обнаружил внутри свой рассказ – вместе с типовым уведомлением, в котором с сожалением извещалось, что на сей раз моя заявка не прошла отбор.
Помню, как перечитал его несколько раз и как показалось, будто то, что жило у меня у груди последние несколько недель, только что умерло.
– Я немного обучаю писательскому мастерству, – признался я Мари. – Это лишь часть того, чем я занимаюсь. Но сам практически не пишу.
– Стыд и позор. Почему ты прекратил?
– Потому что знал, что никогда не буду достаточно хорош в этом деле.
Строго говоря, это было не совсем так. Реальность заключалась в том, что я никогда не работал достаточно усердно, чтобы это выяснить, и мне следовало быть более честным на этот счет.
– После того, что произошло, казалось, что есть только один сюжет, который может иметь для меня хоть какое-то значение. А я не думаю, что когда-нибудь сумею подобрать слова, чтобы изложить его на бумаге.
– Наверное, это не всегда будет так.
– Не думаю. У этого сюжета даже нет концовки.
– Пока нет.
Я подумал про тех, кто до сих пор копается в том старом деле в интернете. Про абсолютно посторонних людей, до сих пор решительно настроенных разгадать загадку исчезновения Чарли, даже после всех этих лет.
– Слишком много воды утекло, – сказал я. – Теперь это уже древняя история. Все давно позади.
Мари опять улыбнулась.
– Не думаю, что время действует таким вот образом, Пол. Чем старше становишься, тем сильней все начинает сливаться воедино. Начинаешь понимать, что жизнь никогда не была чем-то вроде прямой линии. Что это всегда были какие-то… каляки-маляки.
Она тихонько рассмеялась – обычная ее шуточка мимоходом. Но это описание попало в точку. Повсюду, куда я ни бросал взгляд в Гриттене, виднелись следы прошлого, едва прикрытые теми деталями, которые годы водрузили на самый верх. Места. Люди. Где-то под настоящим здесь по-прежнему целиком и полностью присутствовало прошлое: не прямая линия, а действительно какие-то безумные каракули. И как ни пытаешься забыть его, без осознания этого, наверное, просто топчешься на месте.
Я уже собирался сказать что-то еще – поподробнее расспросить про мать, про книги, которые она любила, про то, о чем рассказывала, – когда в кармане у меня зажужжал телефон.
Звонила Салли.
Я ответил. А потом в основном только слушал и ловил себя на том, что реагирую в нужных местах – тихо, чисто для проформы и почти машинально. Мари все это время наблюдала за мной, с лицом, полным сочувствия. Потому что она все поняла.