Тень над небесами

Я будто вынырнул из глубины, где очень долго не дышал — воздуха не хватало, легкие горели. Наконец, с трудом разлепились глаза. В течение нескольких долгих мгновений перед ними не было ничего, кроме больших и маленьких разноцветных пятен. Они лениво плавали в пространстве, наталкиваясь друг на друга и причудливо смешивая оттенки. Наблюдать за ними было очень увлекательно, но через несколько секунд бесформенные кляксы вдруг незаметно разбежались по разным углам, и я вполне четко различил потолок, стену, книжную полку и зашторенное окно.

— Слава Богу, — сверху раздался голос Лехи, едва заметно дрожащий.

Я повернул голову на звук, и она, разумеется, тут же отозвалась болью. Леха сидел на стуле, пристально глядя на меня.

— Снова здорово, — улыбнулся я.

— Здоровей видали.

— Не переживай, я все помню, абсолютно все, — я поспешил успокоить друга. — Просто сон дурацкий приснился. Где мы вообще?

— Ну-ка лежать, — скомандовал Леха, сразу заметив мои робкие попытки приподняться и осмотреться. — Мы в квартире, у поляков. Когда ты отключился, нас спасли отец с сыном, а потом привезли сюда.

— Да? — задумчиво спросил я, глядя в молочный потолок. — И долго мы тут сидим?

— Достаточно, сейчас шесть утра.

Позабыв о предосторожностях, я резко повернулся и недоверчиво воззрился на Леху. По голове как будто обухом жахнули, аж в глазах на секунду потемнело, я торопливо нащупал рукой опору в виде кровати. В этот раз мои поползновения оказались слишком резкими.

— Да не дергайся так. Хорошо, что вообще очнулся. А то сначала пульс еле нащупали, — сдавленно улыбнулся Леха. — И башкой много не шевели, панда.

Панда? Я вытащил телефон из кармана джинсов (по привычке так и держал его там) и посмотрелся в темный экран. Даже в мутном отражении было видно, что мои глаза тонут в фиолетовых кругах. Это я, похоже, об руль приложился. Оторвавшись от созерцания себя любимого, я с подозрением покосился на Леху.

— Еще повреждения есть?

— Рассечение у тебя было неслабое, — кивнул друг. — Чуть правее макушки. Да и шишка там, наверное.

Я провел рукой по волосам. Да, точно, пальцы нащупали мерзкий пульсирующий бугор, прикосновение к которому вызвало новый приступ боли, и слипшиеся от крови волосы.

— Это все?

— Все. Во всяком случае, мы больше ничего не нашли.

— А ты сам-то как?

— А я хорошо, — развел руками Леха, как бы извиняясь. — У меня подушка безопасности сработала, а у тебя — нет. Не знаю, почему так вышло.

— Слушай, а ты чего тут сидишь-то в 6 утра?

— Так ты ж меня и разбудил. Поначалу просто храпел, как обычно, а потом замычал, завыл как-то странно. Я спал на том кресле, — Леха показал пальцем за спину. — Проснулся, конечно, сразу, начал слушать, и вот когда ты начал ахинею нести — что-то про билет и про диплом какой-то — тогда решил будить.

— Билет? — задумчиво сказал я.

— Именно, — кивнул Леха.

— Сон просто интересный приснился. Необычный.

— Да мне тоже…

Разговор не получил продолжения — я положил голову обратно на подушку и ушел в раздумья, Леха же все так же нес караул у моей постели.

Значит, сейчас шесть утра. Рановато, конечно, чтоб идти знакомиться со своими спасителями. Но спать мне уже не хотелось, и так две трети суток провалялся в отключке. И, кажется, побывал там, где бывать не следует — сторож-то этот помер давно, равно как и Тимур. Из лидеров класса за два года превратился в наркомана с убитыми зрачками, попал на зону и что-то с кем-то не поделил. Там дела быстро делаются.

— Тогда давай, вещай, что да как, — я снова осторожно сел, привалился спиной к холодной стене. — А то снова усну.

— Рассказать есть что, мы, похоже, в бронежилетах с касками родились, — хмыкнул Леха и воодушевился. Он, кажется, только и ждал, когда ему дадут выступить в роли рассказчика.

После того, как я потерял управление, наша машина сделала несколько стремительных кульбитов, и мы оказались абсолютно беззащитными перед зомби. Леху спасла подушка, он остался цел и невредим, вот только дверь заклинило. Он загипнотизировано смотрел, как от мерно вышагивающей колонны зараженных отделилось и побежало к нам около десяти участников. Намерения этого десанта карателей добротой точно не отличались.

Вместе с зомби пришел и хорошо знакомый раздирающий нутро звук, заставляющий человека терять рассудок и прекращать всяческой сопротивление. Леха был полностью раздавлен, он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, даже дышать не мог, и только с полными ужаса глазами ждал смертельного удара. Казалось, зомби подбегут еще на метр-два ближе, замрут и ледяным взглядом свернут ему шею. Медленно, чтобы он успел послушать хруст своих позвонков перед тем, как оставить после себя пустую телесную оболочку.

Но тут как из-под земли появился джип тойота, и оттуда сходу начали стрелять по зомби из автоматического оружия, громко, уверенно и весьма результативно. Те попытались отбиться, телепатическим ударом помяли крыло и разбили фару, но их ряды начали с ужасающей скоростью редеть, и вскоре оставшимся впятером агрессорам пришлось ретироваться, иначе положили бы всех.

— Это как в кино было, Димыч, гадом буду! Просто веером скосили зомбарей, нашпиговали пулями.

Леха с горящими глазами пересказывал вчерашние события, заново переживая их. Поведал он и кое-что еще, самое шокирующее и страшное. Когда меня вытащили из перевернутого субару и худо-бедно разместили на заднем сиденье джипа, армия зомби остановила свой шаг и вся повернулась в нашу сторону.

Видя, как бегут назад посланные стаей палачи, да еще и в неполном составе, зараженные обозлились и решили покончить с нами, как с назойливыми букашками, которые пересекли запретную черту. Но поляки тоже были не лыком шиты — жестами велели Лехе прыгать в машину, погрузились сами и дали газу.

Едва тойота скрылась за углом высотного дома, как тот сотрясся от громового удара. Зомби, по словам Лехи, освоили совершенно новое оружие, которое я с трудом мог вообразить даже после такого подробного описания.

Они разили врагов невероятным бичом, который с легкостью крушил кирпич и бетон. Вслед уходящей тойоте устремились ослепительно-белые хлысты-щупальца, посверкивающие и едва заметные на фоне светлого дня. Обшаривая окрестности в поисках беглецов, хлысты с легкостью разрубали любые препятствия, даже бетон и камень, но, к счастью, их радиус действия имел свои ограничения. По крайней мере, пока.

Каким-то чудом добрый человек по имени Гжегож, бранясь отборным польским матом, увел машину от монстров. Леха пытался определить, насколько далеко автомобилю удалось отъехать от толпы, но хитрое сплетение узких улочек не позволяло точно ответить на этот вопрос. А так, по приблизительным прикидкам, зомби преследовали их около двух километров, пару раз разминувшись с удирающей жертвой в считанных метрах и обдав машину камнями и осколками.


— Да уж, чудеса, — пробормотал я, сонно потирая глаза и еще не совсем представляя, как же это все выглядело. — Мне б такое раньше и не привиделось. Не знаю даже, на что это похоже — то ли на ужастик с инопланетянами, то ли на сюжет какой-нибудь новой религии…

— И не говори… Звучит похлеще детской фантазии, да? — криво усмехнулся Леха. — Мне б такое рассказали, так я бы в жизни не поверил. А потом увидел, и сомнения как-то сразу испарились. Напугался я, не передать словами. Даже успел пожалеть, что раньше не помер, а потом уж мы оторвались, и как-то спокойнее стало… Сразу понял, что оторвались. Будто какую-то невидимую границу пересекли, и все внутри утихомирилось, ясно стало, что здесь уже не достанут.

Решив, что хватит прохлаждаться, я встал с кровати. Голову немного кружило, но, стоило с минуту просто постоять на ногах, как все встало на свои места. Я неторопливо размял кости, похрустел шеей, потянулся.

— Раз уж все спят, может, покурим? — предложил я.

— Давай, — кивнул Леха. — Мне разрешили прям здесь.

Он указал на зашторенное окно.

— А я говорил тебе, что в Польше живут гостеприимные люди!

— Ага, только не сын этого Гжегожа.

Леха вытянул правую руку и показал мелкие темные царапины на костяшках. Я непонимающе приподнял брови, и друг, закатив глаза, снизошел до объяснений.

— Да он как узнал, что мы с тобой русские, сразу начал отца своего обрабатывать. Еще в машине, когда к дому подходили. Я ж не понимаю, чего они там конкретно обсуждают, но уж слово «кацап» я знаю хорошо, бабка-то у меня из Тернополя. Была… Гжегож этот сына своего успокоил, даже подзатыльник дал. Но тот, гаденыш, все же извернулся и врезал мне, исподтишка. Мы уже домой зашли, и Гжегож велел ему помочь мне тебя в эту комнату отнести.

— Представляю, что он чувствовал, пока тащил мое бренное тело, — хмыкнул я. — Ты, похоже, имел честь познакомиться с местным футбольным фанатом. Из огня да в полымя.

— Это точно. Положили тебя, а он раз — и локтем мне поддых. Подошел, и так тихонько на ухо начал что-то нашептывать по-своему, наверное, стращал или типа того. Но я ж не зря столько лет боевухе отдал, снес его боковым, но старался не слишком вкладываться, абы чего не вышло, да попал по зубам и кулак поцарапал. Ничего не выбил, нет. Только вторым в глаз угостил, для закрепления результата.

Прибежал Гжегож, думал, худо мне будет, вдвоем сейчас обработают и обоих нас в подъезд выкинут — мужик-то он крепкий, бывалый, сразу видно. Но нет, он опять сыну наподдал — его Томаш зовут, кстати — и в коридор за шкварник утащил, на меня даже не посмотрел. Потом только принес мне ужин и извинился, он немного говорит по-русски, с таким забавным акцентом.

Леха протянул мне сигарету и, пока я возился с зажигалкой, отдернул штору, потянулся к оконной ручке да так и застыл, с кислой улыбкой наблюдая, как я стою и глазею с раскрытым ртом на законный пейзаж.

Хмурое облачное утро без единого лучика солнца, уходящая вдаль серая лента дороги с унылыми высотками по бокам, и ни души вокруг, лишь яркий-яркий свет вдалеке, столбом стремящийся вверх. Его источник находился где-то в Старом Городе, отсюда я мог безошибочно это определить.

Низкие дождевые облака над исторической частью Гданьска горели бледным желтым огнем, как будто в них снизу посветили очень мощным фонарем с диаметром, какого в нашем мире не существует. Густая струя света уперлась в потолок туч, расплескивая по ним свое сияние на сотни метров. Это было невероятное зрелище. По красоте, наверное, не уступало северному сиянию.

Я перевел взгляд на Леху, но тот не мог ничего объяснить, только многозначительно смотрел на менч, продолжая все так же невесело усмехаться.

— Мама дорогая, — прошептал я.

— Это они, — кивнул друг и помрачнел окончательно. — Суки…

Руку обожгло болью — я совсем забыл про наполовину истлевшую сигарету, и горячий пепел, устав держаться на весу, посыпался вниз. Мои трепыхания вернули Леху в реальность. Он быстро открыл окно, и я смахнул остатки пепла с сигареты туда, дуя на обожженное место.

Одновременно с утренним холодком в комнату проник далекий, еле различимый звук. Я хотел спросить Леху, слышит ли он его, но друг жестом велел помолчать. Он тоже вслушивался.

— Да, Димыч, они еще ночью эту свою песню затянули. Я закрыл окно. А потом стал надеяться, что мне почудилось. Но, видимо, нет. Это зомби.

— Ну, а кто ж еще? — я прислушался, а потом с облегчением добавил. — Хорошо, что эта какофония больше не в наших головах… Если закрыть уши — ничего и не слыхать. Пусть лучше остается снаружи.

— И звук совсем другой, — согласился Леха, тоже несколько секунд послушал и повернул ко мне изумленное лицо. — Странная такая музычка, да? Не то вокал, не то инструмент какой, ну, в который дуют… Жуть, словом. Нет, хорошо, что я ночером не стал прислушиваться, одному трудно такое вынести.

Я кивнул и умолк, то же сделал и Леха. Вой пробирал до костей, создавая ни с чем не сравнимое чувство дискомфорта. Представьте, что по всем сосудам организма пустили слабый разряд, и вы получите приблизительное представление.

Мелодия, производимая зомби, отличалась, мягко говоря, своеобразием. Она то долго лилась на одной ноте, то вдруг быстро менялась, ненадолго обрастала неуловимым для разума рисунком и вновь скатывалась к монотонной тянучке. Несмотря на то, что я был посредственно знаком с музыкальной теорией, меня не покидала уверенность, что они поют на одной из самых нижних октав, что способно различить ухо человека, изредка взбираясь на одну-две октавы повыше. Или же мы слышим только «верхушку», а остальное остается за пределами слухового восприятия.

Я вспомнил, как после встречи с зараженными на подъезде к Гданьску название «зомби» показалось мне отжившим свое. Какие это к черту зомби? Они больше не имеют ничего общего ни с нами, ни вообще с чем-либо, что людям только доводилось видеть, даже в кино. Они — чужие, инородцы, даже пришельцы, как угодно. Хотя, тот же Леха наверняка продолжит по инерции называть их зомби, ему уж точно не хочется морочить себе голову придумыванием новых названий, так почему этим должен заморачиваться я? Зомби и зомби, какие уж есть. А других и не будет.

Чужаки исторгали из себя басовые частоты с такой слаженностью, какой бы мог позавидовать любой хор. Это у них выходило лучше всего, басы прекрасно заполняли панораму, не оставляя свободного места.

Мы, конечно, наслаждались потусторонним искусством издалека, но что-то подсказывало мне, что и вблизи ни я, ни Леха не нашли бы, к чему придраться. И не успели бы найти, в момент свихнувшись.

— Они как киборги, — посмотрел я на Леху. — Биороботы настоящие, со стопроцентной дисциплиной. Такой даже у греческой фаланги не было.

Леха уныло кивнул — его раздражало все непонятное — и тут постучали в дверь. Мы разом повернулись на стук. Леха ткнул меня в бок — давай, мол, скажи что-нибудь, попроси обождать. Но я не успел.

В комнату вошла приятная женщина лет пятидесяти с крашенными светлыми волосами до плеч и большими зелеными глазами. Она была закутана в бледно-розовый домашний халат, а на ногах носила смешные тапочки в виде двух довольно улыбающихся собачьих морд.

— Добрый день, меня зовут Барбара, — улыбнулась она и протянула мне руку.

— Дмитрий, очень приятно.

— Твой друг, — женщина кивнула на Леху, — сказал, что ты говоришь по-польски.

— Да, я учился здесь неподалеку.

— Да? Как здорово! То есть… — Барбара вдруг осеклась, силясь подобрать нужные слова, но отведенные рамками приличия секунды растаяли и она сдалась. — Хм, неважно. Я хотела позвать вас на завтрак, ребята. А потом, кажется, мы покидаем этот дом. За столом все обсудим.