Темный пакт
Часть 38 из 55 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Сразу после взгляда интерфейс дополненной реальности подсказал мне, что машина принадлежит британской армии. Название «Blues and Royals» мне ничего не сказало, а вот из дальнейшего текста маркера понял, что это конвертоплан королевской дворцовой кавалерии.
Сопоставив слова Измайлова, довольный вид пилота и окружающую обстановку, я примерно догадался, что произошло. Поручик с приданными бойцами, получив задание по-тихому умыкнуть любой летательный аппарат, чтобы покинуть на нем Высокий Град, нашел практически бесхозную машину элитной части британской армии на расположенной неподалеку базе ПВО Войска Польского. Как там оказался этот конвертоплан и почему рядом не было британских гвардейцев — другой вопрос, но вот вспышку штабс-капитана я более полно начал понимать тогда, когда подумал о следующей нашей цели — посольстве Ганзы. Ладно еще, если наглые и не представившиеся наемники разносят офис транснациональной корпорации средь бела дня, но если они делают это на машине полка британских королевских гвардейцев… Мне почему-то кажется, что это немного нагло. А может быть, даже и не немного.
Пока размышлял об этом, отряд Измайлова уже погрузился в машину. Всего в конвертоплане, включая меня, оказалось десять человек. В десантном отделении расположились бойцы, двое из которых были со снайперскими комплексами, двое с тяжелым оружием. Остальные с полуавтоматическими винтовками плавных обводов — 8А-99 в компоновке булл-пап, с магазином позади спускового крючка. Стандартные винтовки вооружения британской армии, в отличие от снайперских комплексов и тяжелого оружия, разнообразного, словно в вольном наемном отряде.
Когда штабс-капитан стремительно двинулся в кабину к пилоту, машина уже поднялась и в пологом вираже легла на заданный курс. На заданный ранее курс — понял я, когда Измайлов оказался в кабине и почти сразу последовал очередной разворот.
Вообще, военный конвертоплан над Высоким Градом — нерядовое явление и точно привлечет ненужное внимание. Но мне кажется, что приличная фора по времени у нас есть. Особенно если конфедераты сделали все грамотно там, где умыкнули машину. Если же сейчас поднимется тревога… как мы будем уходить из города — даже не представляю.
Расположившийся за штурвалом поручик машину вел словно гонщик «Формулы-1» — не знаю, или у него манера такая, или Измайлов приказал поторопиться. Но меньше чем через полминуты мы уже резко ухнули вниз, приземляясь. Лететь оказалось совсем недалеко — особняк Нидермайера также наверняка в пределах Горы находится. В ушах коротко щелкнуло, привлекая внимание — Измайлов наконец вырубил выделенный канал, и сейчас я оказался в общей взводной тактической сети.
Быстро упала грузовая аппарель, и трое поднявшихся конфедератов — с однообразно-стандартными винтовками, во главе с Измайловым выдвинулись на улицу. Бойцы с тяжелым оружием и снайперскими комплексами остались на месте. «Чтобы преждевременно внимания неуставным разношерстным вооружением не привлекать», — догадался я, глянув на улицу.
Конвертоплан приземлился у самого крыльца особняка, поднимая густую пыль с гравийных дорожек и заставляя колыхаться декоративно выстриженный кустарник. Из дверей широкого крыльца выбежали два охранника в броне с фиолетово-желтыми эмблемами бельгийской ЧВК «Barbarians». Корпораты держали наготове оружие и были явно напряжены, но никакой агрессии пока не проявляли.
Измайлов, пригибаясь от воздушных потоков винтов конвертоплана, подбежал ближе и махнул рукой, привлекая внимание одного из охранников. Дальнейшее произошло очень быстро — одна, а следом вторая фигура улетели прочь, врезаясь в стену особняка. Рядом со мной пространство всколыхнулось движением — сидевшие до этого конфедераты стремительно вскочили с мест, рванувшись на улицу, в ушах зазвучали крики команд, загрохотали выстрелы.
Конфедераты ринулись вперед, словно сорвавшаяся с цепи стая не кормленных неделю ротвейлеров, которых поманили куском сочного мяса. Летели клочьями камни стен особняка, мелькали силуэты — один за другим бойцы забегали в здание. Перед глазами мелькал калейдоскоп из контуров фигур — едва кто-то из конфедератов визуально обнаруживал нового противника, как система целеуказания выводила в визор его проекцию для всех, но почти сразу же красные контуры фигур окрашивались в неактивный розово-серый.
Заскочив следом за яростно атаковавшей группой в здание, благодаря дополненной реальности визора я легко ориентировался в дыму и клубах пыли, выбитой из размолотых в бетонную крошку стен. Зоряна нашлась в медицинском кабинете, в капсуле. Судя по показаниям, девушка была уже реанимирована, но восстановительных мероприятий не проводилось — рука не регенерирована, грудь в повязках.
Подскочивший медик очень быстро осмотрел капсулу, а после резко выдернул сразу несколько проводов. Не заморачиваясь кодами доступа, он просто вскрыл крышку, не обращая внимания на брызнувшие искры и сигнал аварийной опасности. Еще раз осмотрев искалеченную девушку, он поднял ее на руки и передал мне.
Веса Зоряны я практически не почувствовал — усиленные псевдомышцы экзоскелета приняли нагрузку на себя; благодаря броне я мог вообще ничего не ощущать, но для более реального осознания своих возможностей небольшое усилие веса на руки все же передавалось.
Так же быстро, как вошли в здание, мы его и покинули — только сейчас медик-конфедерат находился совсем рядом со мной, готовый в случае чего прийти на помощь, закрыв от чужих атак и меня, и девушку. Впрочем, никакой активности охрана особняка не предпринимала.
Когда я с бесчувственной Зоряной на руках оказался на улице и оглянулся, понял, почему никто нас не атаковал — здание практически перестало существовать, больше чем наполовину превратившись в руины.
Под резкие крики Измайлова тесной группой конфедераты заскочили в конвертоплан, который начал медленно подниматься еще до того, как последний из бойцов запрыгнул на аппарель. В переговорнике по-прежнему стоял непрекращающийся гвалт, в котором я ориентировался не очень хорошо, улавливая лишь отдельные доклады и команды. Взводная тактическая сеть по индивидуальным настройкам отсекала все лишнее — и бойцы отряда слышали только то, что предназначалось им. Я же был сторонним наблюдателем, и на меня обрушились переговоры всего подразделения.
Плавный взлет машины вдруг прервался — мы словно на преграду натолкнулись. Гулко подвывая, взревели двигатели, пол заходил ходуном. По всему периметру десантного отсека загорелось аварийное освещение, сопровождаемое ревом тревоги, на нескольких экранах замелькали предупреждающие сообщения о нарушении прав доступа.
Несколько несвязных выкриков, рев в переговорнике — и схлопнувшиеся створки между десантным отсеком и кабиной были открыты растянувшими их двумя бойцами, предварительно выбившими из стен пневматические доводчики. Словно вычленяя отдельные картинки в безумной суматохе вокруг, я увидел, что Файнзильберт пытается справиться с управлением, метаясь в пилотском кресле, словно угорь на сковородке. На месте штурмана расположился Накамура с разложенным лэптопом, пытаясь победить сопротивляющийся несанкционированному доступу конвертоплан.
Измайлов обернулся ко мне, и через миг у меня перед глазам возникла объемная схематическая голограмма карты Высокого Града, на которой ясно было видно, как в нашу сторону движется звено вертолетов патрульной полиции, а по улицам мчатся сразу несколько машин — как Градской стражи, так и залесских рейнджеров, вооруженных гораздо лучше патрульной полиции. «Столь полная информация — явно благодаря Садыкову, который подключился к городской полицейской сети и сейчас должен подъезжать к отелю», — догадался я.
Но нас хотела видеть не только полиция Града и рейнджеры — Накамура постепенно справлялся со взбунтовавшимися системами британского конвертоплана, и на карте одна за другой появлялись загоризонтные метки приближающихся перехватчиков с идентификаторами Войска Польского. Штабс-капитан между тем, быстро отдав несколько указаний бойцам, обратился ко мне с едким вопросом:
«Ну что, будущий владелец титула и власти… есть идеи, как нам вылезти из всего этого дерьма?»
ГЛАВА 21
Расположившийся за столом широкоплечий, массивный, как медведь, мужчина глубоко вздохнул и, сверкнув глазами — в прямом смысле слова, посмотрел на бригадного генерала напротив. Хозяин кабинета был настолько широк в плечах, а аура власти его так сильна, что, казалось, он и сидя в кресле возвышается над вытянувшимся во фрунт армейским офицером.
Генералу на несколько мгновений показалось, что сейчас потолок кабинета вместе с небесами разверзнется и взвихрится вокруг зловещий смерч из молний. Небеса не разверзлись. Молнии не засверкали. Выдохнув, хозяин кабинета спокойно заговорил, чеканя слова:
— Итак. Штабс-капитан Измайлов при подготовке к выполнению поставленной задачи по эвакуации «объекта повышенного внимания» из Волынского протектората вместе со своим отрядом проник на николаевский склад «Ростеха» и украл двенадцать комплектов доспехов из партии, которую мои чиновники продали Европейскому союзу. На доспехах еще не стояли идентификационные метки, и твой капитан каким-то образом смог перепрошить их, интегрировав в действующую тактическую сеть бельгийских колониальных отрядов. Так?
— Так точно, ваше императорское…
— Далее, — едва не сорвался государь, — твой бешеный капитан отправился в Высокий Град, где обезвредил охрану офиса «Линклейтерс», не допустив ни одной жертвы ни среди адвокатской стаи, ни среди охраняющих их сотрудников корпоративной безопасности. Чисто сработал, объект освободил. Однако для эвакуации…
Бригадный генерал едва-едва приоткрыл рот, попытавшись вставить комментарий, но, встретившись взглядом с государем, благоразумно промолчал.
— …для эвакуации Измайлов за каким-то… хм, интересом, угнал конвертоплан британской гвардии, — который перед тем странным образом оказался в ангаре части ПВО Войска Польского.
Император говорил ровным голосом, но интонацией давал понять, что не просто глубоко удивлен, а по-настоящему шокирован решениями и действиями штабс-капитана.
— После этого этот твой… Измайлов, — сдержал государь крепкий эпитет, — разнес в клочья посольство Ганзы. Одиннадцать трупов «барбарисок», ни одного гражданского… отлично сработал, как считаешь? Орден, может, дать ему за это, Аннушку третьей степени?
«Барбарисками» в России традиционно называли наемников из ЧВК «Barbarians». Учитывая, что компания была бельгийская, а доспехи Измайлова проходили метку как имущество Свободной армии — бельгийских же колониальных сил, ситуация приобретала особую пикантность. Причем шансов на то, что бельгийцы смогут отследить происхождение доспехов со склада «Ростеха», не было — совсем недавно два отряда Свободной армии понесли в Конго значительные потери в небольшом междусобойчике с французским Иностранным легионом. В результате было утеряно много имущества, которое постепенно всплывало в разных концах света, и Измайлов, судя по всему, использовал метки именно утерянной в Конго брони колониальных сил.
Бригадный генерал, кстати, благоразумно посчитал вопрос об ордене риторическим. Он счел за лучшее не отвечать, сохраняя полнейшую неподвижность и не шевеля даже глазами.
— Пока штабс-капитан ровнял с землей офис Ганзы, какой-то не менее отмороженный башкир из его отряда захватил сразу две машины экстренных служб протектората и направился в Кобрин. С ветерком и огоньком поехал, сверкая «люстрами»! — хлопнул ладонью в сердцах по столу государь.
Прапорщик Садыков был татарином, но бригадный генерал вновь проявил благоразумие и поправлять царя не стал.
— Твой же… Измайлов, разнеся в клочья посольство Ганзы, вдруг оказался в не совсем благоприятной ситуации, окруженный со всех сторон. И что он сделал? А что еще делать: давай отправимся в аэропорт и угоним самолет аравийцев, взяв в заложники экипаж и пассажиров, которые не зарегистрировались по прилете, желая сохранить инкогнито. Отличная идея! Дальше что было?
— В сопровождении атмосферных перехватчиков Войска Польского, а затем самолетов объединенной армии Европейского союза Измайлов повел захваченное воздушное судно в Средиземноморье и посадил его на воду на границе территориальных вод Сирийской Арабской Республики. После приводнения штабс-капитан реквизировал проходящую мимо частную яхту, на которой «объект повышенного внимания» был доставлен на базу Российского императорского флота в Тартусе.
Император собирался еще раз хлопнуть ладонью по столу, но сдержался, просто покачав рукой в воздухе. Еще раз с шумом втянув в себя воздух, он громко выдохнул и выпрямился в кресле. И только после этого посмотрел своему генералу в глаза.
— Скажи, Александр Васильевич, а он не мог реквизировать другую яхту? Чтобы мне не слышать потом о твоих, вернее — своих, цитирую: «…бешеных невоспитанных солдафонах», которые самым бесцеремонным образом нарушили отдых одной статс-дамы, которая нажаловалась напрямую императрице? — В голосе царя очень хорошо читалось все, что он думал о дамах, которые жалуются императрице на «бешеных невоспитанных солдафонов».
Учитывая создавшуюся ситуацию с преследованием и ажиотажем вокруг угона самолета, решение Измайлова реквизировать именно принадлежащую российским аристо яхту, учитывая ее экстерриториальность, возможно, было единственно верным для выполнения задания и недопущения пленения отряда и объекта. Но врожденное чутье опасности подсказало бригадному генералу, что и в этот раз точно не следует отвечать на вопрос государя. Он по-прежнему сохранял полную неподвижность, только по виску у него катилась одинокая капелька пота.
Российский император замолчал на несколько мгновений. Воздух в этот момент словно наэлектризовался. Хотя так оно и было на самом деле, потому что оперировал царь универсальной стихийной силой, повелевая молниями.
— И весь этот удалой азартный танец был для чего? Чтобы вывезти из Волынского протектората вместе с объектом однорукую проститутку и социальный труп? — задал вопрос своему генералу верховный главнокомандующий.
— Так точно, ваше императорское величество, — признал очевидное бригадный генерал.
Император собирался было сказать что-то, но вдруг позволил себе короткое высказывание, отражающее всю степень его удивления. А потом, осознавая абсурдность целей, следствия и результата, он вдруг расхохотался: громко и искренне.
Пока в кабинете звучал веселый смех, по виску генерал-лейтенанта стекала вторая капелька пота.
Отсмеявшись, государь вытер слезу из уголка глаза, вновь возвращаясь в рабочее состояние. И в этот момент замерцала мягкая подсветка на одном из стоящих на столе старомодных телефонов. Этот аппарат, мигающий сейчас оповещением, был красного цвета.
— Догадываешься, кто это? — поинтересовался император, добавив генералу третью капельку пота на висок. — Вот сейчас спросит меня его величество: «Александр Михайлович, а не твои ли это гарные хлопцы намедни шороху навели в Волыни?» Что мне отвечать? Может, соврать, как думаешь? А, Александр Васильевич?
Русский царь посмотрел на телефон, на другом конце которого ожидал разговора английский король, и устало покачал головой. Через мгновение глазами показал своему генералу на дверь:
— Будь добр, в приемной подожди.
Четко развернувшись на месте, бригадный генерал князь Александр Васильевич Кузнецов быстро покинул кабинет верховного главнокомандующего.
Ожидая в приемной, присаживаться Кузнецов не стал — так и стоял неподалеку от дверей кабинета, руки за спиной, ноги на ширине плеч. Направленные на себя взгляды князь замечал, но внимания не обращал. А смотрели на бригадного генерала многие из ожидающих аудиенции у царя. И в глазах присутствующих читались самые разные чувства — от искреннего сопереживания до откровенного злорадства. Последнего было больше.
Выскочка, еще недавно безызвестный офицер, а ныне пожалованный княжеским титулом бригадный генерал, стремительно сделавший карьеру и возглавивший совсем недавно созданные — после опыта аравийского и сомалийского конфликтов отдельные, подчинявшиеся напрямую российскому императору Силы специального назначения — ССпН, не нравился при дворе многим. Особенно учитывая благосклонность государя к презиравшему все авторитеты оскорбительно молодому генералу, ставшему для многих приближенных ко двору самым настоящим бельмом в глазу.
В долгом томительном ожидании прошло пять минут. Десять. Тридцать.
— Ваше сиятельство, вас ожидает его императорское величество, — наконец раздался голос гофмаршала, и лейб-гвардейцы караула распахнули двери кабинета.
Царь сидел за столом уже совершенно в другой позе — развалившись в кресле и подперев кулаком подбородок. Появление Кузнецова он словно и не заметил, погруженный в тяжкие думы.
— Знаешь, Александр Васильевич, — через несколько минут вдруг словно очнулся государь, посмотрев на своего генерала, — мне тут недавно историю одну рассказали. Вот послушай. Есть чиновник в Петербурге: живет, работает, осваивает казенные средства на благо города. И выводит, как оказалось, копеечку малую в офшоры кипрские, в фирму «Центр поддержки творчества». Себе в карман совсем понемногу отводит, осторожно. Есть у чиновника еще жена. Загляденье просто: красивая, образованная, творческая — рисует, романы дамские пишет, музицирует. И вот жена чиновника создает фирму, там же, на Кипре; допустим, «Творческий центр». Казенные деньги между тем понемногу ручейком в офшор уходят, и вот в «Центре поддержки творчества» чиновничьем их уже немало натекло. Жена, которая рисует, музицирует, или ее художники к этому моменту создают шедевр. Банан, прибитый гвоздем-соткой к доске. Ах, какой прекрасный образец современного искусства, говорят эксперты в этой области, какая замечательная инсталляция! Инсталляция, м-да… знаешь, что это такое?
— Никак нет, ваше императорское величество, — предусмотрительно соврал генерал-лейтенант.
— Плохо, Александр Васильевич. Просвещу, раз так, мне недавно Вильгельм в Берлине рассказал: если ты кому-то нагадил под дверью и убежал, это инсталляция. А если ты нагадил, накрыл газетой, поджег и позвонил в дверь, чтобы посмотреть, что получится, — это перформанс. Доступно?
— Более чем, ваше императорское величество.
— Считай, приобщился ты теперь к самой высокой культуре. Так вот, прибитый к доске банан. Выставляется он, значит, на аукцион где-нибудь в Каннах. Стоимость — сто тысяч золотых рублей. Продавец — «Творческий центр», покупатель — «Центр поддержки творчества». Все, банан куплен, эксперты оргазмируют фонтаном похвальбы, а деньги казенные теперь не ворованные, а чистые, сработали на поддержку творчества. Бери и пользуйся, не боясь разоблачения. Совсем недавно было, мне намедни об этом тезка твой, Александр Васильевич из ФСБ рассказал. Интересная история?
— Весьма интересная, ваше императорское величество.
— Так дальше слушай. Я как об этом узнал, бросил в сердцах, что за такое надо к стене за… хм, место одно прибить. Догадываешься, что дальше было?
— Догадываюсь, ваше императорское величество.
— Правильно догадываешься. Александр Васильевич, как мне потом граф Безбородко доложил — целое совещание собрали. Решали, пошутил я или нет. Переспросить-то не судьба ведь оказалось, и таки прибили в итоге. Изверги какие, — покачал головой царь осуждающе.
Чуть погодя император вздохнул, и вновь в кабинете воцарилось молчание. После долгой паузы государь вдруг порывисто поднялся и принялся расхаживать по кабинету. Несколько минут он мерил шагами помещение в глубокой задумчивости, после чего присел обратно в кресло. Заговорил он уже ровным и деловым тоном:
— Георг уже знает даже то, что это именно твои бойцы накуролесили. Ганза и бельгийцы не в курсе, да никто им об этом и не расскажет. История оказалась с душком, особенно британская машина в польском ангаре — ее там не должно было быть. Мы с Георгом договорились о произошедшем… не обращать внимания, так скажем. Мелочь, несуразица. Пока забыли. Сегодня вечером я лечу в Туркестан, там императрица новый медицинский центр открывает, просила присутствовать. Потом в Персию, Японию, а после на Тихоокеанский саммит. В Петербург вернусь через одиннадцать дней. Сегодня свяжешься с графом Игнатьевым, Игорем Анатольевичем. Мне нужна вся информация о том, что происходило в Волынском протекторате в эти дни. Не знаю, как и чем, но ты должен меня удивить, потому что твой отбитый на всю голову Измайлов, когда куролесил, случайно в какой-то странный клубок ткнул. При этом информацию надо собирать очень аккуратно. И Игорю Анатольевичу передай, что в Волыни еще МИ5 будет копать, постарайтесь плечами не толкаться. Ювелирно надо сработать, это ясно?
— Так точно, ваше императорское величество.
— Действуй.
Князь Кузнецов было развернулся, но был остановлен окликом императора:
— Да, забыл совсем. Где твой бешеный капитан сейчас?
— На гарнизонной гауптвахте Екатеринодарского…
— Спрятал, что ли?
Сопоставив слова Измайлова, довольный вид пилота и окружающую обстановку, я примерно догадался, что произошло. Поручик с приданными бойцами, получив задание по-тихому умыкнуть любой летательный аппарат, чтобы покинуть на нем Высокий Град, нашел практически бесхозную машину элитной части британской армии на расположенной неподалеку базе ПВО Войска Польского. Как там оказался этот конвертоплан и почему рядом не было британских гвардейцев — другой вопрос, но вот вспышку штабс-капитана я более полно начал понимать тогда, когда подумал о следующей нашей цели — посольстве Ганзы. Ладно еще, если наглые и не представившиеся наемники разносят офис транснациональной корпорации средь бела дня, но если они делают это на машине полка британских королевских гвардейцев… Мне почему-то кажется, что это немного нагло. А может быть, даже и не немного.
Пока размышлял об этом, отряд Измайлова уже погрузился в машину. Всего в конвертоплане, включая меня, оказалось десять человек. В десантном отделении расположились бойцы, двое из которых были со снайперскими комплексами, двое с тяжелым оружием. Остальные с полуавтоматическими винтовками плавных обводов — 8А-99 в компоновке булл-пап, с магазином позади спускового крючка. Стандартные винтовки вооружения британской армии, в отличие от снайперских комплексов и тяжелого оружия, разнообразного, словно в вольном наемном отряде.
Когда штабс-капитан стремительно двинулся в кабину к пилоту, машина уже поднялась и в пологом вираже легла на заданный курс. На заданный ранее курс — понял я, когда Измайлов оказался в кабине и почти сразу последовал очередной разворот.
Вообще, военный конвертоплан над Высоким Градом — нерядовое явление и точно привлечет ненужное внимание. Но мне кажется, что приличная фора по времени у нас есть. Особенно если конфедераты сделали все грамотно там, где умыкнули машину. Если же сейчас поднимется тревога… как мы будем уходить из города — даже не представляю.
Расположившийся за штурвалом поручик машину вел словно гонщик «Формулы-1» — не знаю, или у него манера такая, или Измайлов приказал поторопиться. Но меньше чем через полминуты мы уже резко ухнули вниз, приземляясь. Лететь оказалось совсем недалеко — особняк Нидермайера также наверняка в пределах Горы находится. В ушах коротко щелкнуло, привлекая внимание — Измайлов наконец вырубил выделенный канал, и сейчас я оказался в общей взводной тактической сети.
Быстро упала грузовая аппарель, и трое поднявшихся конфедератов — с однообразно-стандартными винтовками, во главе с Измайловым выдвинулись на улицу. Бойцы с тяжелым оружием и снайперскими комплексами остались на месте. «Чтобы преждевременно внимания неуставным разношерстным вооружением не привлекать», — догадался я, глянув на улицу.
Конвертоплан приземлился у самого крыльца особняка, поднимая густую пыль с гравийных дорожек и заставляя колыхаться декоративно выстриженный кустарник. Из дверей широкого крыльца выбежали два охранника в броне с фиолетово-желтыми эмблемами бельгийской ЧВК «Barbarians». Корпораты держали наготове оружие и были явно напряжены, но никакой агрессии пока не проявляли.
Измайлов, пригибаясь от воздушных потоков винтов конвертоплана, подбежал ближе и махнул рукой, привлекая внимание одного из охранников. Дальнейшее произошло очень быстро — одна, а следом вторая фигура улетели прочь, врезаясь в стену особняка. Рядом со мной пространство всколыхнулось движением — сидевшие до этого конфедераты стремительно вскочили с мест, рванувшись на улицу, в ушах зазвучали крики команд, загрохотали выстрелы.
Конфедераты ринулись вперед, словно сорвавшаяся с цепи стая не кормленных неделю ротвейлеров, которых поманили куском сочного мяса. Летели клочьями камни стен особняка, мелькали силуэты — один за другим бойцы забегали в здание. Перед глазами мелькал калейдоскоп из контуров фигур — едва кто-то из конфедератов визуально обнаруживал нового противника, как система целеуказания выводила в визор его проекцию для всех, но почти сразу же красные контуры фигур окрашивались в неактивный розово-серый.
Заскочив следом за яростно атаковавшей группой в здание, благодаря дополненной реальности визора я легко ориентировался в дыму и клубах пыли, выбитой из размолотых в бетонную крошку стен. Зоряна нашлась в медицинском кабинете, в капсуле. Судя по показаниям, девушка была уже реанимирована, но восстановительных мероприятий не проводилось — рука не регенерирована, грудь в повязках.
Подскочивший медик очень быстро осмотрел капсулу, а после резко выдернул сразу несколько проводов. Не заморачиваясь кодами доступа, он просто вскрыл крышку, не обращая внимания на брызнувшие искры и сигнал аварийной опасности. Еще раз осмотрев искалеченную девушку, он поднял ее на руки и передал мне.
Веса Зоряны я практически не почувствовал — усиленные псевдомышцы экзоскелета приняли нагрузку на себя; благодаря броне я мог вообще ничего не ощущать, но для более реального осознания своих возможностей небольшое усилие веса на руки все же передавалось.
Так же быстро, как вошли в здание, мы его и покинули — только сейчас медик-конфедерат находился совсем рядом со мной, готовый в случае чего прийти на помощь, закрыв от чужих атак и меня, и девушку. Впрочем, никакой активности охрана особняка не предпринимала.
Когда я с бесчувственной Зоряной на руках оказался на улице и оглянулся, понял, почему никто нас не атаковал — здание практически перестало существовать, больше чем наполовину превратившись в руины.
Под резкие крики Измайлова тесной группой конфедераты заскочили в конвертоплан, который начал медленно подниматься еще до того, как последний из бойцов запрыгнул на аппарель. В переговорнике по-прежнему стоял непрекращающийся гвалт, в котором я ориентировался не очень хорошо, улавливая лишь отдельные доклады и команды. Взводная тактическая сеть по индивидуальным настройкам отсекала все лишнее — и бойцы отряда слышали только то, что предназначалось им. Я же был сторонним наблюдателем, и на меня обрушились переговоры всего подразделения.
Плавный взлет машины вдруг прервался — мы словно на преграду натолкнулись. Гулко подвывая, взревели двигатели, пол заходил ходуном. По всему периметру десантного отсека загорелось аварийное освещение, сопровождаемое ревом тревоги, на нескольких экранах замелькали предупреждающие сообщения о нарушении прав доступа.
Несколько несвязных выкриков, рев в переговорнике — и схлопнувшиеся створки между десантным отсеком и кабиной были открыты растянувшими их двумя бойцами, предварительно выбившими из стен пневматические доводчики. Словно вычленяя отдельные картинки в безумной суматохе вокруг, я увидел, что Файнзильберт пытается справиться с управлением, метаясь в пилотском кресле, словно угорь на сковородке. На месте штурмана расположился Накамура с разложенным лэптопом, пытаясь победить сопротивляющийся несанкционированному доступу конвертоплан.
Измайлов обернулся ко мне, и через миг у меня перед глазам возникла объемная схематическая голограмма карты Высокого Града, на которой ясно было видно, как в нашу сторону движется звено вертолетов патрульной полиции, а по улицам мчатся сразу несколько машин — как Градской стражи, так и залесских рейнджеров, вооруженных гораздо лучше патрульной полиции. «Столь полная информация — явно благодаря Садыкову, который подключился к городской полицейской сети и сейчас должен подъезжать к отелю», — догадался я.
Но нас хотела видеть не только полиция Града и рейнджеры — Накамура постепенно справлялся со взбунтовавшимися системами британского конвертоплана, и на карте одна за другой появлялись загоризонтные метки приближающихся перехватчиков с идентификаторами Войска Польского. Штабс-капитан между тем, быстро отдав несколько указаний бойцам, обратился ко мне с едким вопросом:
«Ну что, будущий владелец титула и власти… есть идеи, как нам вылезти из всего этого дерьма?»
ГЛАВА 21
Расположившийся за столом широкоплечий, массивный, как медведь, мужчина глубоко вздохнул и, сверкнув глазами — в прямом смысле слова, посмотрел на бригадного генерала напротив. Хозяин кабинета был настолько широк в плечах, а аура власти его так сильна, что, казалось, он и сидя в кресле возвышается над вытянувшимся во фрунт армейским офицером.
Генералу на несколько мгновений показалось, что сейчас потолок кабинета вместе с небесами разверзнется и взвихрится вокруг зловещий смерч из молний. Небеса не разверзлись. Молнии не засверкали. Выдохнув, хозяин кабинета спокойно заговорил, чеканя слова:
— Итак. Штабс-капитан Измайлов при подготовке к выполнению поставленной задачи по эвакуации «объекта повышенного внимания» из Волынского протектората вместе со своим отрядом проник на николаевский склад «Ростеха» и украл двенадцать комплектов доспехов из партии, которую мои чиновники продали Европейскому союзу. На доспехах еще не стояли идентификационные метки, и твой капитан каким-то образом смог перепрошить их, интегрировав в действующую тактическую сеть бельгийских колониальных отрядов. Так?
— Так точно, ваше императорское…
— Далее, — едва не сорвался государь, — твой бешеный капитан отправился в Высокий Град, где обезвредил охрану офиса «Линклейтерс», не допустив ни одной жертвы ни среди адвокатской стаи, ни среди охраняющих их сотрудников корпоративной безопасности. Чисто сработал, объект освободил. Однако для эвакуации…
Бригадный генерал едва-едва приоткрыл рот, попытавшись вставить комментарий, но, встретившись взглядом с государем, благоразумно промолчал.
— …для эвакуации Измайлов за каким-то… хм, интересом, угнал конвертоплан британской гвардии, — который перед тем странным образом оказался в ангаре части ПВО Войска Польского.
Император говорил ровным голосом, но интонацией давал понять, что не просто глубоко удивлен, а по-настоящему шокирован решениями и действиями штабс-капитана.
— После этого этот твой… Измайлов, — сдержал государь крепкий эпитет, — разнес в клочья посольство Ганзы. Одиннадцать трупов «барбарисок», ни одного гражданского… отлично сработал, как считаешь? Орден, может, дать ему за это, Аннушку третьей степени?
«Барбарисками» в России традиционно называли наемников из ЧВК «Barbarians». Учитывая, что компания была бельгийская, а доспехи Измайлова проходили метку как имущество Свободной армии — бельгийских же колониальных сил, ситуация приобретала особую пикантность. Причем шансов на то, что бельгийцы смогут отследить происхождение доспехов со склада «Ростеха», не было — совсем недавно два отряда Свободной армии понесли в Конго значительные потери в небольшом междусобойчике с французским Иностранным легионом. В результате было утеряно много имущества, которое постепенно всплывало в разных концах света, и Измайлов, судя по всему, использовал метки именно утерянной в Конго брони колониальных сил.
Бригадный генерал, кстати, благоразумно посчитал вопрос об ордене риторическим. Он счел за лучшее не отвечать, сохраняя полнейшую неподвижность и не шевеля даже глазами.
— Пока штабс-капитан ровнял с землей офис Ганзы, какой-то не менее отмороженный башкир из его отряда захватил сразу две машины экстренных служб протектората и направился в Кобрин. С ветерком и огоньком поехал, сверкая «люстрами»! — хлопнул ладонью в сердцах по столу государь.
Прапорщик Садыков был татарином, но бригадный генерал вновь проявил благоразумие и поправлять царя не стал.
— Твой же… Измайлов, разнеся в клочья посольство Ганзы, вдруг оказался в не совсем благоприятной ситуации, окруженный со всех сторон. И что он сделал? А что еще делать: давай отправимся в аэропорт и угоним самолет аравийцев, взяв в заложники экипаж и пассажиров, которые не зарегистрировались по прилете, желая сохранить инкогнито. Отличная идея! Дальше что было?
— В сопровождении атмосферных перехватчиков Войска Польского, а затем самолетов объединенной армии Европейского союза Измайлов повел захваченное воздушное судно в Средиземноморье и посадил его на воду на границе территориальных вод Сирийской Арабской Республики. После приводнения штабс-капитан реквизировал проходящую мимо частную яхту, на которой «объект повышенного внимания» был доставлен на базу Российского императорского флота в Тартусе.
Император собирался еще раз хлопнуть ладонью по столу, но сдержался, просто покачав рукой в воздухе. Еще раз с шумом втянув в себя воздух, он громко выдохнул и выпрямился в кресле. И только после этого посмотрел своему генералу в глаза.
— Скажи, Александр Васильевич, а он не мог реквизировать другую яхту? Чтобы мне не слышать потом о твоих, вернее — своих, цитирую: «…бешеных невоспитанных солдафонах», которые самым бесцеремонным образом нарушили отдых одной статс-дамы, которая нажаловалась напрямую императрице? — В голосе царя очень хорошо читалось все, что он думал о дамах, которые жалуются императрице на «бешеных невоспитанных солдафонов».
Учитывая создавшуюся ситуацию с преследованием и ажиотажем вокруг угона самолета, решение Измайлова реквизировать именно принадлежащую российским аристо яхту, учитывая ее экстерриториальность, возможно, было единственно верным для выполнения задания и недопущения пленения отряда и объекта. Но врожденное чутье опасности подсказало бригадному генералу, что и в этот раз точно не следует отвечать на вопрос государя. Он по-прежнему сохранял полную неподвижность, только по виску у него катилась одинокая капелька пота.
Российский император замолчал на несколько мгновений. Воздух в этот момент словно наэлектризовался. Хотя так оно и было на самом деле, потому что оперировал царь универсальной стихийной силой, повелевая молниями.
— И весь этот удалой азартный танец был для чего? Чтобы вывезти из Волынского протектората вместе с объектом однорукую проститутку и социальный труп? — задал вопрос своему генералу верховный главнокомандующий.
— Так точно, ваше императорское величество, — признал очевидное бригадный генерал.
Император собирался было сказать что-то, но вдруг позволил себе короткое высказывание, отражающее всю степень его удивления. А потом, осознавая абсурдность целей, следствия и результата, он вдруг расхохотался: громко и искренне.
Пока в кабинете звучал веселый смех, по виску генерал-лейтенанта стекала вторая капелька пота.
Отсмеявшись, государь вытер слезу из уголка глаза, вновь возвращаясь в рабочее состояние. И в этот момент замерцала мягкая подсветка на одном из стоящих на столе старомодных телефонов. Этот аппарат, мигающий сейчас оповещением, был красного цвета.
— Догадываешься, кто это? — поинтересовался император, добавив генералу третью капельку пота на висок. — Вот сейчас спросит меня его величество: «Александр Михайлович, а не твои ли это гарные хлопцы намедни шороху навели в Волыни?» Что мне отвечать? Может, соврать, как думаешь? А, Александр Васильевич?
Русский царь посмотрел на телефон, на другом конце которого ожидал разговора английский король, и устало покачал головой. Через мгновение глазами показал своему генералу на дверь:
— Будь добр, в приемной подожди.
Четко развернувшись на месте, бригадный генерал князь Александр Васильевич Кузнецов быстро покинул кабинет верховного главнокомандующего.
Ожидая в приемной, присаживаться Кузнецов не стал — так и стоял неподалеку от дверей кабинета, руки за спиной, ноги на ширине плеч. Направленные на себя взгляды князь замечал, но внимания не обращал. А смотрели на бригадного генерала многие из ожидающих аудиенции у царя. И в глазах присутствующих читались самые разные чувства — от искреннего сопереживания до откровенного злорадства. Последнего было больше.
Выскочка, еще недавно безызвестный офицер, а ныне пожалованный княжеским титулом бригадный генерал, стремительно сделавший карьеру и возглавивший совсем недавно созданные — после опыта аравийского и сомалийского конфликтов отдельные, подчинявшиеся напрямую российскому императору Силы специального назначения — ССпН, не нравился при дворе многим. Особенно учитывая благосклонность государя к презиравшему все авторитеты оскорбительно молодому генералу, ставшему для многих приближенных ко двору самым настоящим бельмом в глазу.
В долгом томительном ожидании прошло пять минут. Десять. Тридцать.
— Ваше сиятельство, вас ожидает его императорское величество, — наконец раздался голос гофмаршала, и лейб-гвардейцы караула распахнули двери кабинета.
Царь сидел за столом уже совершенно в другой позе — развалившись в кресле и подперев кулаком подбородок. Появление Кузнецова он словно и не заметил, погруженный в тяжкие думы.
— Знаешь, Александр Васильевич, — через несколько минут вдруг словно очнулся государь, посмотрев на своего генерала, — мне тут недавно историю одну рассказали. Вот послушай. Есть чиновник в Петербурге: живет, работает, осваивает казенные средства на благо города. И выводит, как оказалось, копеечку малую в офшоры кипрские, в фирму «Центр поддержки творчества». Себе в карман совсем понемногу отводит, осторожно. Есть у чиновника еще жена. Загляденье просто: красивая, образованная, творческая — рисует, романы дамские пишет, музицирует. И вот жена чиновника создает фирму, там же, на Кипре; допустим, «Творческий центр». Казенные деньги между тем понемногу ручейком в офшор уходят, и вот в «Центре поддержки творчества» чиновничьем их уже немало натекло. Жена, которая рисует, музицирует, или ее художники к этому моменту создают шедевр. Банан, прибитый гвоздем-соткой к доске. Ах, какой прекрасный образец современного искусства, говорят эксперты в этой области, какая замечательная инсталляция! Инсталляция, м-да… знаешь, что это такое?
— Никак нет, ваше императорское величество, — предусмотрительно соврал генерал-лейтенант.
— Плохо, Александр Васильевич. Просвещу, раз так, мне недавно Вильгельм в Берлине рассказал: если ты кому-то нагадил под дверью и убежал, это инсталляция. А если ты нагадил, накрыл газетой, поджег и позвонил в дверь, чтобы посмотреть, что получится, — это перформанс. Доступно?
— Более чем, ваше императорское величество.
— Считай, приобщился ты теперь к самой высокой культуре. Так вот, прибитый к доске банан. Выставляется он, значит, на аукцион где-нибудь в Каннах. Стоимость — сто тысяч золотых рублей. Продавец — «Творческий центр», покупатель — «Центр поддержки творчества». Все, банан куплен, эксперты оргазмируют фонтаном похвальбы, а деньги казенные теперь не ворованные, а чистые, сработали на поддержку творчества. Бери и пользуйся, не боясь разоблачения. Совсем недавно было, мне намедни об этом тезка твой, Александр Васильевич из ФСБ рассказал. Интересная история?
— Весьма интересная, ваше императорское величество.
— Так дальше слушай. Я как об этом узнал, бросил в сердцах, что за такое надо к стене за… хм, место одно прибить. Догадываешься, что дальше было?
— Догадываюсь, ваше императорское величество.
— Правильно догадываешься. Александр Васильевич, как мне потом граф Безбородко доложил — целое совещание собрали. Решали, пошутил я или нет. Переспросить-то не судьба ведь оказалось, и таки прибили в итоге. Изверги какие, — покачал головой царь осуждающе.
Чуть погодя император вздохнул, и вновь в кабинете воцарилось молчание. После долгой паузы государь вдруг порывисто поднялся и принялся расхаживать по кабинету. Несколько минут он мерил шагами помещение в глубокой задумчивости, после чего присел обратно в кресло. Заговорил он уже ровным и деловым тоном:
— Георг уже знает даже то, что это именно твои бойцы накуролесили. Ганза и бельгийцы не в курсе, да никто им об этом и не расскажет. История оказалась с душком, особенно британская машина в польском ангаре — ее там не должно было быть. Мы с Георгом договорились о произошедшем… не обращать внимания, так скажем. Мелочь, несуразица. Пока забыли. Сегодня вечером я лечу в Туркестан, там императрица новый медицинский центр открывает, просила присутствовать. Потом в Персию, Японию, а после на Тихоокеанский саммит. В Петербург вернусь через одиннадцать дней. Сегодня свяжешься с графом Игнатьевым, Игорем Анатольевичем. Мне нужна вся информация о том, что происходило в Волынском протекторате в эти дни. Не знаю, как и чем, но ты должен меня удивить, потому что твой отбитый на всю голову Измайлов, когда куролесил, случайно в какой-то странный клубок ткнул. При этом информацию надо собирать очень аккуратно. И Игорю Анатольевичу передай, что в Волыни еще МИ5 будет копать, постарайтесь плечами не толкаться. Ювелирно надо сработать, это ясно?
— Так точно, ваше императорское величество.
— Действуй.
Князь Кузнецов было развернулся, но был остановлен окликом императора:
— Да, забыл совсем. Где твой бешеный капитан сейчас?
— На гарнизонной гауптвахте Екатеринодарского…
— Спрятал, что ли?