Темное дело

– Ну и слава богу! – сказал Гулар. – Я не хочу, чтобы с кем-то из Сен-Синей или де Симёзов случилась беда, я слишком уважаю эти семьи! И еще одно: если вы имеете при себе бумаги, компрометирующие вас…

– Бумаги? – машинально повторил за ним г-н дʼОтсер.

– Разумеется! Если таковые имеются, сожгите их, – продолжал мэр, – а я пока отвлеку полицейских.

Стоило Гулару, мечтавшему о том, чтобы и роялистские овцы были целы, и республиканские волки сыты, выйти из комнаты, как снаружи бешено залаяли собаки.

– Вы ничего не успеете сделать, они уже тут, – сказал кюре. – Но кто предупредит графиню? И где она?

– Катрин не за тем забрала хлыст, перчатки и шляпу, чтобы оставить их себе на память, – проговорила мадемуазель Гуже.

Гулар попытался хотя бы на пару минут задержать двух парижан на пороге, сообщив им, что обитатели шато-де-Сен-Синь пребывают в полнейшем неведении.

– Вы плохо знаете этих господ, – ухмыльнулся ему в лицо Пейрад.

В сопровождении капрала из Арси и жандарма эта слащаво-зловещая парочка вошла в дом. Глядя на них, мирные игроки в бостон застыли на своих стульях, напуганные этой демонстрацией силы. С лужайки доносились голоса десятка жандармов и фырканье лошадей.

– Все в сборе, за исключением мадемуазель де Сен-Синь, – сказал Корантен.

– Она в своих покоях и уже спит, – ответила на это г-жа дʼОтсер.

– Пройдемте со мной, дамы! – С этими словами Корантен вышел в прихожую и стал подниматься по лестнице, а следом за ним – мадемуазель Гуже и г-жа дʼОтсер. – Положитесь на меня, – шепнул он на ухо почтенной даме. – Я на вашей стороне, и это я послал мэра вас предупредить. Моего напарника остерегайтесь, но мне можете довериться. Я всех вас спасу!

– Да что случилось, в конце-то концов? – спросила мадемуазель Гуже.

– Это вопрос жизни и смерти! Неужели не понятно? – отвечал Корантен.

В следующее мгновение г-жа дʼОтсер упала в обморок.

К величайшему изумлению мадемуазель Гуже и не меньшему разочарованию Корантена, в спальне Лоранс было пусто. Пребывая в уверенности, что ни из шато, ни из парка в долину никто пробраться не сможет, раз все входы и выходы перекрыты, Корантен в каждую комнату отправил по жандарму и приказал обыскать хозяйственные постройки и конюшни, после чего спустился в гостиную, где к этому времени уже собрались до крайности взволнованные Дюрье с женой и остальные обитатели усадьбы. Взгляд синих маленьких глаз Пейрада, посреди всей этой сумятицы сохранившего выдержку и спокойствие, внимательно изучал лица присутствующих. Корантен вернулся один (мадемуазель Гуже в это время приводила в чувство г-жу дʼОтсер), и в тот же миг на улице застучали лошадиные копыта и послышался детский плач: через маленькую калитку во двор въехали всадники. Посреди всеобщего смятения капрал втолкнул в комнату Готара со связанными руками и Катрин. За ним следовали остальные жандармы.

– Мы поймали беглецов, – сказал он. – Этот недомерок пытался скрыться верхом!

– Остолоп! – шепнул Корантен на ухо обескураженному капралу. – Почему вы не дали ему уйти? Проследили бы за ним и узнали бы что-нибудь полезное…

Готар, прикинувшись дурачком, незамедлительно разрыдался. Очевидное простодушие и невинный вид Катрин даже многоопытного Пейрада заставили призадуматься. Понаблюдав какое-то время за юными слугами графини, внешне простоватым пожилым господином, которого он мысленно причислил к хитрецам, перебиравшим фишки на столе благоразумным кюре и обескураженной прислугой, наш выученик Ленуара приблизился к Корантену и шепнул:

– Перед нами отнюдь не простофили!

Вместо ответа молодой агент указал взглядом на ломберный столик, а потом добавил:

– Они играли в бостон! Хозяйка дома собиралась ложиться спать, когда ей вдруг спешно пришлось уйти. Мы застали их врасплох, и теперь им от нас никуда не деться!





Глава 8

Тайник в лесу




Насыпь во рве, опоясывающем старинный замок, не возникает беспричинно, и от нее всегда имеется какая-нибудь польза. Расскажем, зачем обитателям усадьбы Сен-Синь понадобился такой «проход» между башней, которая ныне зовется Девичьей, и конюшнями. Обосновавшись в шато на правах опекуна, практичный г-н дʼОтсер распорядился, чтобы в длинном овраге (сточные воды из леса стекали по нему в замковый ров), разделявшем два больших участка невозделанной земли, которые также принадлежали графине, проложили дорогу – исключительно для того, чтобы обсадить ее деревцами грецкого ореха, благо в плантарии[49] их обнаружилось около сотни. За одиннадцать лет орехи разрослись и закрыли своими кронами дорогу, и без того сжатую с обеих сторон шестифутовыми стенами оврага; по ней теперь можно было ходить в недавно купленный небольшой лесок площадью тридцать арпанов. Когда в шато снова появились жильцы, оказалось, что гораздо удобнее выбираться на проселок[50], тянущийся вдоль парковой стены и ведущий к ферме, через ров, нежели, делая крюк, выходить через ворота, – так и появилась насыпь. Каждый, кто проходил по ней, невольно способствовал ее расширению, однако совесть его не мучила: в XIX веке от крепостного рва никакого толку, и сам опекун поговаривал о том, что нужно найти ему полезное применение. Земля со склонов, галька и камешки понемногу осыпа́лись, уменьшая глубину рва, и перебраться через него нельзя было только в период сильных дождей, когда на дне скапливалась вода. И все же, несмотря на обветшание, которому все, в том числе и графиня, способствовали, свести лошадь по крутому склону к насыпи было сложно, а еще сложнее – заставить ее подняться наверх, к проселку; но не зря же говорят, что в минуты опасности лошадь повинуется не то что слову – мысли своего наездника… Пока молодая графиня решала, следовать ей за Мартой или нет и требовала объяснений, Мишю со своего пригорка следил за перемещениями жандармов; он разгадал план сыщиков, но уже начал отчаиваться, потому что Лоранс все не шла. Жандармский пикет рассредоточился вдоль парковой стены: они стояли по одному, как часовые, но так, чтобы видеть друг друга и иметь возможность переговариваться; малейший шорох или движение не укрылись бы от их взора и слуха. Мишю лег, прижал ухо к земле и по примеру индейцев попытался по силе звука определить, сколько у него еще времени в запасе. «Я опоздал! – твердил он про себя. – Виолетт мне за это заплатит! Мог бы опьянеть и побыстрее! Что же теперь делать?» Он слышал, как из леса по дороге, ведущей к главным воротам, где ему вскоре предстояло встретиться еще с одним отрядом жандармов, направлявшимся туда же от проселка, спускается второй пикет. «Еще пять или шесть минут!» – сказал себе Мишю. И тут появилась графиня. Сильной рукой Мишю тотчас же толкнул ее под спасительную сень ореховых деревьев.

– Идите прямо по дороге! Веди ее, – сказал он жене, – туда, где я оставил лошадь. И помните, что у жандармов есть уши!

Увидев Катрин с хлыстом, перчатками и шляпкой в руках и следовавшего за ней Готара, этот человек, столь предприимчивый в моменты опасности, задумал сыграть с жандармами шутку, как только что проделал это с Виолеттом. Тем паче что Готару каким-то чудом удалось свести в ров лошадь графини.

– Обмотал копыта тряпками? Хвалю! – сказал управляющий, сжимая паренька в объятиях.

Подведя лошадь к хозяйке, Мишю взял перчатки, шляпку и хлыст.

– Ты разумный малый и меня поймешь, – продолжал он, обращаясь к Готару. – Приведи сюда свою лошадь, садись на нее как есть, без седла, и во весь опор скачи через поля к ферме, увлекая за собой жандармов. Надо, чтобы все пустились за тобой вдогонку, сколько их сейчас есть на дороге. – И в подкрепление своей мысли он показал, в каком именно направлении парню нужно скакать. – А ты, моя девочка, – сказал он Катрин, – займись теми, что засели на дороге из Сен-Синя в Гондревилль. Беги в противоположную сторону, уводя их от замка к лесу. Словом, сделайте так, чтобы на дороге, что идет по дну оврага, под орешником, нас никто не потревожил.

Катрин и паренек, которому в нашей истории предстоит еще не раз проявить смекалку и изобретательность, исполнили каждый свой маневр с таким блеском, что жандармы решили – вот она, добыча, остается лишь догнать и схватить ее. В обманчивом лунном свете невозможно было ни разглядеть рост или одежду преследуемых, ни даже понять, мужчина это или женщина и сколько их. Жандармы бросились вдогонку, следуя ложной аксиоме: «Хватай того, кто убегает!», стратегическую ошибочность которой Корантен, как мы помним, весьма энергично и наглядно объяснил жандармскому капралу. Мишю, рассчитывавший на этот полицейский рефлекс, как раз успел войти в лес и через некоторое время уже был в том месте, куда Марта привела графиню.

– Беги домой, – сказал он жене. – Парижане наверняка расставили часовых и в лесу, так что оставаться тут небезопасно. Нас ни в коем случае не должны поймать!

Мишю отвязал свою лошадь и попросил графиню следовать за ним.

– Дальше я не поеду, – произнесла Лоранс, – пока вы не докажете, что действительно хотите мне помочь. Ведь вы все-таки Мишю!


– Мадемуазель! Роль, которую мне довелось сыграть, я объясню в нескольких словах, – мягко проговорил мужчина. – Я являюсь хранителем состояния де Симёзов, но они об этом не знают. Распоряжения на этот счет я получил от их покойного отца и дражайшей матушки, моей покровительницы. Дабы иметь возможность посодействовать своим молодым хозяевам, я примерил на себя личину воинствующего якобинца. К несчастью, игру свою я начал слишком поздно и не сумел спасти стариков де Симёзов. – Голос Мишю дрогнул. – С тех пор как близнецы в изгнании, я перевожу им средства, которых хватает, чтобы обеспечить достойное существование.

– Через страсбургский банкирский дом Брайнтмайера? – спросила девушка.

– Да, мадемуазель. Посредником между нами выступает г-н Жирель из Труа – роялист, который ради спасения своего состояния, подобно мне, примкнул к якобинцам. Письмо, которое в тот памятный вечер подобрал ваш фермер, касалось банковских дел и могло всех нас скомпрометировать; в тот момент от меня зависело не только то, буду ли жив я сам, но и их жизни, понимаете? Гондревилль мне заполучить не удалось. Мне бы живо голову сняли с плеч, пытаясь разузнать, где я раздобыл столько золота! Я решил чуть повременить с покупкой, но тут появился этот мерзавец Марьон, ставленник другого мерзавца – Малена. Ничего, Гондревилль все равно вернется к своим законным владельцам. Я об этом позабочусь. Подумать только, четыре часа назад я держал Малена на мушке! Я хотел его убить. Проклятье! Умри Мален, Гондревилль продали бы с торгов и вы могли бы купить его. В случае моей смерти жена передала бы вам письмо и вы знали бы, где взять на это средства. Но этот негодяй сказал своему подельнику Гревену, который и сам тот еще фрукт, что молодые де Симёзы замышляют зло против первого консула, что сейчас они прячутся неподалеку и что лучше их выдать и избавиться от них навсегда, чтобы преспокойно поживать себе в Гондревилле. Я знал, что из столицы приехали два матерых шпиона, я еще днем их видел, поэтому разрядил карабин и, не теряя времени, приехал сюда. Полагаю, вы знаете, где найти молодых господ и как их предупредить. Добавить мне нечего.

– Вы достойны быть дворянином, – проговорила Лоранс, протягивая Мишю руку.

Тот хотел опуститься на колени, чтобы ее поцеловать, однако графиня удержала его со словами:

– Не нужно, Мишю!

Благодаря интонации, с какой это было сказано, и взгляду Лоранс Мишю почувствовал себя столь же счастливым, сколь несчастным он был последние двенадцать лет.

– Вы жалуете меня так, словно я уже исполнил все, что от меня требуется, – сказал он. – Слышите голоса этих слуг гильотины? Поговорим в другом месте.

Мишю взял уздечку и встал так, что сидящая в дамском седле графиня оказалась к нему спиной.

– Держитесь хорошенько, подгоняйте коня и следите, чтобы ветки не хлестали вас по лицу; остальное – потом.

Он вскочил в седло, и в течение получаса они мчались галопом по лесу – то сворачивая в сторону, то возвращаясь назад по собственным следам, то проезжая по одной и той же поляне несколько раз, чтобы запутать возможных преследователей, – пока не достигли места, где Мишю остановил коня.

– Я не знаю, где мы, хотя лес изучила не хуже вас, – сказала графиня, глядя по сторонам.

– Мы в самой чаще, – отвечал Мишю. – За нами гнались два жандарма, но теперь их бояться нечего.

Живописному уголку, куда управляющий привел Лоранс, предстояло сыграть столь фатальную роль в судьбе главных героев нашей драматической истории (да и в судьбе самого Мишю тоже), что автор считает своим долгом рассказать о нем поподробнее. К тому же, как мы увидим позже, упоминание о нем осталось в судебных анналах Империи.

Некогда Нодемский лес принадлежал монастырю Нотр-Дам. Обитель эта была захвачена, разграблена и разрушена, так что не осталось ни монахов, ни церковного имущества. Завладеть лесом желали многие, но достался он графам Шампанским, которые позднее заложили его, а потом и допустили его продажу с торгов. За шесть столетий природа укрыла руины роскошным густым зеленым покрывалом, да так старательно, что на месте, где когда-то стоял красивейший монастырь, остался лишь небольшой холмик, затененный прекрасными деревьями и опоясанный плотными, непроницаемыми зарослями кустарника, которым Мишю начиная с 1794 года по собственному почину прибавлял густоты, подсаживая в прорехах кустики колючей акации. У подножия холма образовалось болотце. Это говорило о том, что здесь был родник, что, вне всяких сомнений, и предопределило местоположение обители. Только законный владелец Нодемского леса и мог выяснить происхождение этого названия восьмисотлетней давности и обнаружить, что когда-то в самой середине леса стоял монастырь. Заслышав первые раскаты революционной грозы, маркиз де Симёз, которого судебная тяжба заставила переворошить семейные архивы, случайно узнал о существовании руин и с тайным намерением, которое, впрочем, несложно угадать, решил их разыскать. Его управляющий прекрасно ориентировался в лесу и, конечно же, пришел господину на помощь; опытный лесник, он без труда обнаружил место, на котором некогда стоял монастырь. Всего в лес вели пять дорог (в том числе из Труа и из долин Арси, Сен-Синь и Бар-сюр-Об), и хотя местами от них мало что осталось, Мишю приметил, что все они сходятся к холму с болотцем. Маркиз хотел раскопать холм, но нанимать для такой работы местных жителей было нежелательно. Обстоятельства вынудили старшего де Симёза отказаться от поисков, однако у Мишю в голове засела мысль о том, что под холмом таятся либо сокровища, либо фундамент старинной обители. Он продолжил свои археологические изыскания и обнаружил, что в одном месте – между двух деревьев, на уровне болота, где склон особенно крут, – простукивается пустота. Погожей ночью он вернулся с заступом и через какое-то время откопал вход в подземелье и ведущие вниз каменные ступени. Болотце, глубина которого не превышала трех футов, напоминало по форме шпатель, «рукояткой» уходящий в холм; создавалось впечатление, что именно в этом месте бьет невидимый родник, чьи воды тут же уходят в грунт огромного леса. Окруженное водолюбивыми деревьями – ольхами, ивами и ясенями, оно по-прежнему оставалось «местом встречи» старинных дорог и просек, к этому времени тоже заброшенных. Вода в нем, на вид стоячая, на самом деле была проточной, и крупнолистные водяные растения и жеруха образовывали на ее поверхности сплошную зеленую скатерть, так что нелегко было различить, где кончается вода и начинается берег, поросший пахучими густыми травами. До окрестных деревень путь отсюда неблизкий, поэтому на водопой к болотцу приходило только лесное зверье. Лесники и охотники пребывали в полнейшей уверенности, что под холмом ничего быть не может, да и пробираться к нему через болото не хотелось; поэтому эта часть леса, самая старая, никогда и никем как следует не исследовалась, да и наведывались сюда люди нечасто. Мишю, когда настала его очередь инспектировать лес, решил не вырубать этот участок с высокими вековыми деревьями. Лестница эта вела в подвал со сводчатым потолком и стенами из тесаного камня, чистый и хорошо сохранившийся; судя по всему, когда-то здесь была монастырская тюрьма.

Сохранность подземелья и лестницы, как и сводчатых потолков, объяснялась тем, что в свое время разрушители не тронули родник, а внешние воды сдерживала очень толстая кирпичная, скрепленная цементом кладка, похожая на римскую. Вход в это убежище Мишю заложил крупными камнями. Позднее, чтобы никто не разгадал секрета и не проник в подземелье, он взял за правило сперва подниматься на холм через заросли, а уже оттуда по крутому склону спускаться ко входу – вместо того, чтобы пробираться туда же со стороны болотца. Когда беглецы приехали в это место, луна своим чудесным светом серебрила вершины вековых деревьев на холме и густую зелень леса; разделенные между собой дорогами, купы деревьев имели причудливую форму: иные казались скругленными, иные – остроконечными, иные оканчивались одним деревцем, а иные – множеством.

Взгляд невольно следовал за ускользающей вдаль перспективой, причем вне зависимости от объекта, который его привлек, – извилистой тропинки, великолепной длинной аллеи или кажущейся почти черной стены из зелени. Проникая сквозь прорехи в кронах, лунный свет отражался и в спокойных, никем не тревожимых водах болотца, между белесыми листьями жерухи и кувшинок, отчего вода сверкала, словно россыпь бриллиантов. Крики лягушек нарушали глубокую тишину этого милого лесного уголка, а первозданные запахи напоминали душе о том, что такое свобода…

– Теперь мы в безопасности? – спросила у Мишю графиня.

– Да, мадемуазель; но нам обоим есть чем заняться. Отведите лошадей на вершину этого холма и привяжите их к дереву, а потом оберните обеим морды вот этим, – отвечал он, протягивая девушке свой шейный платок. – Коники у нас умные, поймут, что надо помолчать. Когда управитесь, спускайтесь прямиком к воде по тому крутому склону да смотрите не зацепитесь юбкой за колючки. Я буду ждать вас внизу.

Пока графиня прятала лошадей и обвязывала им морды, Мишю разобрал каменную кладку, открывая вход. Графиня, которая полагала, что знает в лесу каждый уголок, до крайности изумилась, очутившись под сводчатым потолком подземелья. С проворством кладчика Мишю заложил входное отверстие камнями. Стоило ему закончить, как в ночной тиши послышались топот копыт и голоса жандармов; однако это не помешало ему, чиркнув огнивом, поджечь еловую веточку, после чего он повел графиню дальше, в тюремное помещение, где нашелся огарок свечи, которой Мишю освещал подземелье еще в первый свой приход. Железную дверь толщиной несколько линий[51], местами подточенную ржавчиной, управляющий привел в порядок, и закрывалась она cнаружи посредством нескольких задвижек, с обеих сторон входящих в стенные пазы. Графиня, которая падала с ног от усталости, присела на каменную скамью с вмурованным над ней в стену кольцом.

– Лучшего места для беседы и не сыщешь, – пошутил Мишю. – Теперь жандармы могут сколько угодно кружить по лесу. В худшем случае они заберут наших лошадей.

– Но лишиться лошадей для нас означает убить моих кузенов и дʼОтсеров! Расскажите же, что вам известно!

Мишю поделился тем немногим, что сумел расслышать во время разговора между Маленом и его приятелем-нотариусом.

– Они на пути в Париж и рассчитывают быть там сегодня утром, – сказала графиня, когда он закончил.

– Раз так, они погибли! – вскричал Мишю. – Как вы понимаете, на заставах будут досматривать всех – и кто выходит, и кто входит в город. Мален до крайности заинтересован в том, чтобы мои хозяева скомпрометировали себя и поплатились за это головой.

– А я не знаю, что именно они задумали! – воскликнула Лоранс. – Как предупредить Кадудаля, Ривьера и Моро? Где они сейчас? Но нет, будем думать только о моих кузенах и дʼОтсерах. Догоните их любой ценой!

– Послание, переданное телеграфом[52], опередит любого, самого быстрого коня, – сказал Мишю. – Из всех дворян-заговорщиков проще всего будет выследить ваших кузенов. Если я смогу их догнать, нужно привести их сюда, и пускай остаются, пока вся эта история не кончится. Должно быть, у их несчастного отца было предчувствие, когда он приказал мне разыскать этот тайник; он предвидел, что сыновья найдут в нем свое спасение!

– Моя кобыла – из конюшен графа дʼАртуа и рождена от его лучшего английского жеребца. Но сегодня она уже проскакала тридцать шесть лье и падет раньше, чем доставит вас к цели, – сказала Лоранс.

– У меня хорошая лошадь, – отвечал Мишю. – Если вы проделали тридцать шесть лье, значит, от места меня отделяет всего восемнадцать?

– Двадцать три, – поправила его графиня. – В пять пополудни они снова двинулись в путь. К тому времени, как вы их догоните, они должны будут покинуть Ланьи и дойти до Куврэ, откуда с рассветом, переодевшись матросами, намереваются на лодках отплыть в Париж. Вот, возьмите, – продолжала она, снимая с пальца половинку распиленного вдоль обручального кольца своей матери, – это единственное, чему они поверят. Вторую половинку я отдала им. Смотритель в Куврэ – отец солдата, который идет вместе с ними, и этой ночью он прячет весь отряд в лесу, в заброшенном угольщиками бараке. Всего их, считая кузенов и двух молодых дʼОтсеров, восемь человек.

(В те времена обручальные кольца иногда состояли из двух переплетенных полосок.)

– Мадемуазель, солдат преследовать никто не станет. Позаботимся о господах де Симёз, а остальным предоставим спасаться, как им угодно. Разве предостережения мало?

– Оставить на произвол судьбы дʼОтсеров? Ни за что! – сказала графиня. – Либо они все вместе погибнут, либо спасутся.

– Несмотря на то что дʼОтсеры – всего лишь мелкопоместные дворяне? – не сдавался Мишю.

– Они всего лишь шевалье, я это знаю, – отвечала девушка, – однако состоят в родстве с де Сен-Синями и де Симёзами. Поезжайте же к моим кузенам и дʼОтсерам, решите вместе, как лучше доставить их в Нодемский лес, и сделайте это!

– Но в лесу полно жандармов! Слышите их голоса? Они переговариваются между собой.

– Разве не улыбнулась вам удача дважды за сегодняшний вечер? Поезжайте и привезите их, спрячьте в этом подземелье, и никто их не найдет! Я ничем вам больше не могу помочь, – продолжала Лоранс с досадой, – лишь привлеку внимание недругов. Полицейским и в голову не придет, что мои кузены могут вернуться в эти края, если только я ничем не выдам своего беспокойства. Словом, сейчас главное – найти пять хороших лошадей, чтобы за шесть часов доскакать из Ланьи в Сен-Синь! Пять лошадей, которых не жалко загнать и оставить в чаще леса…