Темное дело

– И хотел бы остаться, да не могу, – отвечал маркиз. – Если бы события не отдалили нас друг от друга – вам случалось преодолевать куда большие расстояния, нежели то, что разделяет наши дома, – вы, мое дорогое дитя, знали бы, что у меня есть дочки, невестки, внучки и внуки и все мое семейство переполошится, если я не вернусь сегодня же вечером. А это значит, что мне предстоит проехать еще восемнадцать лье.

– У вас неплохие лошади, – заметил маркиз де Симёз.

– Да, но я уже успел побывать в Труа: ездил туда вчера по делу.

После неизбежных расспросов о семье, о супруге маркиза и обо всех тех мелочах, справляться о которых велит этикет, хотя в действительности они никого не волнуют, г-н дʼОтсер утвердился во мнении, что г-н Шаржбёф приехал, чтобы призвать своих молодых родственников к осторожности. Со слов маркиза, времена изменились и никто не может предсказать, какая участь уготована императору.

– Он станет богом! – воскликнула Лоранс.

Благообразный старик заговорил о том, что нужно мириться и уступать. Услышав, что эти соображения высказываются куда более настойчиво и уверенно, нежели он когда-либо позволял себе, излагая свои доктрины, г-н дʼОтсер чуть ли не с мольбой воззрился на сыновей.

– И вы согласны служить этому человеку? – спросил у маркиза де Шаржбёфа маркиз де Симёз.

– Согласен, если этого потребуют интересы моей семьи.

Наконец старик в весьма туманных выражениях намекнул на грядущие опасности; когда же Лоранс попросила его говорить яснее, маркиз предложил молодым людям забыть об охоте и поменьше выезжать из дома.

– Вы по-прежнему считаете Гондревилль своим, – сказал он де Симёзам, – и тем самым разжигаете в некоторых ненависть. Вы удивлены? Что ж, значит, вам неизвестно, что у вас есть злопыхатели в Труа, где ваше мужество не забыто. В городе только и разговоров, что о том, как вы скрывались от имперской полиции, причем одни считают это подвигом, а другие думают, что вы чуть ли не враги императора! Некоторые сеиды[61] удивляются, что Наполеон проявил к вам снисхождение. Но главное не это. Вы оставили с носом людей, полагавших, что они хитрее вас, а эти выходцы из социальных низов никого не прощают! Рано или поздно слуги Правосудия, которое в этом департаменте вершится по прихоти вашего врага, сенатора Малена, расставившего своих прихвостней всюду, даже в министерских кабинетах, с радостью обнаружат, что вы замешаны в каком-нибудь очень неприглядном деле. К примеру, крестьянин затеет с вами ссору, застав на своем поле, а нрав у вас горячий, и дело кончится несчастьем. На вашем месте лучше сто раз подумать, чем совершить опрометчивый поступок. И у меня есть основания так говорить! Полиция до сих пор тщательно наблюдает за округой и в такой захудалой дыре, как Арси, держит специального комиссара, чтобы вы, не приведи господь, не замыслили чего-нибудь против сенатора Империи. Мален боится вас и не скрывает этого.

– Он делает все, чтобы нас очернить! – вскричал младший из де Симёзов.

– Он на вас клевещет, и я это понимаю. Но чему поверит толпа? Вот что важно! Мишю намеревался застрелить сенатора, и тот об этом не забыл. После вашего возвращения графиня взяла Мишю к себе, и многие – да что там, большинство! – решили, что Мален прав. Вы не представляете, насколько шатки позиции эмигрантов, если дело доходит до противостояния тем, кто ныне владеет их имуществом. Префект, разумный человек, вчера упомянул о вас в разговоре – всего пара фраз, но меня они встревожили. Словом, я бы предпочел, чтобы вы уехали…

Эта тирада вызвала глубочайшее изумление. Мари-Поль поспешил позвонить, вызывая слугу.

– Готар, – сказал он прибежавшему юноше, – приведи к нам Мишю.

Бывший управляющий Гондревилля не заставил себя ждать.

– Мишю, друг мой, – начал маркиз де Симёз, – это правда, что ты собирался убить Малена?

– Да, господин маркиз. И когда он снова приедет сюда, я его подстерегу.

– А знаешь ли ты, что, по слухам, ты действовал по нашей указке? И наша кузина, отдав тебе ферму, тем самым навлекла на себя подозрение, что и она в этом замешана?

– Святые небеса! – вскричал Мишю. – Неужели я и правда проклят? Неужели я не смогу малой кровью избавить вас от Малена?

– Нет, славный мой Мишю, не сможешь, – сказал Поль-Мари. – Тебе придется оставить службу и уехать из департамента. Мы о тебе позаботимся, подыщем тебе место с хорошим жалованьем. Продай все, чем владеешь, продай землю, и мы отправим тебя в Триест к нашему другу. У него большие связи, и он найдет чем тебя занять до тех пор, пока обстоятельства не изменятся к лучшему для всех нас.

Слезы навернулись на глаза Мишю, который стоял будто пригвожденный к месту.

– Кто-нибудь еще видел, как ты целишься в Малена? – спросил маркиз де Шаржбёф.

– Нотариус Гревен. Они были заняты разговором. Это-то и помешало мне убить сенатора – к счастью! Госпожа графиня понимает, что я имею в виду, – сказал Мишю, глядя на свою хозяйку.

– А еще кто-нибудь, помимо Гревена, об этом знает? – спросил пожилой маркиз, которому совершенно не нравился этот допрос, хоть и проводимый в семейном кругу.

– Да, шпион, который приехал арестовать моих господ. Он тоже был в курсе, – отвечал Мишю.

Г-н де Шаржбёф встал – будто бы для того, чтобы полюбоваться садом.

– Полагаю, Сен-Синь приносит вам неплохой доход.

С этими словами он вышел. Братья де Симёз и Лоранс, которые догадались, к чему это было произнесено, последовали за стариком.

– Вы благородны и щедры, но по-прежнему слишком беспечны, – сказал им старый маркиз. – Если бы дело ограничилось досужими сплетнями, к тому же лживыми, – бог с ним. Но вы своими поступками даете людям слабым, таким как дʼОтсеры с сыновьями, основания считать, что все это – правда! О юность, юность! Вам придется оставить Мишю здесь и уехать самим. Самим! Или же, если вы все-таки решите остаться, напишите сенатору: мол, только что из моих уст вы узнали, как о вашем фермере Мишю отзываются в окрýге, и отослали его с глаз долой!

– Нам писать Малену? – вскричали братья. – Убийце наших отца и матери, человеку, отнявшему у нас состояние?

– Все, что вы говорите, правда. Но теперь Мален – один из виднейших деятелей имперского двора, полновластный правитель департамента Об…

– Который в свое время проголосовал за умерщвление Людовика XVI в случае, если армия Конде ступит на французскую землю, или по меньшей мере за его пожизненное заключение! – сказала графиня де Сен-Синь.

– …и, возможно, выступал за то, чтобы казнить герцога Энгиенского! – добавил Поль-Мари.

– Что ж, если вы настаиваете на перечислении его заслуг, – вскричал маркиз, – стоит добавить: «тот, кто дергал Робеспьера за полу редингота, чтобы тот поскорее пал, когда выяснилось, что противников у него гораздо больше, чем сторонников»; «тот, кто отдал бы Бонапарта под расстрел, если бы переворот 18 брюмера не удался»; «тот, кто вернет в страну Бурбонов, если позиции Наполеона ослабнут»; «тот, кто всегда окажется рядом с сильнейшим, чтобы по его распоряжению схватить шпагу или пистолет и прикончить соперника, которого стоит опасаться»! И все же… есть еще один довод.

– Как низко мы пали, – проговорила Лоранс.

– Дети, – сказал пожилой маркиз, беря всех троих за руки и уводя в сторонку, к слегка припорошенной снегом лужайке, – вы сердитесь, слушая умудренного опытом старика, но защищать вас – мой долг; и вот что я бы сделал на вашем месте: я бы позвал в посредники какого-нибудь старика, к примеру меня, и поручил бы ему стребовать с Малена миллион за ратификацию продажи Гондревилля. О, он наверняка согласится, и об этом никто не узнает. Принимая во внимание нынешнюю доходность вкладов, это даст вам сто тысяч ливров ренты. Вы уедете и на другом конце страны купите отличную усадьбу, в Сен-Сине оставите управляющего – г-на дʼОтсера, а потом тяните жребий – да хоть на соломинках! – чтобы решить, кто из вас станет мужем этой прекрасной наследницы. Жаль только, что речи стариков в ушах молодых звучат так же, как и речи молодых – в ушах стариков: будто бы и слова, а смысла в них нет…

Маркиз зна́ком дал трем своим родственникам понять, что не желает слышать ответ, и вернулся в гостиную, где во время их беседы появились аббат Гуже с сестрой. Предложение прибегнуть к жребию, чтобы решить, кому достанется рука их кузины, возмутило де Симёзов, и Лоранс внутренне содрогалась, думая о горечи рекомендованного пожилым маркизом «лекарства». Их обращение со стариком оставалось любезным, но без прежней сердечности. Г-н де Шаржбёф, ощущая эту холодность, то и дело сочувствующе посматривал на трех своих очаровательных родственников. И хотя разговор шел на общие темы, он еще раз упомянул о том, что нужно покоряться обстоятельствам, и похвалил настойчивое стремление г-на дʼОтсера устроить сыновей на военную службу.


– Бонапарт раздает герцогские титулы. Он создает новые, имперские фьефы, он создает графов. Мален хочет стать графом де Гондревиллем, и эта идея может принести вам некоторую выгоду, – добавил старик, глядя на господ де Симёз.

– Или погибель, – проговорила Лоранс.

Как только подали лошадей, маркиз засобирался домой. Все вышли его проводить. Уже сидя в экипаже, он подозвал Лоранс, которая легко, как птичка, вспорхнула на подножку.

– Вы – женщина незаурядная и должны меня понять, – шепнул старик ей на ухо. – Малену есть в чем себя упрекнуть, и в покое он вас не оставит – обязательно устроит вам какую-нибудь ловушку. По крайней мере, будьте осмотрительны в своих поступках, даже самых незначительных. И заключите с ним мировую – вот мой последний совет!

Стоя рядом с кузиной посреди лужайки, близнецы долго смотрели вслед старенькой коляске, которая, выехав через ворота, свернула и унеслась по дороге в Труа. Лоранс передала кузенам последние слова маркиза. Что ж, жизненный опыт часто имеет неосторожность являться перед молодежью в старомодной полуберлине, в узорчатых чулках и с глупым мешочком для косы на затылке… Ни одно из этих юных сердец не могло составить представление о том, какие перемены происходят во Франции; их души будоражило негодование, благородная кровь закипала в жилах.

– И это – глава рода де Шаржбёф! Дворянин, чей девиз: «Пусть явится тот, кто сильнее!», «Adsit fortior!» – прекрасный боевой клич!

– Он был боевым быком, а стал обычным[62], – с горечью усмехнулась Лоранс.

– Времена Людовика Святого давно миновали, – сказал младший де Симёз.

– «Умрем с песней на устах!» – воскликнула графиня. – Этот девиз пяти девиц, основавших наш род, будет и моим тоже!

– А наш девиз разве не «Умру, не отступив!»? Значит, никакой пощады врагам! – подхватил старший де Симёз. – Напрашивается вывод: наш родственник Бык, пережевывая жвачку, долго обдумывал свои слова, прежде чем приехать к нам. Гондревилль станет родовым именем какого-то Малена! Это не укладывается в голове!

– Наше поместье! – крикнул младший.

– Мансар спроектировал его для аристократов, и что же? Теперь там будут плодиться плебеи! – сказал старший.

– Если так, я бы предпочла, чтобы Гондревилль сгорел у меня на глазах! – воскликнула мадемуазель де Сен-Синь.

Деревенский житель, явившийся посмотреть на бычка, которого продавал г-н дʼОтсер, выходя из хлева, услышал ее слова.

– Вернемся в дом, – с улыбкой предложила Лоранс. – Мы едва не допустили оплошность, от которой нас и предостерегал маркиз, – у покупателей телят тоже есть уши.

– Мой бедный Мишю, – сказала она, входя в гостиную, – я совсем позабыла о твоих шалостях! В окрýге мы не в чести, так что не будем себя компрометировать. Есть у тебя на совести еще какие-то грехи?

– Еще бы! Я грешен в том, что не застрелил убийцу своих старых господ, прежде чем поспешить на помощь нынешним!

– Мишю! – вскричал аббат Гуже.

– Но я не уеду из этих краев, – продолжал бывший управляющий, словно не заметив восклицания кюре, – пока не удостоверюсь в том, что вам здесь больше ничто не угрожает. Неподалеку я встречал парней, которые мне совершенно не понравились. А последний раз, когда мы охотились в лесу, меня догнал новый управляющий Гондревилля и спросил, уж не наши ли это владения. «Милейший, – ответил я, – трудно за пару месяцев отвыкнуть от того, к чему привыкал два столетия!»

– Тебя никто не тянул за язык, Мишю! – с довольной улыбкой заметил маркиз де Симёз.

– Он ответил, что уведомит сенатора о наших притязаниях.

– Граф де Гондревилль! – проговорил Робер дʼОтсер. – Маскарад да и только! Называют же Бонапарта «ваше величество»!

– И «ваше королевское высочество» – великого герцога Бергского, – сказал кюре.

– А кто это? – спросил г-н де Симёз.

– Мюрат, зять Наполеона, – отвечал пожилой г-н дʼОтсер.

– Прекрасно! – сказала Лоранс. – А вдову маркиза де Богарнэ величают «ваше величество»?

– Да, мадемуазель, – сказал кюре.

– Стоит съездить в Париж, чтобы на это посмотреть! – вскричала Лоранс.

– Увы, мадемуазель! – сказал Мишю. – Я был там, устраивал сына в лицей и могу поклясться, что с так называемой имперской гвардией шутки плохи. Если и в армии такие же порядки, нынешний режим переживет нас с вами!

– Говорят, многие дворяне поступают к нему на службу, – сказал г-н дʼОтсер.

– По современным правилам ваши дети, – продолжал кюре, – обязаны будут служить. Закон не признает различия в фамилиях и рангах.

– Этот человек со своими придворными причиняет нам больше горя, нежели Революция со своей гильотиной! – воскликнула Лоранс.

– Церковь молится за него, – заметил кюре.

Эти ремарки, последовавшие одна за другой, подтверждали благоразумные рассуждения старого маркиза де Шаржбёфа. И все-таки вера молодых людей была слишком крепка, а сердца – слишком благородны, чтобы согласиться на мировую. Они повторяли про себя слова, во все времена служившие утешением проигравшим: «Благополучие победителя когда-нибудь кончится! Императора поддерживает только армия! На смену управлению по принципу “де факто” снова придет верховенство права…» – и еще многое другое. Как бы то ни было, они все-таки угодили в ловушку, которую сумели бы обойти люди более осмотрительные и покорные, – такие, как г-н дʼОтсер. Положив руку на сердце, каждый из нас вынужден будет признать, что несчастье не обрушивается на голову без предупреждения – очевидного или мистического, тайного. Сокровенный смысл этих предостережений, явных или скрытых, многим становится понятен, когда беда уже случилась.

– Что ж, в любом случае госпожа графиня знает, что я не могу покинуть эти края, не рассчитавшись со старыми долгами, – тихо проговорил Мишю, обращаясь к мадемуазель де Сен-Синь.

Она кивнула фермеру, после чего тот удалился.