Темнейшая ночь

«Возможно ли изменить их намерения?»

«Мы даже не будем пытаться», уныло ответил он. «Они снова использовали Мэддокса в качестве примера, говоря, что мы будем прокляты как он, если осмелимся возражать».

Парис вскочил на ноги и прошагал от одной стены просторной комнаты до другой.

«Я ненавижу это», проворчал он.

«Хорошо, а остальные из нас просто в восторге от этого», сухо возразил Торин.

«Возможно, ты окажешь женщинам услугу», произнес Рейес, по-прежнему фиксируя внимание на своем ноже, вырезающем икс в центре ладони. Багряные капли стекали на его бедро.

Он был причиной того, что вся мебель была темно-красного цвета.

«Возможно, мне прикажут отобрать твою жизнь следующей», откликнулся мрачно Аэрон.

«Мне надо это обдумать». Люциен подпер двумя пальцами в свою грубо исполосованную шрамами челюсть. «Должно быть нечто, что мы можем сделать».

«Может быть, Аэрону следует вырезать целый мир», Сказал Торин своим надоедливо искаженным тоном. «Таким способом все возможные будущие цели будут уничтожены, и нам не придется снова обсуждать подобное».

Аэрон стиснул зубы. «Не заставляй меня причинить тебе боль, Болезнь».

Эти колючие зеленые глаза засияли злым юмором, и Торин ответил с насмешливой ухмылкой «Я ранил твои чувства? Я с удовольствием поцелую тебя и заставлю почувствовать себя лучше».

Прежде чем Аэрон смог прыгнуть через комнату – вряд ли он мог что-то сделать с Торином – Люциен сказал, «Остановитесь. Нам нельзя разделяться. Мы не знаем всей мощи того, с чем столкнулись. Теперь, как никогда, мы должны держаться вместе. Ночь была насыщена событиями, и она еще не закончилась. Парис, Рейес отправляйтесь в город и убедитесь, что там больше нет затаившихся Ловцов. Торин – даже не знаю. Наблюдай за горой и заработай нам немного деньжат».

«А что ты собираешься делать?» поинтересовался Парис.

«Обдумывать наш выбор», мрачно ответил он.

Брови Париса поползли вверх. «Что с женщиной Мэддокса? Я был бы способен удавить любого Ловца, если б провел немного времени меж ее».

«Нет». Люциен уставился на сводчатый потолок. «Не ее. Помни, я пообещал Мэддоксу, что она вернется к нему нетронутой».

«Да-а, я помню. Напомни мне еще разок, почему ты дал такое идиотское обещание».

«Просто…оставь ее в покое. Все равно она не хочет тебя, как мне показалось».

«Что гораздо более поразительно, чем новость о Титанах», пробормотал Парис. Потом вздохнул. «Отлично. Я попридержу руки при себе, но кому-то надо накормить ее. Мы же пообещали ей».

«Может быть, стоит поморить ее голодом», предложил Рейес. «Она будет более расположена к беседе утром, если проснется от голода».

Люциен кивнул. «Согласен. Она будет поразговорчивей с Мэддоксом, если будет думать, что это купит ей еды».

«Не нравиться мне это, но не буду возражать. И полагаю это означает, что я отправляюсь в город без вливания моего витамина Д», произнес Парис с еще одним вздохом. «Сделаем это, Боль».

Рейес был на ногах минутой позже и оба вышли из комнаты, бок обок. Торин последовал, дав им, однако, значительную фору. Аэрон не мог представить себе напряжения от постоянной проверки, что ни одна часть тебя, не касается другого человека. Должно быть это был ад.

Он фыркнул. Жизнь всех воинов здесь была адом.

Люциен уменьшил дистанцию меж ними и опустился в кожаное кресло напротив.

Запах роз приплыл от него. Аэрон никогда не понимал, почему Мрачный Жнец пах как весенний букет – определенно это проклятье почище Мэддоксова.

«Соображения?» спросил он, изучая друга. Впервые за много, много лет Люциен излучал нечто помимо покоя. Его лоб морщился, и складки обеспокоенности лежали на его испещренном шрамами лице.

Эти шрамы протянулись от каждой из его темных бровей до линии челюсти, толстые и выпуклые. Люциен никогда не рассказывал, откуда они появились, а Аэрон никогда не спрашивал. Пока они жили в Греции, воин просто вернулся однажды домой, с болью в глазах и отметинами на щеках.

«Это плохо», проговорил Люциен. «По-настоящему плохо. Ловцы. Женщина Мэддокса – каким бы боком она сюда не касалась – и Титаны, все в один день. Это не может быть совпадением».

«Я знаю». Аэрон провел рукой по лицу, кончиками пальцев ловя и потягивая свои колечки в брови. «Хотят ли Титаны нашей смерти, ты думаешь? Могли ли они прислать Ловцов сюда?»

«Вероятно. Но что же они сделают с нашими демонами, если наши тела будут уничтожены и духи высвободятся? И зачем приказывать тебе работать на себя, если намереваться убить?»

Отличные вопросы. «У меня нет ответов для тебя. Я даже не представляю, как совершить тот поступок, что от меня требуется. Женщины невинны. Двое из них – молоды, за двадцать, третьей под пятьдесят, а четвертая вообще старушка. Она наверняка печет печенье для бездомных в свободное время».

Интересуясь ними, он поискал и нашел их в гостинице в Буде после того, как покинул Олимп. Увидев их во плоти, он лишь усилил свой ужас.

«Мы не можем выжидать. Надо действовать как можно быстрее», сказал Люциен. «Нельзя позволить этим Титанам диктовать нам поступки, иначе они будут пытаться делать это снова и снова. Определенно, нам нужно принять решение».

Аэрон полагал, что у них будет побольше везения в латании обугленных лохмотьев, что останутся от его души, когда он убьет тех женщин. Но даже это казалось безнадежным.

Они сидели в молчании, их мозги закипали от раздумий над выбором. Скорее над его отсутствием. В конце концов, Аэрон встряхнул головой и ощутил, словно только что пригласил нового демона внутрь себя. Обречен.






Глава пятая.




Иногда в течение бесконечной ночи, Эшлин вставала и обходила по кругу свою тесную камеру. Ее лодыжка пульсировала при каждом шаге, как напоминание о часах, что она провела, карабкаясь по заснеженной горе, и об ощущении надежды, утраченной с шестью взмахами меча.

Ее поиски выхода оказались безрезультатны. Не было ни окна, как в башне Рапунцель, ни волшебного зеркала злой ведьмы, чтоб пройти сквозь него. Также она не нашла скрытых панелей, чтоб нажать, или туннелей, что провалиться как Алиса. Где-то по пути она потеряла сотовый. Как будто она могла сохранить сигнал в подземной темнице замка.

Пока время убегало, темнота, казалось, все сгущалась вокруг нее.

Хотя бы мыши перестали пищать.

Она просто хотела домой, подумалось ей, когда она опять сворачивалась калачиком на полу. Она хотела позабыть все произошедшее. Она смогла бы жить с голосами теперь. Она будет жить с ними. Попытка заглушить их уж слишком дорого ей стоила. Ее работы, возможно. Ее дружбы длиной в жизнь с МакИнтошем, быть может. Частицы ее рассудка, определенно.

Она уже не будет прежней никогда.

Безжизненное лицо Мэддокса будет преследовать ее, во сне и наяву, до конца ее дней. О, Боже. Слезы струились по щекам, замерзая от холода. Сколько еще она их прольет, прежде чем окончательно выплачет глаза? Прежде чем боль в груди утихнет?

Пожалуйста, просто дайте мне уйти, пролепетал голос. Пожалуйста. Я клянусь. Я никогда не вернусь.

Я, тоже, подумала она горестно.

«Ты пробыла здесь всю ночь, женщина?»

Прошло мгновение, оставляя вопрос без ответа, пока она сориентировалась. Этот голос… Она поклялась бы, что он звучал из настоящего, не из прошлого. Его резкий, гулкий звук отражался эхом в ее ушах.

«Отвечай мне, Эшлин».

Еще миг прошел, прежде чем она осознала, что это был голос, что преследовал ее поверх всех остальных. Голос каким-то образом отпечатавшийся в ее мозгу, несмотря на то, что она слышала его прежде лишь несколько раз. Она задохнулась, устремляясь глазами сквозь темноту, ища… ища… но не находя ничего.

«Эшлин. Отвечай мне».

«М-Мэддокс?» Нет, конечно же, нет. Должно быть это злая шутка.

«Отвечай на вопрос».

Неожиданно дверь распахнулась, и лучи света ворвались в камеру. Эшлин заморгала от туманящих ее зрение оранжево-золотых точек. Мужчина стоял в дверном проеме, высокая, грозная черная тень из мускулов.

Сладкая тишина – тишина, с которой она лишь однажды сталкивалась прежде – окутала ее. Она оперлась ладонями на стену позади себя и попыталась встать. Потрясение завладело нею и ее колени подогнулись. Он не был… Он не мог быть… Это не возможно. Непостижимо. Лишь в сказках подобное случалось.

«Отвечай мне», мужчина сказал снова. В его тоне было неистовство, словно он говорил двумя разными голосами. Оба мрачные, грубые и громоподобные.

Она открыла рот для ответа, но не издала ни звука. Этот двойственный голос был гортанным, бурным и все же чувственным за гранью ее самых диких мечтаний. Мэддокс. Она не ошибалась. Дрожа, она вытерла тыльной стороной руки свои мокрые от слез щеки.

«Я не понимаю», выдохнула она. Я что сплю?

Мэддокс – нет, мужчина, поскольку он не мог быть Мэддоксом, неважно как бы он ни был похож – ступил в камеру. Его внимание метнулось в сторону, прочь от нее, словно ему требовался миг, чтоб успокоиться.

Золотые лучи солнечного света плясали по нему, благоговейно лаская его прекрасное лицо. Те же темные брови, те же густо опушенные ресницами фиалковые глаза. Та же линия носа и сочные губы.

Как такое могло быть? Как могли ее тюремщики создать точную схожесть с мужчиной, которого она повстречала вчера ночью, а затем на том смертном одре? Мужчиной, остановившем голоса просто своим присутствием?

Близнец?

Ее глаза распахнулись. Близнец. Конечно же. Наконец-то, это обретало смысл.

«Они убили твоего брата», выпалила она. Может, он уже знал. Может, он был рад. Но может, лишь может быть, он заберет ее в город, и она сможет поведать о вселяющем ужас преступлении, которому была свидетелем. Справедливость могла быть восстановлена.

«У меня не брата», сказал он. «Не по крови».

«Но… но…» Мэддокс будет в порядке, шикарный мужчина пообещал. Она потрясла головой.

Невозможно. Она наблюдала, как он умирал. Но ангел мог быть воскрешен, правда? Ком застрял у нее в горле. Люди этой цитадели определенно не ангелы, неважно, что заявляли горожане.

Его взгляд скользнул к ней, вниз по ее телу во властной оценке и вверх опять. Она заскулила.

«Они оставили тебя здесь на всю ночь?» Выражение лица потемнело на секунду, пока он осматривал остальную часть камеры. «Скажи мне, что они дали тебе одеяла и воду, а забрали их лишь этим утром».

По-прежнему дрожа, она провела рукой по лицу и пригладила свои волосы, морщась от боли, встретив колтуны. Грязь наверняка покрывала ее с ног до головы. Словно это имеет значение.