Телохранитель для Оливки

Больше месяца не виделась с родными и ужасно соскучилась по маме с папой. В этот раз мой путь на родину был гораздо слаще и приятнее. Хотя я всегда с удовольствием приезжала домой. Но теперь… теперь у нас не очень ладилось с Даниэлем, несмотря на то, что после последнего нашего разговора о его маме вроде как все встало на свои места. Но нет, я себя чувствовала некомфортно, а потому и решила слетать в Киев, чтобы немного развеяться и поднять себе настроение. А муж был не против, сказав, что за это время успеет закончить все важные дела, а после мы отправимся отдыхать. В Испанию, где я была только раз, и то еще с родителями.

— Оливка, Оливка, мы здесь, — услышала голос сестренки, и, обернувшись, увидела семейство Богословских, забавно машущих мне руками.

— Дамирушка, смотри, вон дядя с тетей, — показала я сыночку пальцем, на что он забавно улыбнулся и тоже помахал ручкой.

— Привет-привет, малыха. Привет, Дамирыч! — поприветствовал Булат, поцеловав сначала меня, а потом звонко чмокнув моего сынишку.

Затем я сразу же утонула в родных объятиях сестренки.

— Привет, моя милая.

— Привет, соскучилась ужасно.

— И я! Привет, Дамирушка, — она тоже чмокнула малыша и снова крепко обняла меня.

— Видишь, Дамирка, как у женщин все сложно. Обнимашки, целовашки, и это они еще не плачут от счастья, — шутливо заметил Булат, уткнувшись носом в детский лобик.

— Кто бы говорил. Меня если два часа нет дома, готов на стенку лезть, — хмыкнула Ангелика, и мы все вместе расхохотались. Боже, как хорошо рядом с ними.

— Как дела, малышка?

— Все нормально. Иногда ругаемся, но с кем не бывает?

— С нами не бывает, — снова хмыкнул Богословский. — В нашей семье только я по шапке получаю.

— Ага, а я смотрю ты от этого «страдаешь». Терпишь, маешься, бедненький.

— Но-но-но, моя «шапка» кайфует от рычаний любимой!

— Потому что стоит мне разозлиться, так меня сразу в кровать тащат, — тихонько, чтобы никто больше не услышал, призналась сестра, довольно улыбаясь.

— Не обязательно в кровать, — поправил Булат и, взявшись за ручку моего чемодана, вместе с Дамирушкой пошел к выходу.

— Как у вас дела, сестренка? Наладилось с Даниэлем? — участливо поинтересовалась Лапа так, чтобы Булат не услышал наш разговор.

— У нас знаешь как? Наскоками. Раз в месяц. Сейчас вот все хорошо. Но как ни крути, мне с вами лучше.

— Блин! Ну раньше же тебе и там было круто.

— Понимаешь, Лап, вся проблема в том, что его семья воспринимает Дамира как чужого.

— Как я тебя понимаю. Хотя нет, даже если смотреть со стороны, что малыш не кровный. Какая нахрен разница?

— Лапочка, это ты там ругаешься, или мне послышалось?

Ооо, это было что-то новенькое!

— Прости, любимый, я случайно, — призналась Лика и уже обратилась ко мне: — Ругает! Не разрешает таких слов говорить.

— Ая-я-яй, — наигранно пожурила я, и мы снова рассмеялись, а Булат бросил в нашу сторону хмурый взгляд.

— Дамирушка, никогда не позволяй женщинам так над тобой смеяться. На голову сядут, — снова посетовал он, только вот сыночек не слушал дядю, а внимательно разглядывал проходящих мимо людей.

До дома мы добрались за полтора часа. И снова нас встретили с улыбкой и счастьем в глазах. Мама, как всегда, расплакалась, забрав к себе на руки любимого внука, а папа крепко сжал меня в объятиях. Я знаю, они все тайно желали, чтобы я вернулась на родину, и я не могла их в этом винить. Здесь было хорошо и очень спокойно.

После плотного ужина (а в этом доме не бывает иначе) мы расположились на диванах в гостиной. Мы с Лапочкой медленно попивали вино, а мама с папой и Булатом играли с детьми.

Я видела, как родные радовались нашему приезду и буквально не выпускали из рук Дамирушку. Дети Богословских всегда были рядом. Да и вообще, когда Ангелика с мужем отлучались по делам, малыши всегда оставались у дедушки с бабушкой. Родителям было только в радость нянчить внуков.

— Оливка, как дела у твоего мужа? — спросил папа, посмотрев на меня пронзительным взглядом.

— Да все хорошо, дела в гору идут. Мы скоро сможем поехать отдохнуть

— Ух ты, а куда хотите полететь? — тут же спросила сестра, посмотрев на меня с радостью в глазах.

— Я хочу в Испанию. Нравится мне эта страна.

— Здорово! А давайте вместе полетим? Булочка, выберешь время? Мам, пап, вы же не откажете нам с детворой? Ну, в смысле, если мы вам оставим малышей, а сами хоть на несколько дней…

— Ох, Лапушка… — покачала мама головой. — Разве мы когда-то были против?

Люблю вас, — довольно сощурившись, произнесла она и подставила свой бокал к моему.

Чокнувшись, мы выпили красного вина, привезенного Булатом из Грузии.


Да, дома было замечательно и очень спокойно. Я вдруг вспомнила о том, как Аллегра сообщила о своем нежелании проводить время с Дамиром. Наверное, мне стоило ее понять, ведь знает, что малыш им не родной, а такими родителями с открытой душой и сердцем, как у меня, были далеко не все. И не каждый мог чужого ребенка принять за своего.

— Папуль, чего ты на меня так сегодня смотришь? Как-будто сканируешь, — хмыкнула я, весь вечер замечая на себе пронизывающий взгляд отца.

— Мне и сканировать не надо, ты же знаешь, — серьезно ответил он и принял из маленьких ручек Юляши пластмассовую чашечку и помидорчик.

— Ага, — кивнула я. — Тогда чего?

— Жду, когда моя дочь сама обо всем расскажет.

— Пап, я…

— Врать не надо. Я и так все знаю. Но хочу слышать от тебя.

Я молча отставила бокал на кофейный столик и, тяжело вздохнув, хотела начать разговор, как поняла, что вот-вот заплачу. Глаза защипали от подступивших слез.

— Та-а-ак, а вот это мне уже не нравится, — услышала мамин голос, а через секунду она полностью утащила меня в свои объятия.

— Все не так у нас, папуль. Все не так, — сказала сквозь слезы, но все же, ощутив тепло мамы, немного выдохнула. Нет лучшего лекарства, чем мамины объятия.

— Прекрати плакать, Оливка. Вы сейчас вдвоем с мамой будете мои нервы наматывать на клубок.

— Я просто не могу больше, папочка, не могу… скрывать правду. Из-за моего вранья… они же, они не любят Дамира. Если бы они знали правду, все было бы иначе.

— Что значит, не любят моего внука?

— Там он нужен только мне. И больше никому.

Почувствовала, как руки мамы сжали меня еще крепче, и я разрыдалась от боли и обиды за себя и своего ребенка. Не было сил терпеть такое отношение, даже несмотря на мои чувства к Даниэлю. Я не знаю, когда все стало рушиться, не знаю, когда они стали принимать Дамира за чужого. А может, они изначально так и считали?

Господи, ну почему, почему мне приходится испытывать такую боль? Я ведь всех люблю и желаю только хорошего. За что мне это ужасное чувство?

Мне хочется вернуться домой, к мужу, и чтобы все было как прежде — он снова ласков и нежен, а наш сын для него все так же любим. Но почему все чаще он стал доказывать обратное? Почему именно сейчас? И если Даниэль мог накричать на меня, я бы быстро об этом забыла, но сыночек… Я, наверное, сама в этом виновата.

— Успокаивайся, Оливка, иначе и впрямь сейчас мы с папой будем пить успокоительное. Да и тебе накапаем, — тихонько произнесла мама, поглаживая меня по голове.

— Как мне с вами хороши, любимые мои, — честно призналась я. Несмотря на свое состояние, мне было хорошо дома.

— Потому я всегда был за то, чтобы ты жила здесь. Это я Лапу могу со спокойной душой отпустить куда угодно. У нее тыл вон какой! А твой так, на ветру колышется, дождя боится.

— Папуль, я его люблю. А раньше все по-другому было. Да и не плохо у нас сейчас, просто… им в напряг Дамирушка, — я тут же перевела взгляд на сыночка, который внимательно слушал братика, что-то усердно рассказывающего им с сестренкой. Мой маленький мило улыбался, и мне так захотелось в эту минуту сжать его в объятиях. Но я не стала отвлекать их от игр.

— Да они просто охренели там в Сицилии. Может, пора на землю спустить? Что значит в напряг мой внук? Да уж явно, не в их род пойдет! Мы воспитаем достойного мужчину.

— Думаю, если бы они знали правду…

— Какую правду? Ты хочешь, чтобы у тебя отняли ребенка?

— Пап, да о чем ты? Почему они должны отнять у меня Дамира?

— Потому что я тебе говорил, мне Даниэль никогда не нравился! Ниточки какие-то тянутся к нему, и они ох как не чисты!

— Дамир, а есть какая-то конкретная информация? — поинтересовался Булат, и я тут же обратила внимание на них с сестренкой. Обнимаются. А старшенькая на меня смотрит.

— Я не могу кричать о том, в чем нет подтверждения. Но думаю, моя не симпатия к нему уже не просто так, раз взявшись усыновлять ребенка, теперь носом воротит! Тогда ведь согласился, пылинки с Оливии сдувал. Да поговаривает о нем пара человек. А доказательств нет. Предъявить ничего не могу. Но дочка же: «папа, я люблю его». И чего мне делать?

— Я думаю, это Аллегра его настраивает против сына и… против меня тоже, — пояснила я, на миг прикрыв глаза.

— Ты про его рабочие ночи? — уточнил отец, а я тут же открыла глаза и перевела строгий взгляд на Ангелику. — Милая, не смотри так на сестру, она мне ничего не говорила, хотя стоило бы.

— Папочка, а как ты узнал? — ошарашенно переспросила Лика, бросая взгляд то на меня, то на папу.

— Не поняла, это что, одна я не в курсе? Что произошло? — мама была удивлена, а мне стало чуточку стыдно.

— Да просто Даниэль ночью ездил на работу. Ничего в этом нет плохого, мамуль. Мы все давно выяснили, и больше он не работает по ночам.

— Чтобы меня ночью оторвали от жены! К херам бы все разнес.

— Дамир! Тут все-таки дети!

— Прости, малышка. Оливка, Лапа, уши закрыли, папа ругаться будет, — от его слов мы все расхохотались, и мне вдруг совсем стало легко рядом с моими родными. Вот моя сила.

Перепалка родителей — это не боль и страдания, это потрясающее настроение и тонна нежности. Они даже при легкой ссоре, а других у них и не бывает, выглядят как два влюбленных школьника. Строгость в их глазах бывает, но когда случается что-то серьезное, в остальном же… Ну нет у них такого, чтобы они друг на другу кричали. Разве только в шутку?