Театр тьмы

– До конца?

– До конца, – сипло ответила я.

Том еще раз слегка надавил на бегунок, и он легко пополз вверх, не разъезжаясь, словно только и ждал его руки. Как бы сильно я ни зажимала его, меня он слушаться не хотел.

– Готово. – Актер улыбнулся. – Не переживай, плащ прослужит еще долго. Просто нужно хорошенько зажать.

– Спасибо огромное. А то бы я сейчас замерзла.

– А насчет зонта, – серьезно сказал Том, развернулся и подошел к бару. Из-за стойки он достал черный зонт-трость с посеребренной ручкой. – Теперь нам ничего не страшно. Я провожу до остановки.





16




Шел не дождь. Разорвалось небо. Большие капли стучали по лужам, стеклам зданий, карнизам, крышам и домам. Водостоки гремели, как будто школьники закидывали в них камни, а открытые люки работали на полную, принимая в себя литры холодной воды. Я слегка поежилась и начала ругать себя за столь непрактичный наряд, который Том оставил без внимания.

– Прижмись ко мне ближе, с зонта сильно течет и прямо на тебя, – сказал Том, когда мы пошли по Пикадилли в сторону автобусной остановки. Я держалась от него на расстоянии, поэтому зонт закрывал только половину моего тела. Остальная мокла под дождем.

Я придвинулась к Тому чуть ближе. Мои колени в этот момент затряслись, но я так и не смогла понять – это из-за холода или парня, который выглядел в свете ночного Лондона слишком обворожительно для обычного человека.

Несмотря на позднее время, улица была очень оживленной. На нас неслись люди с зонтами и без. Я семенила за Томом, стараясь не отставать, но постоянно оказывалась на шаг позади. Ноги мои были в воде, капроновые колготки неприятно прилипали к влажному телу, губы тряслись, и даже учащенное сердцебиение не согревало.

– Сара, просто возьми меня за руку, – пытаясь перекричать шум машин, громко сказал Том. Он протянул теплую ладонь, и я вложила в нее свою – холодную, почти ледяную.

Тело пронзил ток. Я поджала губы, ощущая негу, которая начала разливаться во мне, как растопленный шоколад. Том с силой сжал ладонь, закрыл от дождя и делал все возможное, чтобы проезжающие мимо машины не окатили меня из лужи. Я потеряла счет пролетам улиц, не смотрела себе под ноги. Даже липкость ненавистных колготок больше не вызывала раздражения. Единственное, что заботило, – присутствие сильного плеча, на которое я могла опереться, и теплота рук, сжимающих мою ладонь.

Когда на горизонте появилась остановка, я с грустью подумала, что, наверное, это был самый лучший момент в моей жизни за последние лет десять, а я всю дорогу переживала из-за внешнего вида, так и не успев им насладиться.

– Подъезжает мой автобус, – сказала я дрогнувшим голосом и посмотрела на Тома. Его лицо было так близко. Я почти лишилась рассудка.

– Я так и не спросил. Как тебе спектакль?

– Великолепно! – не задумываясь, воскликнула я. – Ты отлично смотрелся в роли француза.

– Ну, хоть кому-то понравилось, – Том с горечью ухмыльнулся, глядя мне в глаза. – А то Циркач сказал, что я начал выходить из строя. Представляешь? Как часы. Забарахлил.

Я молча глядела на Тома и не знала, что на это сказать, как поддержать. Театральные разборки были далеки от меня. Харт сыграл потрясающе. Чего еще было нужно Циркачу?

– Тебе пора. Автобус, – напомнил актер.

– Пока.

Я в последний раз посмотрела на Тома и, задержав взгляд на его губах, поняла, что еще секунда, и поцелую этого странного парня. Харт будто прочитал мои мысли. Он снова с горечью улыбнулся, а потом потрепал меня по макушке, словно бы говоря: «Глупая ты, Сара Гринвуд, глупая».

Уезжая на автобусе, я еще долго не могла отвести взгляда от черного силуэта, который остался на остановке. Капли дождя стекали по запотевшему стеклу, но я все равно видела Тома. И не могла на него наглядеться.



Я стояла у окна в комнате и пыталась осознать все, что случилось со мной за сегодняшний вечер. Поход в театр снова ознаменовался великим событием. В голове появились сотни новых вопросов без ответов.

Закрывая глаза, я снова чувствовала на затылке испепеляющий жар, хотя он, как и улыбка Тома, казался миражом и фантазией. Человек – странное существо. Он всегда старается не обращать внимания на важные вещи, считая их посредственностью. В тот вечер я посчитала мимолетное происшествие в театре всего лишь разыгравшейся фантазией на фоне мистических историй экспедитора «Таймс» Джона Райли и бывшего актера театра Эндрю Фаррела. «Наверное, у меня случилось легкое помешательство», – решила я и успокоилась.

Но при этом история, которую рассказал Отис Фишер, не отпускала. Вырванный кусок из жизни Лили Харт произвел сильное впечатление. Я вдруг вспомнила, как Том отзывался в интервью о матери. Каждое его слово было пропитано нежностью и любовью. Он обожал Лили. Она привела его в театр. Она стала его первым учителем. Она, и только она влюбила мальчика в актерское искусство. Миссис Харт подарила Тому жизнь и ее смысл.

«Вы, журналисты, полные гадюки», – прозвучал в голове голос Отиса, и я снова почувствовала злость и стыд за тех, кто перемывал кости великой актрисе.

Из мрачных мыслей меня выдернул телефонный звонок. Я взяла смартфон, и мое сердце заколотилось, как тысячи барабанов в большом концертном зале.

– Алло.

– Привет, Сара, – смущенно сказал Джеймс. – Как ты?

– Все хорошо, у тебя как дела? – Я попыталась придать голосу легкость, но, кажется, ничего не получилось.

– Ты обиделась на меня?

Обиделась! Я сжала свободную руку в кулак и вспомнила день, когда чувствовала, что земля уходит из-под ног. Встреча с Джоном в баре, пропахшем мужским потом и третьесортной едой; психиатрическая больница; рассказы об убийствах журналистов и предупреждение быть осторожной. Когда я нуждалась в объятиях и здравом смысле Джеймса больше, чем в чем бы то ни было, он отвернулся от меня, закопавшись в треклятые учебники по программированию, а потом всю неделю отвечал на вопросы односложными предложениями, показывая, что злится из-за неудавшегося похода в кино.


– Сара, прости, я вел себя, как скотина, – не получив ответа на вопрос, сказал Джеймс. – Давай сходим завтра куда-нибудь? Я буду свободен в час. Ты в какую смену работаешь?

Я молчала. Вся ситуация с Томом и театром не убила во мне теплые чувства к Джеймсу, но я сильно злилась на него. Хотелось накричать на Джеймса, сказать, что он полный кретин и не замечает, как его девушка начинает привязываться к другому парню, пока он в университете обнимается с учебниками!

– Хорошо, давай, – как можно мягче сказала я. – Я как раз работаю в первую смену.

«Возможно, сейчас все будет хорошо», – подумала я, надеясь, что Джеймс вышибет всю дурь из моей головы и я больше не буду думать о Томе двадцать четыре часа в сутки.

Я была на первой стадии влюбленности и полагала, что от нее еще можно избавиться: обрубить на корню и похоронить глубоко внутри.





17




Утром я вышла на работу с головной болью, словно после шумной вечеринки. Проворочавшись всю ночь, я уснула только в пятом часу, когда небо Лондона налилось розовым свинцом в преддверии зари. Пока не могла уснуть, думала о Джеймсе и Томе, сравнивала их, пыталась найти плюсы в своем парне и минусы в актере. Я без труда нашла и то и другое, но не получила долгожданного результата – сердце все еще бешено колотилось, когда я вспоминала голубые глаза Харта.

А проснулась я от кошмара. По классике жанра мне должен был присниться Том или Джеймс. На худой конец – оба. Но нет. Во сне пришел Отис Фишер. Он стоял возле ворот детского дома и пугливо смотрел на улицу, что распласталась перед ним. У его ног лежала большая сумка с вещами, а сзади разваливалось здание: с него сыпалась штукатурка, отваливались куски бетона. Это был день выпуска во взрослую жизнь. Мальчик страшился, что его поджидало в будущем. И тут за спиной появился его брат. Деймон. Бледнолицый, светловолосый и добрый. Деймон улыбнулся и взял Отиса за руку.

– Ничего не бойся, пока я рядом. Я защищу тебя, – сказал Деймон, и оба уверенно пошли навстречу роковой судьбе. За поворотом их поджидала Тьма.

Последнее, что я помнила из этого сна – крик Отиса. Утробный вой. Юноша стоял в маленьком закрытом помещении, и на него надвигалась что-то темное. Когда черная клякса уже готовилась наброситься на Отиса, ему на помощь пришел старший брат. Деймон закрыл собой юношу, принимая на себя большую часть Тьмы. И тут же на их шеях появились театральные маски. Только вот у Деймона они были свирепее, чем у младшего брата.

Когда все закончилось, Отис свободно вздохнул, а Деймон скривился в волчьем оскале. Теперь они отдаленно напоминали близнецов.



Всю рабочую смену я простояла на ватных ногах и не улыбнулась ни одному клиенту. Я чувствовала себя паршиво из-за недосыпа и ночного кошмара. Даже не обращала внимания на осуждающие взгляды управляющего.

– Сара, выше нос, иначе уволю, – раз за разом говорил Бен Дартл, проходя мимо.

– Все о’кей.

Смена тянулась долго, скучно, но я не хотела, чтобы она заканчивалась. Мы с Джеймсом договорились встретиться около кофейни в половине второго, но я боялась его прихода. Я боялась, что, посмотрев на него, ничего не почувствую: ни бабочек в животе, ни счастья в сердце.

А потом на Пикадилли появился Джеймс, и все мои страхи остались позади. В руках он держал небольшой букет с полевыми цветами. Я сразу вспомнила наше первое свидание. Он купил мне огромный букет роз, за что я его отчитала, ведь было достаточно ромашек.

– Прекрасно выглядишь! – сказал Джеймс, когда я вышла к нему из кофейни. – Это тебе.

Парень протянул цветы, и я вдохнула их приятный и чарующий аромат.

– Спасибо, – ответила я, улыбнувшись.

Мы вышли на Пикадилли и оказались в водовороте будничной жизни. Солнце ослепило глаза, и я сладко улыбнулась. Ничего не напоминало мне о вчерашнем дне. Даже погода соблаговолила измениться. Ни туч, ни дождя, ни ветра. Вскоре я и поймала себя на мысли, что Джеймс, сам того не подозревая, высвободил меня из тюрьмы – с ним я забыла о Томе и театре. Надежды оправдались.

Весь остаток дня я провела с Джеймсом, не замечая, как минуты превращаются в часы. Все было как раньше: я наслаждалась обществом своего парня, получала от него комплименты (он высоко оценил мою новую прическу – я была с распущенными волосами), мы смеялись, ели мороженое и, казалось, совсем забыли, что не разговаривали целую неделю. Иногда Джеймс с любопытством наблюдал за мной, вел себя подозрительно, но, когда я спрашивала его напрямую, чему посвящены его мысли, он переводил тему, и я забывала о вопросе.

В конце свидания Джеймс вызвался проводить до квартиры. И как бы я ни отказывалась, он все равно настаивал на своем. А когда мы поцеловались на прощание у двери, он попросил прощения и сказал, что больше не оставит меня одну на целую неделю.

– На учебе сейчас полегче, будем встречаться каждый день, – улыбнулся Джеймс.

– Каждый день не обязательно, – засмеялась я. – Не забывай, я работаю.

– Твоя кофейня нам не помешает. Сегодня мы провели прекрасный день. Остальные будут такими же.

– Еще есть задание «Таймс», ты забыл?

Джеймс слегка нахмурил брови и, держась за ручку двери, спросил:

– А что ты для них пишешь?

– Про театр. Забыл? Второе задание, – я потянулась к Джеймсу, чтобы поцеловать его и убрать с лица подозрения. Но он отстранился.

– Нельзя писать про что-то другое?

– Ты опять?

– Сара, мне не нравятся эти актеры, как ты не можешь понять! Лица у них хитрые, как у лисиц.

– Нет, все не так.