Танец змей

До чего странной была та поездка.

Совершенно бесцеремонно меня впихнули в шаткую повозку, кто-то все это время прижимал дуло револьвера к моему виску. Я просидел там несколько часов, надеясь услышать голос Макгрея, но тщетно. Я начал опасаться, что он дал им слишком яростный отпор.

Колеса повозки грохотали, глаза слипались, каждая косточка в теле ныла, и вскоре я задремал. Мне снова и снова снилась королевская гильотина, блестящее лезвие, которое все быстрее летит вниз, однако почему-то так и не долетает до моей шеи, словно настроенное только продлевать мою агонию.

Я проснулся, лишь когда повозка остановилась и кто-то, вероятно сельский врач, запрыгнул внутрь, чтобы сменить шину мне на запястье. Я пробормотал «спасибо», и в руку мне вложили большой ломоть хлеба. Я жадно съел его, пусть тот и был черствым, и мне сунули кружку разбавленного эля. После этого нехитрого перекуса повозка двинулась дальше, и я снова потерял счет времени. В какой-то момент под повязку на глазах просочился солнечный свет, но понять, который час, я по-прежнему не мог.

Похоже, следующая наша остановка случилась, когда уже успело стемнеть, и я услышал рев паровоза. Меня втолкнули в поезд и, судя по размаху движений, усадили в маленькое купе. И снова кто-то уселся возле меня и на протяжении всего пути прижимал дуло к моему виску. И снова я задремал.

Когда поезд остановился, я даже не проснулся. Меня растолкали и повели в очередной экипаж.

– Где мой коллега? – спросил я, когда меня выводили из поезда. Никто не ответил. Я принюхался к ледяному воздуху и, как мне показалось, уловил дух моря.

Меня посадили в очередную коляску, но эта поездка вышла короткой. Меня повели вниз по каким-то мокрым ступеням. Я услышал, как провернулся ключ, затем меня пихнули, чтобы я поднялся на несколько ступеней вверх, и тут с глаз моих наконец-то сняли повязку. Снова ощутив кожей прохладу, я поморгал и осмотрелся.

Я был в каком-то подвале, старые каменные стены покрывали пятна селитры, воздух был спертым, затхлым. Здесь была койка вроде тех, что я видел в тюрьмах, но постельное белье оказалось безупречно чистым, и на нем высилась аккуратно сложенная стопка чистой одежды. Возле койки нашлись кувшин с теплой водой и таз, а рядом – мыло и полотенца. Ближе ко мне стояли мягкий стул и маленький столик, на котором в свете одинокой свечи меня ждал довольно богатый ужин: хлеб, фрукты, сладости и сыр, а также графин кларета и большая кружка воды.

– Последний ужин? – пробормотал я и обернулся, но тот, кто привел меня, уже запирал дверь с другой стороны. Я не успел увидеть его лица.

Я тяжело вздохнул и со стоицизмом узника, осужденного на смерть, привел себя в надлежащий вид, сел за стол и налил себе кларету. Хотя бы кормили здесь сносно.



Я мог бы исписать сотни страниц мыслями, что занимали меня той бессонной ночью, всеми теми страхами и сомнениями. Я думал о том, что можно было бы сделать иначе; думал обо всех тех моментах, когда мне представлялись шансы сбежать, но я их упустил; думал о поступках, которых ни за что не совершил бы, зная то, что знал теперь. И каждая вереница подобных мыслей заканчивалась одним и тем же: «Ну и? Сейчас-то уже ничего не поделать…»

Утром – по крайней мере, я счел это утром – в замке заскрежетал ключ. Дверь открылась, и вошли двое, один держал подсвечник и повязку для глаз.

Вторым оказался Боб – вооруженный, он укоризненно смотрел на меня. Что было неудивительно: голова его была забинтована, на правой стороне лица виднелись алые волдыри – следы ожога кислотой, которые он, скорее всего, получил во время схватки с ведьмами. Похоже, я еще легко отделался.

– Он завяжет вам глаза, – безучастно произнес Боб. – Ведите себя хорошо, и мы вас не тронем.

Мне показалось довольно странным, что за мной пришел он, а не Шеф, но я решил не приставать с вопросами. Если за этим действительно что-то крылось, то дело было неладно.

– И вам доброго утра, джентльмены, – вместо этого приветствовал их я, когда тип помоложе набросил мне на глаза повязку. – Могу я узнать, куда вы меня поведете?

– Не ваше дело, – отрезал Боб.

– Действительно. Вот я глупец.

Меня повели вверх по каменным ступеням, и после этого мы оказались на морозе. Еще одна поездка в экипаже, во время которой я унюхал прохладный соленый воздух и услышал почти умиротворяющие крики чаек.

Через некоторое время экипаж остановился, а за ним – еще один. Оттуда доносились звуки возни и глухое рычание – в нем, несомненно, привезли Девятипалого, вероятно, связанного, в наручниках и с кляпом во рту.

Меня заставили выйти из экипажа, и мы зашагали вперед. Вскоре я понял, что иду по настилу под уклоном – древесина трещала, а в нескольких футах под ней мягко шуршали волны. Меня вели на корабль – или по доске, чтобы сбросить в холодное море?

– Осторожно, ступенька, – сказал молодой тип, придержавший меня, пока я осторожно нащупывал ногой пол. Это была палуба корабля. Судя по запаху, рыболовецкого баркаса.

До меня снова донеслось приглушенное фырканье Макгрея.

– У моего коллеги тяжелый случай морской болезни, – сказал я, подняв лицо. – Вам стоит дать ему лауданум. – Никто не ответил, и я усмехнулся: – Иначе сами пожалеете.

Меня завели в каюту, пропахшую лежалыми крабами, и усадили на жесткую деревянную скамью. Ждать пришлось невыносимо долго, но в итоге судно все-таки отчалило. Наконец я начал догадываться, куда нас везут.

Подозрения мои подтвердились примерно час спустя, когда меня потянули за локоть и я услышал голос Шефа:

– Пойдемте, мистер Фрей. Пришло время для встречи с ее величеством.

Он снова вывел меня на палубу, на улице было лишь немногим теплее вчерашнего. Я ощутил на коже солнечное тепло, и несколько золотистых лучей даже проникли под повязку.

В этот момент, к моему удивлению, Шеф снял ее. Я даже пошатнулся, когда моему взору внезапно открылся вид на расстилавшиеся впереди просторы неспокойного моря.

Волны бились в нос маленького ржавого баркаса – белые барашки под тусклым небом. Последнее, насколько хватало глаз, было затянуто серыми облаками, чуть золотившимися в слабых лучах закатного солнца.

Меньше чем в миле от нас, высокие и величавые, вздымались Иглы острова Уайт[22].

Их вид – пирамиды зазубренного белого камня, безжалостно избиваемые морем, – скорее наводил на мысли о зубах, а не об иглах. Над ними кружили морские птицы, отчего размеры скал казались еще более грандиозными. За их сияющими контурами вставала махина самого острова, с утесами настолько острыми, словно их только что отсекли гигантским ножом.

Налетел порыв ледяного ветра, и когда я поежился, кто-то протянул мне толстое пальто. Я плотно закутался в него, и от лацканов, отороченных черным мехом, мне сразу же стало теплее.

– Не подумайте, что мы размякли, – произнес Шеф у меня за спиной. – Лорд Солсбери велел мне позаботиться о том, чтобы вы прилично выглядели.


Я ухмыльнулся. Мир, в котором даже самым презренным рекрутам надлежало иметь подобающий вид при встрече с монархом, был мне по душе.

– Лорд Солсбери, – пробурчал я себе под нос, дивясь, до чего опрятно выглядел сам Шеф. Так вот где он пропадал: отчитывался премьер-министру о нашей поимке. И, разумеется, доложить об этом он решил лично – дабы услышать похвалу с глазу на глаз и пожать все возможные плоды своего успеха. Его торжествующей улыбки сполна хватило для того, чтобы я представил эту сцену.

– Забавное совпадение, правда? – сказал он, подступив ко мне чуть ближе. – В прошлый раз, когда я говорил, что мне не терпится избавиться от вас и вашего коллеги, мы тоже были в море. Помните?

Я поморщился от его зловонного дыхания, но не стал утруждаться выдумкой остроумного ответа. Этот человек не заслуживал моих усилий.

Вместо этого я огляделся. На палубе стояли четверо вооруженных мужчин, все в черных зимних пальто. Макгрея по-прежнему не было видно, так что любоваться островом мне пришлось в одиночку.

Меня удивляло собственное присутствие духа. Вот он я – стою на носу парового баркаса, под дулом револьвера плыву на встречу с королевой, после которой, вероятнее всего, буду казнен. Все это казалось ненастоящим. Абсолютно все. Я словно обратился в отстраненного свидетеля чьей-то участи, и белое величественное побережье впереди лишь усиливало это ощущение.

Баркас обошел остров с севера, а берега Англии – серые, туманные и зловещие – все это время виднелись слева. Впереди показалась главная островная гавань: залив, рассекающий землю надвое, пара судов, которые плыли навстречу друг другу, извергая темный дым из труб.

В гавань мы не зашли и продолжили путь на восток и затем на юг, огибая сушу, а весьма короткий день тем временем уже подходил к концу. От острова на море пролегли очень длинные тени.

Мы добрались до отмели, полагаю, песчаной – тем вечером она была полностью укрыта снегом. В северной ее части виднелись два пирса. Один – длинный и узкий, другой – короче, но более широкий, на темных кнехтах его белели шапки снега. Баркас шел ко второму пирсу, где нас уже дожидались несколько черных фигур.

Одна из них, потолще и пониже, несомненно, принадлежала лорду Солсбери.

Наше судно причалило к пирсу, и пока матросы закрепляли швартовы и спускали сходни, мы с премьер-министром обменялись крайне изумленными взглядами.

Я возвышался над ним на добрый фут и хоть и недолго, но имел возможность посмотреть на его кустистую бороду свысока. Он жевал толстую сигару – я видел его зубы. Мясистый нос его покраснел от холода, а мешки под глазами набрякли как никогда. Я, вероятно, выглядел и того хуже.

– Спускайтесь, – приказал Шеф, как только сбросили сходни. Я подчинился и сошел на берег со всей горделивостью, на какую был способен.

– Лорд Солсбери, – коротко кивнул я. Тот гневно уставился на меня: глаза навыкате, на губах – крошки табака.

– Не надо мне твоих «лорд Солсбери», вероломный ты паразит! – процедил он сквозь сжатые желтые зубы. – Я предложил помощь в спасении ваших жалких жизней, а вы, поганцы, предали меня! Надо было сразу же вас прикончить.

У меня не осталось сил даже на негодование. Я лишь улыбнулся уголками губ.

– Сестра передает вам привет.

Утратив дар речи, он побагровел. В этот момент позади нас послышалась возня.

Его люди тащили по сходням Макгрея, по-прежнему в повязке, наручниках и с кляпом во рту. Его шатало из стороны в сторону, он стонал и, когда с него сняли все путы, немедленно бросился к краю пирса и, вцепившись в ближайший кнехт, изверг из себя мощнейший поток рвоты.

Он все еще пытался отдышаться, когда к нему подошел Шеф. Он протянул Девятипалому тряпку, чтобы тот мог утереть лицо, и прижал дуло револьвера к его виску.

– До чего жалкое зрелище, – произнес он.

Через минуту, когда Макгреево зеленоватое лицо стало чище, Боб и еще один тип подтолкнули его ко мне и повели нас в сторону отмели.

Я присмотрелся к Макгрею. Скулы были разбиты, на запястьях виднелись ссадины от наручников, и он шел, слегка прихрамывая. Волосы были всклокочены – ничего нового, и переодеваться он явно не стал, гордо оставшись все в том же смятом, грязном и местами порванном пальто.

Оглядев меня, он сморщил нос.

– Ох, посмотрите на него, какой весь чистенький и свежий.

– Зря ты не переоделся в их вещи, – шепнул я.

– Да пусть они в задницу катятся, – рявкнул он – его проклятье разнеслось над отмелью, словно эхо от выстрела.

Мы шли по присыпанному снегом песку, пока отмель внезапно не сменилась густым хвойным лесом.

Три юные служанки в теплой зимней форме, хихикая, носились друг за дружкой, но, заметив нас, остановились и выстроились в ряд. У каждой было по большой корзине, в которые они собирали алые грозди боярышника и хвойные ветки, явно собираясь сплести венки. Меня осенило, что сегодня сочельник.

Мы дошли до второго, более узкого, пирса, за которым лес сменился аккуратной расчищенной прогалиной. Идеально круглая, огороженная густой, почти монолитной порослью, эта поляна напомнила мне укрытие ведьм в катакомбах Йорка.

Однако в центре ее вместо костра высился просторный шатер наподобие тех, что бывают у махараджей. Толстая парусина, выкрашенная в ярко-красный цвет и увешанная золотыми кистями, была крепко прибита к земле, а из купола торчали три дымящиеся печные трубы.

Шатер покоился на двух слоях камышового настила, которым также была выложена широкая тропа – та вела к экипажу, стоявшему неподалеку. Вокруг носились двое мальчишек, чья единственная задача заключалась в том, чтобы распугивать чаек и прочих вредителей, ибо от шатра исходил приторный аромат пудинга на сале.

Худосочный лакей, буквально кожа да кости, стоял, дрожа от холода, в нескольких ярдах от входа в шатер.

– Премьер-министр, – сказал он, отвесив глубокий поклон. – Ее величество вас ожидает.

Он взглянул на нас с Макгреем с тенью сочувствия. И подозвал мальчишек, которые помогли ему отвязать и оттянуть портьеры, походившие на театральный занавес.

Пока они занимались этим, Шеф, удерживая револьвер меньше чем в дюйме от глаз Макгрея, шепнул ему:

– Дай мне повод вышибить тебе мозги, Девятипалый. Умоляю, дай…

И тут нас окатило волной горячего, насыщенного пряными ароматами воздуха, словно кто-то открыл окно в экзотическую восточную страну. Внутри палатки камышовый настил был прикрыт толстым персидским ковром. В центре, прямо перед печками, стоял массивный письменный стол красного дерева, также застеленный пестрой материей. Все пространство на нем занимали книги, ящики с документами, перья, портреты в рамках, чайный сервиз и серебряное блюдо с горой сладостей.