Танцы марионеток

Решение он принял тут же. Девушка сидела, отвернувшись от него, ее спутник тоже, и Сергей не стал терять время: за несколько шагов преодолел расстояние до колонны, проскользнув за спиной дочери Тогоева, и опустился на легкий алюминиевый стул, бесшумно поставив перед собой поднос. Теперь пара была справа от него; Бабкин не мог видеть их, но зато слышал отлично. В чем он убедился, стоило парню в спортивном костюме открыть рот.

– Так не пойдет, – протянул слегка гнусавый голос, растягивая гласные. – Мне рисковать не с руки, сама понимаешь.

– Какой у тебя риск? – спросила Юля, понизив голос. – Старуху в подъезде по голове стукнуть? Код от двери я тебе скажу. Подъезд огромный, полутемный, там где хочешь можно спрятаться. Да и не войдет никто! Опасаешься, что тебя заметят? Трусишка ты, Леш! Каким был, таким и остался. Я помню, ты даже списывать у меня боялся.

– Да не… Я ж тебе сказал: половина суммы сразу – и никаких разговоров. Получит твоя бабулька кирпичиком по темечку. Да не стремайся ты, что завертелась?

– А ты погромче не можешь орать? – зашипела девушка.

– Могу и погромче.

По голосу парня Бабкин понял, что тот ухмыляется.

– Я тебе объяснила двадцать раз: нет у меня половины денег, понимаешь? Я их получу только после ее смерти.

– А с чего ты взяла, наследница, что бабулька деньги тебе оставит? Если вы так друг друга любите, что ты хочешь ее раньше времени на тот свет отправить? Или она уже в маразм впала?

– Не твоего ума дела, – огрызнулась Сахарова.

– Да ладно тебе, Юль, не кипятись! Сама подумай: я свою работу сделаю, а потом окажется, что никаких денег и нету. И что тогда? Тебя, что ли, в подъезде подстерегать?

Он рассмеялся, очень довольный своей шуткой.

«Да ты, друг, весельчак, – мысленно сказал за колонной Бабкин, начисто забыв про кофе при первой услышанной им фразе Сахаровой. – Где же тебя, такого веселого, нашла дочь Олега Борисовича? Не из Америки ведь привезла…»

– Она меня терпеть не может, хоть и делает вид, что помогает, – помолчав, отозвалась Юля уже спокойнее. – Благодетельница, мать ее! Но других родственников, кроме меня, у нее нет. Завещание я своими глазами видела, можешь мне поверить.

– И что – все тебе оставлено?

– Не все. Часть. С ней подруга живет, старая развалина, и Марта хочет ее обеспечить на случай, если раньше умрет.

– Предусмотрительно.

– Даже половина – это много, можешь мне поверить. Знаешь, сколько раз старуха замуж выходила? У нее дома в сейфе такие драгоценности хранятся, какие ты только в Алмазном фонде видел. Думаешь, на что она квартиру содержит, шубы покупает, по театрам ходит? Коллекцию свою распродает понемногу. На одно кольцо с топазами, которое она каждое утро надевает, можно полгода безбедно жить где-нибудь в Швейцарии.

– Так, может, проще цацки взять, а? Ты мне дверь откроешь, а код от сейфа старуха от страха сама скажет. Чего ты кривишься-то? Такие дряхлые вешалки больше молодых за жизнь цепляются! А выход на нужных человечков, которые помогут камешки продать, у меня найдется…

– Леша, ты бы не умничал, а? Допустим, возьмем мы драгоценности – и что дальше? Твои «нужные человечки» сдадут тебя с потрохами, когда увидят, что именно ты им принес! А милиция, думаешь, ничего не заподозрит, когда выяснится, кто тебя в квартиру пустил? Нет, нужно действовать проще и вернее.

Звякнула ложечка, упавшая на пол, и следом за недовольным сопением Бабкин услышал:

– Ты, Леша, решай, помогаешь мне или нет. Твоя работа простая, и никто тебя не заподозрит, а я себе алиби обеспечу. Гонорар получишь через полгода. А если хочешь сразу заработать, то иди ларьки грабить – вот тебе и быстрые деньги.

Сейчас она говорила решительно и напористо. «Хорошее словечко „гонорар“, – подумал Бабкин. – На гонорар-то она его и купит». Сергею очень хотелось посмотреть на парня – не потому, что ему было интересно, что в эту минуту отражается на его лице, а потому, что Бабкин не сомневался в ответе. «Как бы мне тебя запомнить…»

– Уговорила, – раздался наконец мужской голос. – Когда поработать-то надо?

– Сначала я все подготовлю. Нужно точно знать, когда она уйдет из дома и когда вернется. Только не вздумай мне звонить, ясно? Я тебя сама найду. Счастливо!

Послышался резкий звук отодвигаемого стула, затем – удаляющиеся шаги. Сахарова ушла. Спустя всего минуту, вздохнув и негромко буркнув что-то себе под нос – что именно, Бабкин не расслышал, – поднялся и ее знакомый. Вскочив, Бабкин пустился быстрым шагом, обогнал его и обернулся, махнув несуществующему знакомому за столиком. Мельком он скользнул взглядом по бледному прыщавому лицу, «фотографируя» его, и отвернулся с равнодушным видом. Все, что ему требовалось, Сергей увидел.

Осталось понять, что же ему делать со свалившейся на него информацией.



– Почему так долго? – недовольно спросила старуха, когда Юлька выложила на стол свежие булочки к обеду. – Уснула по дороге?

– Ждала, пока машину разгрузят, – объяснила девушка. – Зато теплые, Марта Рудольфовна!

– Уберись в гостиной и в кухне и приведи себя в порядок. Нынче вечером сопровождаешь меня в оперетту.

Юлька открыла было рот, чтобы задать вопрос, но спохватилась и промолчала. В оперетту так в оперетту. «Куда скажете, туда и пойду, Марта Рудольфовна».





Глава 7




Возвращаясь домой, Лена размышляла о своей героине. В старухе было что-то ужасно для нее притягательное. «Звериное жизнелюбие, наверное… и такая подчеркнутая забота о себе, нетипичная для советских женщин, – в ее-то возрасте! Она до сих пор садится так, чтобы свет на нее выгодно падал, и со вкусом подбирает украшения, хотя на другой женщине такое количество колец и браслетов смотрелось бы неуместно… И притом вовсе не пыталась произвести на меня впечатление».


Лена всегда проводила несколько встреч со своими персонажами. Биография сама по себе ничего не значит: Елена неоднократно убеждалась, что обладатель самого удивительного «послужного списка» может оказаться скучноватым, замкнутым человеком, интересным лишь в качестве передатчика информации о той реальности, с которой редко сталкивается большинство людей. Для нее было важным другое: как человек разговаривает, как шутит… Как он ест, в конце концов! Марта Конецкая ела быстро, хоть и аккуратно, – как человек, который очень голоден, но старается скрыть это от собеседника. Легко было представить ее управляющейся с палочками в японском ресторане, но еще проще – объедающей куски сочащегося кровью мяса с шампура. В том, что Конецкая – типичный «мясоед», Лена была уверена.

«Нужно будет обязательно спросить ее об этом при следующей встрече», – сказала она себе и остановилась, будто споткнулась. Навстречу ей со скамейки, стоявшей во дворе возле детской площадки, поднялся Вася Ковригин.

Полный, широкоплечий, с вечными своими уродливыми четками, обмотанными вокруг запястья, он улыбался немного растерянно, будто не ожидал, что она появится возле собственного дома. Уголки глаз опущены, как у собак породы бассет-хаунд: когда-то Лена подшучивала над ним, оттягивая ему веки и теребя за ухом, пока он не начинал рычать. Свободная рубашка навыпуск и широкие штаны – Ольга Сергеевна говорила о нем «расхристанный», и это была правда: Вася обыкновенно выглядел так, словно выбежал из дома пять минут назад и застегивался на ходу.

При этом он был очень обаятелен, добродушен и открыт. Человек, замыкавшийся перед любой фотосъемкой, у Ковригина чувствовал себя естественно и свободно. Пару раз Васе удавалось пройти через оцепление, отсеивавшее любопытных, и сделать серию репортажных снимков с места событий, куда других фотографов не пропустили.

– Привет, Лен, – сказал он, вперевалочку подходя ближе. – Как дела?

– Что ты здесь делаешь?

– Тебя жду. – Он пожал плечами и снова улыбнулся по-детски.

Не желая поддаваться ни на его обманчиво легкий тон, ни на улыбку, она качнула головой, словно говоря: «не пытайся, ничего у тебя не получится».

– Ленка, можем мы с тобой поговорить по-человечески, – спросил он. – Бог с ним, с «поговорить»… Но вот на один вопрос ответь мне честно, а?

– Задавай. – Все-таки ее голос прозвучал не так сухо, как ей хотелось бы. Она приготовилась к одному из тех ужасных вопросов «об отношениях», какие задают друг другу лишь люди, у которых больше не может быть никаких отношений, но он спросил совсем другое:

– Почему ты перестала писать, Лен?

К этому она оказалась не готова и сама почувствовала, что бледнеет. Ей всегда с трудом давалось вранье, а лгать Васе было и вовсе невозможно – он начинал смотреть укоризненно, как пес, которого ни за что ни про что обидел любимый хозяин, качал головой, словно ему становилось неловко за врушку, и разве что сам не краснел. Даже понимая, что все это не более чем игра, Лена не могла сказать ему неправду.

– Я знаю, что у тебя был готов сюжет новой книги. – Ковригин сделал к ней шаг, Лена отступила назад. – Я знаю, что ты очень хотела ее написать. – Еще шаг навстречу. – Так почему же ты этого не сделала? Тебе кто-то угрожал?

Она отрицательно покачала головой.

– Тогда в чем причина?

– Ты подстерег меня возле дома, чтобы поговорить именно об этом?!

Он кивнул, и прядь волос упала ему на глаза. По-мальчишески сдув ее, Ковригин проехался растопыренной пятерней по волосам, и этот знакомый жест больно отозвался в ней. Когда-то Вася казался ей неуклюжим… Потом об этом было смешно вспоминать: разве естественные люди могут быть неуклюжими?

– Да, я подстерег тебя возле дома, чтобы поговорить об этом, – с улыбкой добавил он, не удовлетворившись кивком. – Не в редакции же тебя подстерегать. Ты там такая… как лошадь перед скачками. Я каждый раз боюсь, что ты меня затопчешь.

– Какое тебе дело до того, что происходит в моей жизни?

– Сам удивляюсь. – Он пожал плечами, и на лице его появилась растерянность, словно он и впрямь этого не понимал. – Но вот есть дело – и все тут.

– Васька, неужели ты хочешь получить премию, обещанную за раскрытие этой страшной тайны?

Сарказм помог ей собраться, но ненадолго. Ровно до той секунды, пока Вася не наклонился к ней, не заглянул в глаза.

– Я хочу помочь тебе. Я всего лишь хочу помочь, дружок.

Самое ужасное заключалось в том, что голос его был искренен. И глаза смотрели так честно, словно он никогда прежде ее не обманывал. Прочно забытое словечко «дружок», которым он всегда ее называл – ласково, как ребенка, – заставило ее на секунду окунуться в воспоминания о том времени, когда почти каждый ее день начинался с его телефонного звонка и этого слова.

«Рассказать ему все, и будь что будет. Васька умный и добрый, он поймет и поможет». В ней выросло и крепло убеждение, что единственный человек, которому она может сказать правду, сейчас стоит перед ней.

Почувствовав ее настроение – он всегда его чувствовал, – Вася взял ее под руку и повел к той самой скамеечке, на которой ее дожидался. Усадил, сам присел на корточки перед ней и потребовал:

– Рассказывай.

Она посмотрела на его участливое лицо и не выдержала.

– Понимаешь… Дело в том, что после пятой книги…

– Лена!

От громкого окрика и он, и она вздрогнули, обернулись. От подъезда к ним шла Ольга Сергеевна – лицо красное, возбужденное, в руке клетчатая продуктовая сумка, которую она хранила лет пятнадцать, если не больше – не любила шуршащие пакеты. При виде матери Лена почувствовала одновременно облегчение и боль. Так она и знала… Так она и знала, что у нее не получится никому ничего рассказать.

– А я тебя увидела, как только из подъезда вышла, – думаю, ты или не ты, – подойдя, заторопилась Ольга Сергеевна. – Здравствуйте, Вася. Леночка, ты мне не поможешь? Я в магазин, у меня сумка будет тяжелая – помоги донести, пожалуйста.

– Конечно, мам, – покорно согласилась Лена, вставая. – Извини, Вась. В другой раз.

– А можно я помогу донести сумку? – вмешался Ковригин. – А потом мы с тобой, Лен, договорим.

Ольга Сергеевна виновато улыбнулась:

– Простите, я хотела кое-что обсудить с Леной по дороге. Тет-а-тет. Но если я помешала вашему разговору, то я, конечно, пойду…

– Что ты, мам! Я тебе помогу, пойдем вместе. Увидимся, Вась.