Там, где нет места злу

__________


На телеобращение откликнулись очень быстро. К двум тридцати, когда Барнаби и сержант Трой вернулись из столовой в дежурку, поступило уже несколько звонков. Все еще погруженный в приятные воспоминания о гастрономических изысках прошлого вечера, старший инспектор съел очень легкий ланч и потому сохранил ясную голову и был полон энергии.

Барнаби уселся за стол в прекрасном настроении, частично оттого, что подтвердилось его предположение: Энн Лоуренс действительно шантажировали. (По крайней мере, так он думал.) Она явно готовилась заплатить. По крайней мере, однажды, а возможно, и дважды. Для чего иначе брать в банке столь крупные суммы? Скорее всего, шантажист снова потребовал денег.

Старший инспектор еще раз вспомнил свой краткий разговор по телефону с ней в понедельник. Она казалась спокойной, даже бодрой. Сказала, что очень хочет с ним поговорить. Эти слова и ее намерение вернуть в банк деньги свидетельствуют о том, что она решила не платить шантажисту, а также собиралась рассказать полиции обо всем, что случилось.

Барнаби ворчал себе под нос что-то о превратностях судьбы, когда в дежурку вошел сержант Трой с огромной пачкой бумаг.

— Какие новости вы хотите услышать сначала, сэр, плохие или хорошие?

— Вот чего я точно не хочу, — огрызнулся Барнаби, — так это дурацких игр. Или избитых фразочек, которые я слышал тысячу раз и которые не понравились мне с самого первого раза.

— Ясно. Так вот, хорошие… — Сержанта прервал еле сдерживаемый рык. — Простите. Итак, у нас девять звонков. Все, думаю, вполне правдивы, потому что описания велосипедиста не сильно разнятся. У нас даже есть его видео…

— Видео? — Взволнованный Барнаби хватил кулаком по крышке стола. — Тогда он попался!

— В магазине мужской одежды «Топ гир», рядом с «Мягкой туфелькой», есть пара мобильных камер. Одна контролирует магазин изнутри, другая — дверь и небольшой участок тротуара за ней. Наш велосипедист попал в ее поле зрения, когда съезжал с тротуара на дорогу. — Трой перевернул последнюю страницу и положил бумаги на стол шефу. — Видео нам привезут.

— Когда есть такая хорошая новость, какие же могут быть плохие? — спросил Барнаби.

— У мужчины небольшой рюкзак на спине, а одет он в черное с ног до головы. Перчатки, вязаная шапка, леггинсы. — Трой наблюдал, как шеф примет это известие. Ага, откинулся на спинку кресла и отдувается. Еще бы, тут кто угодно начнет отдуваться. — Значит, все шмотки, которые Джексон достал из стиральной машины…

— …и на которые криминалисты, — Барнаби потянулся к телефону и стал яростно тыкать пальцем в кнопки, — уже убили большую часть суток…

— …ничего нам не дадут. — Трой смотрел на шефа с сочувствием. — Как думаете, почему он выбрал классическую одежду террориста? Почему просто не взял что-нибудь из платяного шкафа?

— Он так развлекается. Надеялся, что мы подумаем: ага, этот малый поторопился со стиркой, значит, это те самые джинсы. И та самая майка.

«Мы так и подумали», — вспомнил сержант Трой, но промолчал, только заметил:

— Умный, гад!

— Да не умный он! — Это был почти крик. В их сторону повернулось несколько голов, клавиши на несколько секунд перестали клацать, смолкли телефонные разговоры. Это непрошеное внимание Барнаби раздраженно пресек яростным взмахом руки. — Он хитрый, — проговорил старший инспектор уже гораздо спокойнее. — А еще порочный и жестокий. Но не умный.

— Да, сэр.

— Человек, который провел двенадцать из своих двадцати трех лет в судах, следственных изоляторах, исправительных учреждениях для несовершеннолетних преступников, в тюрьме, наконец, не может быть умным. Запомни это!

— Да, — снова повторил Трой, на этот раз с большей убежденностью в голосе.

— Привет, Джим! — произнес Барнаби в телефонную трубку, когда она возмущенно заверещала. — Послушай, мне очень жаль, но весь этот материал по делу Лезерса, который мы прислали вчера…



К середине дня, который последовал за нападением на Энн Лоуренс, Ферн-Бассет пришел в сильное волнение. И для этого имелись причины. Накануне вечером в деревню приехал незнакомец на синем «эскорте», припарковался у края лужайки и сидел в машине, читая газету. Очень подозрительно, если не сказать больше. Когда стемнело, он был все еще здесь.

Утром деревенские жители с облегчением и, приходится признать, некоторым разочарованием обнаружили, что он исчез. Потом его видели уже в другом месте, ближе к церкви. На этот раз чужак пил из фляги-термоса и курил. Позже он вылез из машины и прошелся, не отвечая на вежливые приветствия жителей ничем, кроме краткого кивка.

«Соседский присмотр»[50] — это про Ферн-Бассет. Но присматривать пришлось недолго, в «Эмпориуме» было решено, что залетный жулик изучает обстановку. Кражи, несмотря на бесконечно изобретательные и дорогостоящие предосторожности, дело обычное, так что решили позвонить местному полисмену.

Участок констебля Колина Перро включал в себя четыре деревни. Но именно с этой мороки у него было больше, чем со всеми остальными, вместе взятыми. И больше всех донимали констебля представители «верхов». Эта братия не желала мириться с малейшим отступлением от того, что считала приемлемыми социальными нормами. Однажды поздно ночью к нему поступила жалоба, что кто-то устроил в деревне рок-концерт. Он отмахал на мотоцикле девять миль под проливным дождем, и для чего? Чтобы обнаружить, что в одном из муниципальных домов играет музыка, притом вдвое тише, чем каждую ночь у него за стенкой.

— Делать им нечего, вот и бесятся с жиру, — ворчал Колин себе под нос, слезая со своего БМВ и заводя его в стойку.

Он вошел в «Эмпореум», послушал народ, вышел и направился к пресловутому автомобилю. Все покупатели и персонал высыпали во двор и наблюдали, как констебль Перро стучит в стекло машины и оно тут же опускается.

— Ну, какова обстановка? — осведомился отставной бригадный генерал Дампьер-Джинс, уважаемый в деревне человек, глава приходского совета, когда полицейский вернулся.

— Государственная топографическая служба, — отрапортовал Перро, — что-то связанное с топографической съемкой.

— Вполне правдоподобно, — оценил генерал. — Вы проверили его документы?

— Разумеется, — с некоторым раздражением отозвался констебль. Он не любил, когда его учили работать. — У него есть полномочия.

— Тогда почему этот тип не выходит из машины и не занимается топографической съемкой, вместо того чтобы торчать в машине, как чучело бизона?

— Их должно быть двое, — пояснил Перро. — Второй задерживается. — Произнося эти слова, он уже заносил ногу, чтобы оседлать мотоцикл. Потом нажал на педаль газа и умчался прежде, чем деревенская общественность успела снова вцепиться в него.


Удирая от толпы, Перро гадал, повезет ли копу в «эскорте», свалит ли по-быстрому тот скользкий гад из большого дома. А еще поблагодарил свой счастливый талисман, кроличью лапку, за то, что это не ему предписано торчать на лугу, пока коров домой не погонят.



В тот же день, позднее, Хетти ненадолго заглянула в коттедж «Тутовник». Она оставила Кэнди крепко спящей в корзинке. Прихлебывая странный чай цвета соломы (надо признать, довольно приятный на вкус), она не отказалась и от второго куска глазированного имбирного кекса.

— Я слышала, он как-то связан с сельским хозяйством.

— Не думаю, дорогая. По моим сведениям, он кто-то вроде картографа. Рельеф местности или что-то в этом роде.

На сем тема человека в машине была исчерпана. И они вернулись к тому, с чего начали. Это было куда интереснее, чем род занятий незнакомца, и, разумеется, волновало их гораздо сильнее. Что происходит в старом доме викария?

— Я глазам своим не поверила, — говорила Хетти. Она повторяла это уже не в первый раз, но сцена была слишком уж невероятна. И ей все не верилось, что Эвадна хоть на секунду не усомнилась в правдивости ее рассказа. — Ноги на кухонном столе! А бедная миссис Лоуренс, которая и в дом-то ему не позволяла входить, лежит на смертном одре.

— Невероятно, — кивнула искренне расстроенная Эвадна. — О чем только думает Лайонел?

— Какая-то кошка между ними пробежала, — понизив голос, сообщила Хетти. — Она не отнесла ему ланч в кабинет, перед тем как ехать в Каустон. Такого раньше никогда не случалось. Он заперся у себя, а она уехала и оставила все как есть.

— Наверно, они поссорились.

— Надеюсь.

— Хетти!

— Пора уже миссис Лоуренс постоять за себя. Он годами тут всем заправляет. И вот еще что — но это сугубо между нами, — все дело в ее деньгах. Он присосался к ней как пиявка.

Эвадна кивнула. Вся деревня знала, что Лоуренсы живут на деньги Энн.

— А когда я уходила, он как безумный рылся в ее столе! Перевернул все бумаги, разбросал их по полу. Физиономия красная, как гребень у индюка! Помяните мое слово, кончится тем, что у него случится удар.

Эти слова напомнили Эвадне спросить Хетти, звонила ли та в больницу.

— Сегодня утром. Они сказали: «Без изменений», но там не всегда всё тебе выкладывают, если ты не близкий родственник. Я им объясняла, что ближе ей, чем кто-либо другой, но их это не проняло. — У Хетти задрожали губы. — Когда она была маленькая, любила приходить ко мне на кухню. Я ее учила печь. Она не признавала готовые вырубки для печенья. Всегда сама придумывала форму. Лепила цветочки, кошек, даже маленькие домики. Я думала, она станет художницей, когда вырастет.

Эвадна подошла к приятельнице и обняла вздрагивающие плечи.

— Как можно быть таким жестоким! — всхлипнула Хетти.

Эвадна покачивала ее, прижав к себе.

— А не помолиться ли нам за нее, Хетти?

— Что?

— Это может помочь.

Хетти была как-то не уверена. «И неудивительно, подумала Эвадна. Бедняжка прожила нелегкую жизнь. Не сразу и вспомнит, за что ей благодарить высшие силы».

— Ну что ж, если вы так считаете. — Хетти начала неуклюже подниматься со стула, но Эвадна мягко удержала ее:

— Нет-нет, не обязательно вставать на колени. Господу важно не это, а наша искренность.

— Но я не знаю, что говорить.

— Не надо ничего говорить. Просто представьте себе Энн, осиянную Божественным светом. И сосредоточьтесь на нем.

Эвадна начала молиться. Хетти усердно представляла себе Энн в лучах Божественного света. У нее получался нимб, как на иллюстрациях к Библии, которые она видела давным-давно, когда ходила в воскресную школу. Что до света, самый яркий источник его, который она могла себе представить, был галогеновый фонарь в саду викария, и он показался ей вполне уместным в данном случае.

Шесть маленьких шерстяных холмиков хранили молчание. Никто из них не осмеливался даже поскрести пол или зевнуть. Пекинесы Эвадны привыкли к таким моментам и прекрасно знали, как надо себя вести.





__________


К шести тридцати вечера Барнаби уже почти два часа сидел, запершись в своем кабинете. Дежурка казалась ему чересчур шумной и беспокойной, даже когда ничего особенного не происходило, а ему сейчас требовалась тишина. Ему нужно было остаться одному и подумать. Изредка заходил сержант Трой с информацией или чашкой крепкого колумбийского кофе.

Полчаса назад он принес очень даже удовлетворительный отчет криминалистов по «хамберу» Лоуренсов. Черная блестящая ацетатная нить прицепилась к потертому коврику, выстилающему багажник. Обнаружились и фрагменты гравия с налетом белого вещества, оказавшегося садовой известью. В этом не было ничего особенного. Несомненно, Энн Лоуренс не раз и не два возила мешки с известью из садового центра, но если гравий окажется идентичен тому, что остался на обуви велосипедиста, это будет уже кое-что.

Вся беда в том, что нет у них обуви велосипедиста. Ни обуви, ни одежды, ни велосипеда. Поиски пока не дали результатов. Но, учитывая стесненность во времени, все это он должен был оставить где-то неподалеку от деревни.

Как только стали поступать звонки о человеке в черном, два офицера были отправлены на квартиру Джексона для поисков одежды и сумочки Энн Лоуренс. Ни того, ни другого они не нашли. Следовательно, Джексон держал сменную одежду либо в рюкзаке, либо там, где планировал оставить велосипед. Сумочка не могла просто исчезнуть. Вскоре после того, как копы покинули квартиру, в участок позвонил Лайонел Лоуренс с бессвязными жалобами на полицейский произвол.