Там, где нет места злу

— Попробуйте-ка меня выгнать.



Встреча Барнаби с Ричардом Эйнсли была назначена на десять часов. Полицейских провели в кабинет и предложили чаю, от которого Барнаби отказался. У банковского служащего было скорбное лицо, приличествующее обстоятельствам.

— Ужасно… Мне до сих пор трудно поверить. — Его потрясение явно было искренним. И причина стала ясна из следующей фразы: — Я знаю эту семью тридцать лет. Энн, то есть миссис Лоуренс, было семь, когда я стал вести дела ее отца.

Барнаби не знал этого раньше и обрадовался, узнав. Возможно, это подольет воды на мельницу расследования.

— Тогда я не сомневаюсь, что вы будете вдвойне рады помочь нам, сэр.

— Конечно, я готов. Но чем я могу быть полезен? Случайная жертва, зверское нападение…

— Мы не уверены, что это была случайность.

— О! — Выражение лица Эйнсли сразу изменилось. Стало очень настороженным и даже тревожным. Он потянул носом, как будто принюхиваясь, и пристально посмотрел на полицейских, словно ожидал обнаружить флюиды преступления, все еще витающие вокруг них.

Что ж, не такая уж редкая реакция. Барнаби ободряюще улыбнулся:

— Заверяю вас, что все вами сказанное останется строго конфиденциальным.

— А-а… — Ричард Эйнсли с опаской посмотрел на Троя, который сидел у двери, скромно пристроив блокнот на колене. — Ну что ж…

Барнаби, что называется, бросился головой в омут:

— У нас есть основания полагать, что миссис Лоуренс шантажировали.

— Так вот почему…

— Что «так вот почему»?

Но Эйнсли уже спрятался в раковину, как улитка:

— Вы должны понимать, старший инспектор, финансовые дела моей клиентки…

— Прямо сейчас, когда мы с вами разговариваем, миссис Лоуренс делают операцию по важным жизненным показаниям. И нет никакой уверенности, что исход будет удачным. Конечно, я могу обратиться за ордером в магистратский суд и лишь потом вернуться за информацией, которую вы не хотите мне предоставить. Но время в данном случае не просто дорого — оно бесценно. Я очень прошу вас оказать нам содействие.

— Да, я понимаю. Ах, все это так ужасно… — Он в отчаянии стиснул руки, потом открыл свой ежедневник и нашел нужную дату. — Энн приходила ко мне в субботу двадцать второго августа, утром. Она хотела взять под залог дома пять тысяч фунтов. Это, конечно, возможно. Дом викария стоит немало. Но доход у нее скромный, и я обеспокоился, сможет ли она регулярно погашать долг. Когда я заикнулся об этом, она впала в истерику, что, естественно, обеспокоило меня еще больше. Она уже сняла тысячу фунтов с текущего счета.

— Когда это было, сэр?

Ричард Эйнсли почти забыл о сержанте Трое, а тот спокойно делал свои записи. Эйнсли снова сверился с ежедневником:

— В среду девятнадцатого. — Потом он вновь повернулся к Барнаби: — Я записал дату на всякий случай, если надо будет напомнить о займе в следующую встречу с ней.

— Итого шесть тысяч?

— Да. И оба раза она настаивала, чтобы сумму выдали наличными. К тому же была очень взволнована. Я испытал такое облегчение, когда узнал вчера, что она намеревается привезти деньги обратно.

— Что?!

— Она позвонила утром, около половины одиннадцатого. — Эйнели улыбнулся, довольный произведенным эффектом. Даже в таких странных обстоятельствах человеку это нравится, ничего не поделаешь. — Энн попросила аннулировать кредитный договор и обещала вернуть деньги в тот же день. Ах!..

«Вот именно, что „ах“», подумал Барнаби, наблюдая, как бумеранг вернулся к банкиру.

— Человек, который напал на нее?..

— Боюсь, что так, — кивнул старший инспектор. — Когда она сказала «все деньги», то имела в виду все, что вообще получила, или только пять тысяч?

— Боже милостивый! Ну и положение. Мы же никогда не сможем их вернуть. Что скажут в головном офисе!

— Мистер Эйнсли!

— А?..

— Пять или шесть?

— Я не знаю. О, это ужасно! Ужасно.



Экономия на правде стала неотъемлемой частью жизни Луизы так давно, что уже годы прошли с тех пор, как она это заметила. Значительная часть ее рабочего дня состояла из вранья. Конечно, мысленно она этого так не называла. В конце концов, кто ведет себя иначе в мире финансов? Брокеры, биржевые аналитики, финансовые консультанты — все готовы скрыть или исказить то, что представляется им истинным положением вещей, чтобы проникнуть в вероломные замыслы других. Поэтому ей ничего не стоило солгать по телефону регистратору больницы Сток-Мэндевилл. Сейчас она подошла к стойке и назвала свое имя.


— Миссис Форбс?

— Да, это я. Я звонила вам.

— Ах да! Ваша сестра на третьем этаже. Поднимайтесь на лифте, а я предупрежу их, что вы пришли. — Регистратор, хорошенькая азиатка, добавила: — Я вам так сочувствую. Все это просто ужасно.

— Вы очень добры.

Луизу встроила медсестра, повторила практически те же самые слова и провела посетительницу по длинному тихому коридору. Слышно было, как скрипят на линолеуме туфли сестры. Она открыла дверь палаты в самом конце коридора, и они вошли.

Луиза сбилась с шага. Сердце прыгнуло и вдруг бешено забилось. Непонятно почему, на нее напал ужас. Энн совершенно неподвижно лежала на узкой металлической кровати. Строго по центру, заметила Луиза. Одинаковое расстояние отделяло ее худые плечи от краев кровати с обеих сторон. Так можно уложить только бесчувственное тело. Удовлетворить присущее людям стремление к упорядоченности и симметрии.

Палата была полна голубым светом. Приборы гудели, и довольно громко. Луиза увидела два компьютерных экрана, один — с мерцающей зеленой кривой, то щетинящейся острыми пиками, то сглаживающейся, привычная для любителей больничных сериалов картина.

Около кровати стоял единственный стул офисного типа, с обитым твидом сиденьем и трубчатыми хромированными подлокотниками, но Луиза не села. Она стояла в ногах кровати и смотрела. И не высмотрела ничего, что можно было бы назвать признаками жизни. Луиза никогда не видела мертвых, но, надо думать, именно так они и выглядят. В лице у Энн, насколько его удавалось разглядеть из-за бинтов, не было ни кровинки. Ее грудь не поднималась и не опадала. Туго натянутая простыня с больничной печатью в углу не шевелилась. От катетера в вене тянулась трубка к бутылке на капельнице. Еще одна трубка была вставлена в рот, и третья, раздвоенная, — в ноздри.

Встревоженная Луиза повернулась к сестре:

— Но она не дышит.

— Она на искусственной вентиляции. Вы уже говорили с доктором Миллером?

— Нет. — Луиза почувствовала, как сердце перевернулось в груди. — А надо?

— Сканирование мозга выявило тромб. Сегодня ее будут оперировать.

— Какие у нее шансы?

— Очень хорошие. Миссис Лоуренс в прекрасных руках.

Луиза встревоженно оглядела пустую палату:

— Разве тут не должен все время кто-то дежурить?

— Кто-то — это почти все. Не волнуйтесь, за ней наблюдают. Малейшее изменение в дыхании, сердцебиении, пульсе, давлении — и мы бьем тревогу.

Луиза принесла цветы из сада у дома викария. Не стала спрашивать разрешения, а просто пришла с секатором и нарезала цветов, которые Энн особенно любила: штокрозы, абрикосовые и кремовые наперстянки, несколько последних роз с поникающими побегами и бледными венчиками, испускающими сильный мускусный аромат. Она даже не взглянула на дом, и никто не вышел, чтобы ей помешать.

Когда она сначала позвонила справиться о самочувствии Энн, ей сказали, что в больницу пускают только близких родственников. А Лайонелу, живущему в своем эгоцентричном мирке, и в голову не придет принести жене хоть какой-нибудь цветок, не говоря уже о том, чтобы выбрать ее любимые.

Теперь, глядя на подругу, Луиза поняла, как абсурден ее порыв. Она просто до конца не представляла себе, насколько Энн плоха. Ей казалось, вот Энн, отлучившаяся из палаты, войдет (может, даже во время визита приятельницы), войдет на своих ногах и вдруг увидит цветы. Или, даже будучи без сознания, вдруг ощутит пьянящий аромат роз, за которыми с такой любовью ухаживала.

«Дура, какая же я дура», — ругала себя Луиза, присев у кровати. Она взяла руку Энн и чуть не уронила ее от испуга. Рука была холодная, безжизненная. И все же Энн была еще тут. Что бы это ни было, то, что исчезает после смерти человека, его суть, суть Энн, — она была еще здесь.

Луиза почувствовала, что должна что-то сказать. Кто осмелится утверждать наверняка, что Энн ее не услышит? Она перебирала в уме разные фразы, но все они казались ей излишне мелодраматичными. Все, что приходило на ум, было банально, достойно мыльной онеры: «Я здесь, Энн. Это Луиза. Ты меня слышишь? Мы все думаем о тебе. Все за тебя волнуются. Передают тебе привез. Ты поправишься» (последнее — вершина дикого, абсолютно идиотского оптимизма).

Луиза так ничего и не сказала. Просто поцеловала Энн в щеку, слегка пожала безжизненную ладонь и постаралась не думать о том, что скрывает тугая повязка.

Это сделал Жакс. Факт. И она, Луиза, видела, как он убегал. Только так драпал. Но Вэл говорит, что это невозможно. Что он был с Жаксом, когда совершалось преступление. Этого не могло быть. Но ведь не станет же ее брат покрывать этого человека, когда речь идет о таком жутком злодеянии?

Неужели она ошиблась? Луиза прикрыла глаза, снова представила себе тот момент, когда уже собиралась открыть дверцу машины и вдруг в зеркале возникла и тотчас пропала темная фигура. Это произошло очень быстро, как молния сверкнула. И все-таки она была уверена.

Может быть, она думала о Жаксе тогда. Это весьма возможно. В последнее время она редко думает о ком-то другом. А не могла ли физиономия Жакса наложиться на лицо промелькнувшего велосипедиста? Сознание иногда способно выкидывать и не такие шутки, может обмануть, запутать. Мы все верим в то, во что хотим верить.

Дверь открылась с тихим шорохом. Сестра, виновато улыбаясь, объяснила, что персоналу нужно подойти к миссис Лоуренс.

Луиза встала и, перед тем как выйти, указала на цветы:

— Пожалуйста, не мог бы кто-нибудь…

— Их поставят в воду, не волнуйтесь. — Потом, явно испытывая неловкость, сестра сказала: — Мы сообщали мистеру Лоуренсу о состоянии его жены. Я подумала, может быть, он… так расстроен…

— Простите? — На лице Луизы отразилось полное недоумение.

— Почему-то он не приходит навестить ее. И даже не звонит.

Проезжая через Каустон, Луиза поняла, что не хочет домой. Она просто не могла видеть Вэла после того, как только что видела Энн. Не могла делать фальшивое лицо и притворяться, будто беспокоится о будущем чудовища, разрушающего их жизни. И еще она сомневалась, что сможет скрыть свою злость на мужа Энн, который проявляет подобную черствость.

Был уже час дня, и она решила поесть в городе. Инстинктивно избегая паркинга, Луиза приткнула свой ярко-желтый «сейченто» на узенькой улочке, хотя и рисковала вляпаться в штраф.

В Каустоне было всего два кафе. Одно — «Закусочная Минни» — невозможно манерное. В «Мягкой туфельке» попадались жирные ложки. Луиза остановилась на «Орле с распростертыми крыльями», он входил в «Путеводитель по хорошим пабам», и там вполне прилично кормили. Обеденный зал был наполовину пуст, что естественно в будний день.

Здесь были газеты, и она попыталась почитать раздел искусств в «Гардиан», потягивая «Гиннесс» и ожидая, когда ей принесут порционный пудинг с говядиной и почками, тушеную капусту и картофельные крокеты. Трудно было сосредоточиться на музыке и театре. Этот мир, который еще совсем недавно составлял существенную часть ее жизни, теперь казался далеким, как планета Марс.

В противоположном конце бара на стенке висел портативный телевизор, тихо играла музыка. Потом начались местные новости, Луиза отложила газету и, прихватив свой стакан, подошла к телевизору, чтобы лучше расслышать. Женщина в штатском от имени полиции обращалась за помощью к жителям в связи с вчерашним происшествием в Каустоне. В три часа дня на Дентон-стрит был похищен велосипед марки «пежо». Предполагается, что человек, похитивший его, поехал по направлению к Грейт-Миссендену. Возможно, эта кража связана с более серьезным происшествием. Она продиктовала телефон. Луиза записала.