Тайна замка Роксфорд-Холл

— Что такое вы хотели показать мне, сэр? — спросила я, не в силах подавить страх, дрожью отдававшийся в моем голосе.

Выражение его лица трудно было прочесть из-за скрывавших его бороды и усов, но мне показалось, что я разглядела в глазах доктора искорки усмешки. Глаза его были такими темными, что радужки почти сливались со зрачками, — настолько они казались черны. Я подумала, что это, возможно, и есть результат причиненного ему увечья.

— Несколько минут тому назад я нашел ваши замечания весьма стимулирующими, побуждающими к действию, — сказал он, спокойно проигнорировав мой вопрос. Его голос показался мне более глубоким и звучным, чем я его помнила. — Вы сказали, как мне представляется, что обладаете доказательствами того, что скорее Магнус, а не Элинор Роксфорд является виновной стороной, однако вы связаны обязательством хранить тайну… Я не мог не задуматься над тем, кому же вы могли дать такое обязательство.

— Я не могу сказать вам это, сэр.

— Вот именно, мисс Лэнгтон. Только мне пришло в голову, что — если бы вам удалось отыскать Элинор Роксфорд — сохранение тайны было бы в высшей степени оправданно, поскольку ей по-прежнему грозит смертная казнь.

Он говорил вполне любезным, даже не очень серьезным тоном, но в его голосе звучало еще и что-то вроде насмешки. В раме двери он, казалось, высился надо мной, словно башня.

— Вы глубоко заблуждаетесь, сэр. — Я не решалась попросить его дать мне пройти, опасаясь, что он откажется.

— Понимаю. — Взгляд его переместился с моего лица к кроватке в ее унылом алькове. — А что, как вы полагаете, стало с ребенком?

Сердце у меня сжалось, и на миг язык прилип к гортани.

— Я не могу, сэр… Вы не должны заставлять меня. А теперь, прошу вас…

— Мисс Лэнгтон, выслушайте меня. Ваше желание доказать, что Элинор Роксфорд невиновна, весьма похвально, но предположим, что вы не правы. Женщина, способная убить своего ребенка, способна на что угодно.

— Но она не…

— Вы, кажется, вполне уверены в этом. Я заверяю вас, мисс Лэнгтон, что, утаивая важные сведения, вы подвергаете себя серьезной опасности. Если вы правы и Магнус Роксфорд жив и на свободе, у него есть прямой интерес заставить вас замолчать. То же относится и к Элинор Роксфорд, если она совершила все эти преступления. Спросите себя, мисс Лэнгтон, почему это Уайтчепелский убийца ухитрился избежать поимки, притом что его подкарауливают в Лондоне все и каждый? Не потому ли, что этот убийца на самом деле — женщина?

— Не можете же вы всерьез предполагать, сэр, — сказала я, отстраняясь от него как можно дальше, — что Элинор Роксфорд…

— Я этого не утверждаю, мисс Лэнгтон. Я говорю лишь, что женщина, убив один раз, может быть так же безжалостна, как любой мужчина, и способна еще более искусно обманывать тех, кто ее окружает. Вот почему я настоятельно прошу вас довериться кому-то — мне, например, как эксперту по оценке доказательств и улик при расследовании преступлений. Разумеется, все, что вы мне скажете, я буду считать сведениями строго конфиденциальными: более того, я буду счастлив явиться по вашему поручению в Скотленд-Ярд, и тогда ваше имя может вообще никак не фигурировать в этом деле. В интересах правосудия и справедливости, мисс Лэнгтон, а также вашей собственной безопасности я прошу вас довериться мне.

Голос его звучал теперь мягче, и, в то время как он говорил, взгляд его темных глаз был устремлен мне прямо в глаза. На миг мне показалось, что довериться ему будет самым разумным шагом на свете. Но даже закутанная в дорожный плащ, я вдруг ощутила, что меня опять начала бить дрожь, а доктор Давенант все еще стоял между мной и дверью.

— Благодарю вас, сэр, но теперь вам придется извинить меня; я обязательно… подумаю над тем, что вы мне сказали.

— Конечно, мисс Лэнгтон.

Он поклонился, шагнул назад, в коридор, и дал мне пройти.



Встревоженная этой встречей, я отправилась искать Эдвина и обнаружила его на галерее: он стоял в дальнем ее конце и с расстроенным видом разглядывал вход в убежище священника.

— Почему вы не сочли возможным довериться мне? — спросил он, когда я к нему подошла. — Неужели вы думали, что я тоже не поверю вам?

— Да нет, — ответила я. — Все это пришло мне в голову только вчера вечером.

— И вы не можете мне больше ничего сказать?

Я колебалась.

— Наверное, могу, — сказала я, — только не там, где нас смогут услышать другие. А чем вы заняты?

— Здесь что-то не так, — ответил он. — Внутри это убежище не больше, чем поставленный стоймя гроб: запертый в нем человек не мог бы выдержать дольше чем несколько часов, а ведь большинство таких тайных убежищ строились для того, чтобы можно было прятаться в них много дней, а то и недель кряду. Если бы только у меня было время… Но экипажи должны прибыть с минуты на минуту.

Я уже готова была предложить, чтобы мы с ним задержались здесь на некоторое время, когда решение было выхвачено из наших рук Сент-Джоном Вайном, явившимся сообщить, что прибыл только один из экипажей: у другого на полдороге из Вудбриджа сломалась оглобля. Мы спустились следом за ним вниз по лестнице и вышли на заросший сорной травой двор перед домом, где доктор Давенант — глаза его снова скрывались за темными очками — беседовал с Верноном Рафаэлом. Туман окутывал даже самые близкие к дому деревья; воздух был тих, но так холоден, что казалось, дыша, мы вдыхаем острые осколки льда. Разумеется, все хотели, чтобы я первой заняла одно из четырех мест в экипаже, но я отказалась, объяснив, что обещала мистеру Крейку поискать в Холле кое-какие семейные документы.

— Мистер Риз любезно предложил задержаться здесь со мной, — добавила я, чувствуя на себе саркастический взгляд Вернона Рафаэла. — Вы можете велеть кучеру вернуться за нами в три часа.

Сердце у меня упало, когда я сообразила, что кто-то еще из остальных членов группы тоже должен будет остаться в Холле, однако доктор Давенант разрешил это затруднение, заявив, что пойдет пешком. «Мне нужно размяться, — сказал он, — и вполне возможно, что я доберусь до Вудбриджа раньше вас всех».

Никто не стал его отговаривать, и через полчаса мы с Эдвином Ризом остались в Роксфорд-Холле одни.



Я уже решила рассказать Эдвину обо всем, кроме как о своем убеждении, что я могу оказаться Кларой Роксфорд; и, получив от него обещание хранить тайну, я принесла остальные записи, и мы с ним уселись перед камином в библиотеке. Я по-прежнему сомневалась, что когда-нибудь снова смогу согреться. Теперь, когда остальные члены группы покинули Холл, тишина в замке стала еще более гнетущей: мне было трудно говорить иначе как шепотом. Эдвин во время чтения задавал множество вопросов, и, когда мы стали обсуждать прочитанное, казалось, чем дальше, тем все горячее соглашался с моей теорией.

— Вам придется простить мне некоторые сомнения, — сказал он, когда мы принялись за импровизированный ланч из хлеба с сыром и мясных консервов, — ведь здесь много такого, о чем я никогда и подумать не мог! Но предположим, что вы правы и Магнус виновен во всех этих смертях, включая и смерть миссис Брайант. Тогда как же он приходил и уходил? Здесь должен быть какой-то тайный ход на галерею, ведь именно она — сердцевина всей дьявольщины, совершавшейся в Холле. Это убежище, обнаруженное Рафаэлом, может оказаться входом туда.

После того как мы покончили с едой, у нас оставался еще час до приезда экипажа; туман, как я с огорчением заметила, еще сгустился; мы вернулись на галерею, где Эдвин принялся рыться в жестяном сундучке, стоявшем в нише рядом с доспехами.

— Я попросил Вернона оставить это — на всякий случай… Смотрите-ка, он не сказал нам, что привез второй снаряд «грома-и-молнии», — произнес Эдвин, подняв из сундучка два сероватых цилиндра с двумя, как мне показалось, просмоленными шнурами, прикрепленными к их донышкам.

Он осторожно уложил их на место, достал деревянный молоток и принялся обследовать убежище. Несмотря на холод, я осталась понаблюдать, как он выстукивает, ощупывает каменную кладку, как пытается вывернуть то один кирпич, то другой. Эхо звучало ужасно громко. Древние Роксфорды, с потемневшими от вековой грязи и копоти лицами, сердито взирали на нас; свет из окон над ними шел тусклый, невыразительный, серый.

— Смысл таких убежищ в том, — сказал Эдвин, — что их строили, чтобы они могли выдержать прямое нападение: есть донесения, что стены здания могли быть наполовину разрушены, а беглец в убежище, на расстоянии всего одного фута от боевых топоров, бывал так и не обнаружен. Грубой силой можно лишь заклинить механизм, главное — найти, в чем там загвоздка.


Стены казались сплошными, сложенными из прочного кирпича, я не видела никаких щелей или отверстий.

— Почему вы думаете, что здесь можно что-то найти? — спросила я.

— Прежде всего по тому, как установлен этот саркофаг. С какой стати кому-то вздумалось поместить гробницу в камине?

— Потому что на самом деле это никакой не саркофаг.

— Вы можете быть вполне правы, хотя как раз об этом я не подумал: замков на нем десятки лет никто не касался — они сплошь заросли ржавчиной. Нет, но саркофаг — залог того, что никто не вздумает разжечь в камине огонь. А это означает, что там, в дымоходе, есть что-то, что надо оберечь.

Сейчас, применяя свой талант на деле, Эдвин стал совершенно другим человеком: уверенным, твердым, каким я никогда не видела его раньше. Он пользовался деревянным молотком и коротким металлическим стержнем и поочередно проверял каждый кирпич. Я жалела, что ничего не могу сделать, чтобы ему помочь: мне оставалось только дрожать от холода и тщетно пытаться избавиться от ощущения, что кто-то за мной наблюдает. Хотя Эдвин не так уж сильно ударял стержнем по кирпичам, каждый удар молотка будил множественное эхо, отдававшееся от стен ружейным залпом, а мне иногда казалось, что за этим эхо слышны чьи-то шаги. К тому же свет заметно тускнел, хотя не было еще и трех часов дня.

— Эврика! — вскричал вдруг Эдвин.

Он проверил уже всю внутреннюю стену и добрался до ее подножия: теперь он стоял на коленях на полу. Я смотрела, как он вынул один кирпич, просунул в отверстие руку (мне вовсе не хотелось бы самой сделать такое!) и после недолгих усилий вытащил оттуда исцарапанный деревянный стержень размером примерно со свечу.

— Как странно, — сказал он. — Это стопор. Его можно найти на месте, только если кто-то находится внутри. Мне пришлось взломать цемент — видите?

Я не очень поняла, что я должна видеть, но уловила нотку беспокойства в его голосе.

— Не думаете же вы… — начала я.

— Ни в коем случае.

Эдвин схватился за край отверстия, которое он проделал. Со скрипом и скрежетом небольшая секция каменной кладки отошла наружу, словно низкая, узкая дверца: облако пыли и песка выплыло на галерею и медленно осело вокруг нас.

— Что ж, — сказал Эдвин, откашливаясь, — здесь точно никого нет, во всяком случае никого живого.

Он зажег фонарь, и сквозь плавающую в воздухе пыль я разглядела узкую каменную лестницу, спиралью уходящую наверх, во тьму.

— Видите ли…

Его слова были прерваны шумом, раздавшимся откуда-то со стороны библиотеки. На миг мы замерли, прислушиваясь. Шум не повторился. Эдвин наклонился, подобрал с пола деревянный молоток и быстро прошел десять шагов до двери в библиотеку. Я последовала за ним, не желая оставаться одна.

В библиотеке никого не было, не было и видимого источника шума, пока я не заметила на полу рассыпавшиеся листы рукописи Джона Монтегю, которую я оставила лежать на растрескавшемся кожаном кресле. Теперь она вся рассыпалась по полу рядом с креслом, тут же валялись и дневники Нелл.

— Вероятно, сквозняк, — сказал Эдвин. Но воздух в библиотеке был совершенно неподвижен.

И что-то еще изменилось. Снаружи, где за окнами, всего ярдах в пятидесяти от дома, можно было видеть очертания деревьев, вообще ничего не удавалось разглядеть, ничего, кроме густого, волокнистого тумана, застилающего стекла.

— Сумеет ли кучер нас найти? — прошептала я.

— Не знаю, — ответил Эдвин. — Надо надеяться, туман рассеется до того, как стемнеет. А тем временем мы сможем выяснить, куда ведет эта лестница.

В последний раз оглядев библиотеку тревожным взглядом, он пошел впереди меня назад, на галерею. Когда он уже собрался было ступить в проем, меня вдруг охватила паника.

— А что, если вы окажетесь запертым в ловушке? — спросила я. — Я же не буду знать, как вас оттуда вызволить.

— Но мы не можем оба подняться туда, — сказал он. — Просто на всякий случай…

— Тогда поднимусь я, — сказала я. — Хотя бы недалеко наверх, пока вы стоите настороже. Правда: мне тогда будет не так страшно.

Я взяла фонарь из руки Эдвина — он отдал его не очень охотно — и шагнула за порог, в цилиндрической формы каморку не более трех футов шириной. Каменный пол покрывал густой слой пыли и песка. Я направила луч фонаря вверх, но смогла увидеть лишь винтовую лестницу, спиралью поднимающуюся во тьму.

— Мне придется подняться на несколько ступеней, — сказала я.

— Тогда, ради бога, будьте осторожны!

Пробуя ногой каждую ступеньку, я неловко поднималась наверх, боясь споткнуться о собственные юбки. От затхлого воздуха щипало глаза, стены были буквально задрапированы паутиной, но паутина выглядела старой и хрупкой, и ничто не шевелилось в ее сетях, когда я проводила по ним лучом фонаря. Вот так, наверное, пахнет в древних гробницах — в гробницах, простоявших запечатанными сотни лет, где даже пауки умерли голодной смертью.

Я завершила подъем по двум полным виткам спирали, когда лестница окончилась у узкой деревянной двери, вделанной в стену так, что образовался узкий выступ, на котором едва можно было стоять. Мои волосы касались каменного свода этого помещения. Я взглянула назад — вниз, куда уходила лестница, и у меня так закружилась голова, что пришлось схватиться за ручку двери, чтобы не упасть. Ручка повернулась под моей рукой, и дверь отворилась.

За нею оказалась комнатка или, скорее, келья, может быть, футов в шесть на семь величиной; потолок ее находился всего в нескольких дюймах над моей головой. Дверь открывалась внутрь и влево, едва оставляя место для стула с прямой спинкой и стола, придвинутого к противоположной стене. На пыльной поверхности стола я увидела графин, бокал для вина, два подсвечника, чернильный прибор с полудюжиной гусиных перьев, тоже густо покрытых пылью, а за ним — застекленный книжный шкаф из двух полок друг над другом, содержащий вроде бы около тридцати или сорока одинаковых томиков.

Казалось, в комнатке нет другой мебели, но, пока я стояла, задумчиво разглядывая письменный стол, я почувствовала, что, помимо моего фонаря, здесь есть еще какой-то источник освещения. Справа от меня по всей стене шли полдюжины тусклых, узких полосок света. Я сделала осторожный шаг вперед, ощутила у себя на лице ледяную струю воздуха и сообразила, что потайная комната и ее лестничный колодец встроены по ширине дымохода у его внешней стены, в которой и сделаны вентиляционные отверстия.

Еще три ступеньки — и я подошла к шкафу. Сквозь пыльное стекло я разглядела, что томики и правда одинаковые и что на корешках нет напечатанных названий. Это оказались переплетенные в кожу рукописные книги, обозначенные лишь годами написания и уставленные на полках в хронологическом порядке, начиная с 1828 года вплоть до 1866-го. Я поставила фонарь на стол, потянула за правую дверцу — после некоторых усилий она наконец открылась с громким скрежетом петель — и вытащила последний томик.

Это оказался ежедневник, написанный нечетким, дрожащим почерком, однако достаточно разборчивым, чтобы можно было прочесть.

5 января 1866 г.

Герцог и герцогиня Норфолкские уехали сегодня утром: завтра они должны вернуться в Чатсворт. Герцогиня сделала мне огромный компл., сказав, что гостеприимство Роксфорд-Холла превосходит все приемы, на которых она побывала в этом сезоне. Остается всего только восемнадцать гостей до прибытия лорда и леди Разерфорд в субботу. Погода по-прежнему не очень благоприятна, но джентльмены, что помоложе, продолжают выезжать верхом. Поговорил с Дрейтоном о шампанском…