Та, что стала Солнцем
Часть 38 из 52 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Он спросил:
– Это мне в благодарность за то, что я спас жизнь моему господину?
– Я должен за это благодарить?! – с горечью воскликнул господин Ван. – За то, что вы спасли меня, так что теперь брат может обвинять меня в том, что я сбросил отца с утеса!
Оюан не смог удержаться от мести за пощечину. Он ответил жестко:
– Будь вы сильнее, – «то есть, не будь ты никчемным умником», – вы бы смогли его спасти.
Господин Ван побелел:
– И за это меня так и не простили. – Он вернулся к своему креслу и снова сел за стол. Не поднимая глаз, хрипло произнес: – Берите все, что вам нужно. Делайте что хотите.
Оюан ушел, думая, что все прошло на удивление гладко. Если единственная месть господина Вана за унижение – это пощечина, тогда не о чем волноваться.
Но в какой-то тревожный момент он вспомнил Алтана.
Аньян от Янчжоу отделяло расстояние больше тысячи ли. Оюан, быстро плывя на юг по Великому каналу на битком забитом людьми торговом судне, смотрел, как меняется пейзаж. Затопленные в зимний период равнины под сверкающей желтой водой сменились картинами лихорадочной деятельности: крестьян на полях, рынков на арках мостов, промышленных предприятий. А потом наконец появились горы сверкающей белой соли, тянущиеся вдаль, сколько хватало глаз. Обширная торговая империя семьи Чжан, столицей которой был большой, обнесенный стенами город Янчжоу. Вода принесла их прямо в этот город. По широким каналам Оюан проплывал мимо садов за высокими стенами, под каменными мостами, между знаменитыми черно-зелеными особняками квартала удовольствий. Каждая улица свидетельствовала о богатстве. Обычные жители носили яркие одежды из парчи и шелков этого района, их волосы были уложены в высокие прически, заколотые шпильками, украшенные драгоценностями; они выходили из паланкинов, которые выглядели так, словно их окунули в золото. Зрелище было великолепное.
Увидев все это в Янчжоу, Оюан считал себя адекватно подготовленным к тому, чего следовало ожидать от резиденции семейства Чжан. Но даже он, выросший в высокопоставленной семье, был потрясен. Возможно, охоты Великого Хана демонстрировали самые красивые вещи четырех каганатов, но некоторая монгольская простота все же преобладала. В отличие от них, Никчемный Чжан построил себе просто императорский дворец: безвкусное олицетворение невероятно богатого человека, построенное в вековых традициях региона, привыкшего производить и потреблять всю роскошь империи.
В зале, обставленном черной лаковой мебелью с золотом, сидел сам хозяин в кресле, больше похожем на трон. В Янчжоу было теплее, чем в Аньяне, но это не совсем объясняло необходимость целой шеренги служанок с веерами, обмахивающих его. Он уставился на Оюана, и глаза его заблестели от жадного любопытства.
Когда Оюан закончил ритуал приветствий, Никчемный Чжан грубо расхохотался:
– Так это тот евнух, о котором так высоко отзывается мой брат! Вижу, что он забыл упомянуть некоторые важные подробности. Я ожидал увидеть слабого старика. – Он окинул Оюана взглядом с головы до ног, оценивая так же, как оценивают при покупке стоимость новой наложницы по качеству кожи и размеру ступней. – Я думал, у монголов совсем нет вкуса. Теперь я убедился, что самое красивое они ставят во главе армий. У армии мужчин сразу же возникает желание их защищать!
Тут вошел генерал Чжан:
– Старший брат, я слышал, что прибыл генерал Оюан из Хэнани… А, вы уже благополучно добрались, – сказал он, увидев Оюана, и приветливо улыбнулся ему: – Теперь, когда вы уже поприветствовали моего брата, прошу вас пройти со мной в приемный зал. Мы подготовили для вас радушный прием.
– Мне уже оказали весьма радушный прием, – сдержанно ответил Оюан.
Когда они вышли, генерал Чжан сказал:
– Не сомневаюсь. Почему я пришел, как вы считаете?
– Ваш брат сказал, что, по его мнению, я вызываю у мужчин покровительственные чувства. – Ему казалось, что он сможет повторить оскорбление с юмором, но плохо оценил свою способность подавлять гнев.
– Хотите верьте, хотите нет, он все же обладает некоторыми положительными качествами. Но я понимаю, что вы в данный момент не склонны поверить мне на слово.
– Я доверяю суждению тех, кого уважаю. Чжан улыбнулся:
– Не слишком доверяйте мне. Я еще не был мужчиной, когда он делал свои первые успешные шаги. Как младший брат, я многим ему обязан.
– Не сомневаюсь, что это теперь уравновешивает то, чем он обязан вам.
– Если бы у этой семьи и у судьбы были те же правила, что у счетоводов, – сказал Чжан. На его подвижном лице под красивым лбом трагика промелькнуло несколько эмоций, которые Оюан не смог истолковать. – Но давайте расслабимся. Разве сейчас вы находитесь не в мировой столице удовольствий? Когда я уезжаю, мне всегда не хватает ее прелестей. Музыки, поэзии, красоты фонарей, отражающихся в озере по вечерам. Поверьте мне, корейский танец с лентами, который так любят в Даду, ничто по сравнению с ними.
– Должен признаться, что у меня нет опыта, необходимого, чтобы оценить очарование утонченных развлечений, – ответил Оюан. На самом-то деле он считал, что очарование большинства видов искусства зависит от определенных очевидных качеств исполнителей. Поскольку эти качества оставляли его равнодушным, он считал их все одинаково скучными.
– Ах, наши обычаи действительно отличаются. Но я помню, как мы оба вместе выпивали. Монголы, возможно, превосходят нас в серьезном отношении к вину, но, думаю, мы вполне сможем вас удовлетворить.
Он привел Оюана в укромное место, где был накрыт стол с огромным разнообразием блюд на хрупком белом фарфоре. Даже такой солдат, как Оюан, видел высокое качество этого фарфора: одна такая тарелка стоила больше, чем все его имущество.
– Давайте подождем… О, вот он идет.
Никчемный Чжан вошел стремительно и занял почетное место. Через несколько мгновений вошла женщина с подносом, на котором стояли чашки и кувшин с вином. Многочисленные слои ее одежды шуршали, когда она приседала, разливая вино. При этом она держала голову низко опущенной; Оюан видел только ее огромный, сложный парик, приколотый золотыми шпильками с кораллами, и молочно-белую кожу запястья, когда она отодвигала рукав, чтобы подать ему чашку с вином.
Никчемный Чжан смотрел на нее с гордостью собственника.
– Моя жена, – небрежно произнес он. – Самая красивая в городе красот.
– Мой муж слишком преувеличивает красоту этой женщины, – прошептала она. Она низко опустила голову, и на ее лице, напудренном так сильно, что оно походило на освещенную луной вазу, виден был только изгиб алых губ. – Прошу вас, уважаемый гость, пейте и чувствуйте себя свободно.
Она села рядом с Никчемным Чжаном, а тот продолжал разглагольствовать, не нуждаясь в мнении других присутствующих. Оюан и генерал Чжан занялись едой и вином. Оюан заметил, что глаза генерала очень часто останавливались на женщине, которая прислуживала мужу. Когда они поели, Никчемный Чжан рыгнул и сказал:
– Жена, ты не исполнишь для нас что-нибудь? Поэму или песню?
Женщина кокетливо рассмеялась, прикрываясь рукавом.
– Я приготовила для моего супруга другое развлечение. Надеюсь, он останется доволен. – Она постучала в дверь, и та открылась. В комнату на цыпочках вошла шеренга девушек, одетых в прозрачные платья цвета яичной скорлупы и мотыльков. Лица их были раскрашены, их духи издавали еле ощутимый аромат.
Никчемный Чжан ухмыльнулся:
– О, ты хорошо знаешь мои вкусы! Девушки из твоего собственного дома, не так ли? Вижу, его стандарты не снизились. – Он взглянул на Оюана и хихикнул: – Жаль, генерал, что вы не можете познакомиться лично с богатством и талантами этого города. Хотя я слышал, что женщины во дворце любят любовников-евнухов; у них нет личных потребностей, зато есть бесконечное терпение. Мне странно это себе представить!
Оюан оценил мудрость генерала Чжан, который велел слугам унести его меч вместе с другими вещами. Он ответил самым холодным тоном, на который был способен:
– К сожалению, терпение не входит в число моих добродетелей.
– Хорошо, потому что я всегда терпеть не мог добродетельных людей, – сказал Никчемный Чжан. – Я имею в виду добродетельных женщин.
– Уверена, что его уши и глаза способны наслаждаться, как и у любого мужчины, – сказала женщина. – Надеюсь, нашему гостю понравится представление. – Оюан бросил на нее острый взгляд, но она уже поднималась и уходила мелкими шажками, от которых ее рукава трепетали.
Девушки пели бесконечный час, прежде чем Никчемный Чжан сказал:
– Значит, Великая Юань просит моей поддержки, чтобы вернуть себе Бяньлян.
Генерал Чжан извинился и попросил позволения уйти, сказав:
– Я оставлю вас, чтобы вы обсудили все детали.
– Я намерен не только вернуть Бяньлян, но и полностью уничтожить все движение мятежников.
– Вот как! – Внимание Никчемного Чжана, которое он и так лишь отчасти уделал Оюану вернулось к девушкам. – Тогда я согласен вам помочь. Надеюсь, что Великая Юань учтет мою преданность. Мне думается, что без моей помощи она попала бы в трудное положение.
– Конечно, ваш вклад в дело Великой Юань невозможно переоценить.
– Конечно! – рассмеялся Никчемный Чжан. – Действительно невозможно. – Девушкам он крикнул: «Еще вина!» Несколько девушек подошли и сгрудились вокруг него, как бабочки вокруг цветка, подливая ему вино и хихикая.
Оюан был вынужден сидеть там, испытывая безмерное отвращение, пока Никчемный Чжан щупал девушек и ухмылялся им, а они пели и читали стихи и наливали ему вино чашку за чашкой. Ему казалось, что прошла целая вечность, прежде чем Никчемный Чжан наконец попросил его извинить, встал, пошатываясь, и девушки, поддерживая со всех сторон, увели его прочь.
Оюан, возвращаясь в свои комнаты гораздо позже третьей стражи, увидел, что длинные коридоры плохо освещены. Вдоль них сидели на табуретах спящие слуги у дверей своих хозяев, их свечи догорели до основания.
Одна дверь недалеко от комнаты Оюана была приоткрыта, из нее лился слабый свет. На табурете возле нее никто не сидел. Проходя мимо, он заметил внутри какое-то движение. Он бросил туда взгляд. И остановился.
На кровати лежал обнаженный мужчина в объятиях женщины. Волосы генерала Чжан столь же по-мужски красивые, как и в Хичэту, все еще были сколоты золотыми зажимами и шпильками. Мышцы перекатывались на его спине при движении, и свет играл на впадинах худых загорелых боков.
Под ним лежала жена Никчемного Чжана. Ее лицо в обрамлении сверкающих украшений в волосах и с жемчужными блестками на щеках выражало ленивое притворство. Получающий удовольствие мужчина мог быть кем угодно. Оюану показалось, что ее жеманные улыбки и тщательно рассчитанные моменты, когда она что-то шептала на ухо любовнику, ничем не отличаются от повадок шлюх, которых трахали его солдаты. Он смотрел на ритмичные движения ее плоти, выступивший на спине генерала Чжан обильный пот и чувствовал, как в нем растет презрение.
Генерал Чжан кончил и скатился с нее. Он приподнялся на локте и смотрел на женщину с нескрываемым обожанием. Ее обнаженное тело было нежным, как белый шелк, и это подчеркивали алые ночные туфли, которые бросились Оюану в глаза резким контрастом с открытой плотью. Она бросила на генерала Чжан жеманный взгляд и взяла его за руку. Слегка рассмеялась и постучала ноготком по середине его ладони. Взгляд генерала Чжан стал еще нежнее. Затем, к удивлению Оюана, между их телами вспыхнул свет: на ладони генерал Чжан держал оранжевый язычок пламени. Это было неожиданно, как трюк фокусника. Пламя горело сильно и ровно, странный оранжевый свет отнимал цвета у комнаты, и кожа двух людей стала серой, а накрашенные губы женщины – черными как уголь.
Оюан вспомнил вспышку слабого голубого света, вылетевшую из костяшек на руке Великого Хана. Небесный Мандат. Это было понятно. Монголы теряли Мандат, поэтому его получал кто-то другой. Было ясно, что это сулит в будущем Великой Юань. Однако это было не его будущее, поэтому печаль Оюана была абстрактной и безразличной: не более чем ощущение завершения.
Послышались шаги, и служанка госпожи вышла из-за угла с умывальным тазом и фонарем на подносе. Оюан поспешил дальше. Он шагал бесшумно, но огни свечей вдоль коридора слегка наклонялись, когда он проходил мимо.
Хотя зима была в разгаре, бурые обрывки прошлогодней листвы все еще свисали с ветвей в саду Никчемного Чжана. Они придавали деревьям неопределенный вид, напоминая Оюану линяющих животных. Вскоре после назначенного часа он ее увидел: мадам Чжан медленно шла к нему по дорожке, покачиваясь на крохотных, бесполезных ступнях, ее шелковые рукава развевались по бокам от ее тела, как крылья летящих птиц. Ему было на удивление трудно примирить этот образ с пониманием того, что она – истинная правительница империи, пусть и торговой. Он мог бы схватить ее руками за горло и прикончить в одно мгновение.
– Генерал Оюан. – Мадам Чжан наклонила голову в знак приветствия. Он впервые видел так близко ее лицо и заметил, что невысокие скулы придают ее внешности некоторую свежесть. Белая пудра не полностью скрывала неровности кожи, ее духи были отвратительно крепкими. На блестящих красных губах он видел солнечный блик.
Она сказала:
– У вас репутация человека красивого, как Князь Ланьлина, и еще более яростного в бою. При дневном свете я еще яснее вижу, что первое, по крайней мере, правда.
Говорили, что лицо Князя Ланьлина было лицом красивой женщины, поэтому он в сражениях носил маску демона, чтобы вселить должный страх в сердца своих врагов. Оюан в ответ спросил:
– Вы сомневаетесь в последнем?
Выражение всезнающего высокомерия на ее лице вызвало у него неприязнь.
– Разве самый успешный генерал тот, кто сражается лучше всех?
– Возможно, вы выбираете своих генералов за их успешность в других областях.
Ее нарисованные брови взлетели вверх:
– Мне нравится, что вы не разочаровываете! Евнухи действительно такие мелочные, как о них говорят. Он бы опечалился, если бы услышал вас сейчас; он питает к вам определенное уважение.
– Если бы я не питал к нему уважения, я бы никогда с вами не встретился.
– Вы плохо умеете играть в эти игры, генерал. Думаю, я не первая говорю вам об этом. Более умный человек не так ясно дал бы понять, что женщины вызывают у него отвращение.
– Это мне в благодарность за то, что я спас жизнь моему господину?
– Я должен за это благодарить?! – с горечью воскликнул господин Ван. – За то, что вы спасли меня, так что теперь брат может обвинять меня в том, что я сбросил отца с утеса!
Оюан не смог удержаться от мести за пощечину. Он ответил жестко:
– Будь вы сильнее, – «то есть, не будь ты никчемным умником», – вы бы смогли его спасти.
Господин Ван побелел:
– И за это меня так и не простили. – Он вернулся к своему креслу и снова сел за стол. Не поднимая глаз, хрипло произнес: – Берите все, что вам нужно. Делайте что хотите.
Оюан ушел, думая, что все прошло на удивление гладко. Если единственная месть господина Вана за унижение – это пощечина, тогда не о чем волноваться.
Но в какой-то тревожный момент он вспомнил Алтана.
Аньян от Янчжоу отделяло расстояние больше тысячи ли. Оюан, быстро плывя на юг по Великому каналу на битком забитом людьми торговом судне, смотрел, как меняется пейзаж. Затопленные в зимний период равнины под сверкающей желтой водой сменились картинами лихорадочной деятельности: крестьян на полях, рынков на арках мостов, промышленных предприятий. А потом наконец появились горы сверкающей белой соли, тянущиеся вдаль, сколько хватало глаз. Обширная торговая империя семьи Чжан, столицей которой был большой, обнесенный стенами город Янчжоу. Вода принесла их прямо в этот город. По широким каналам Оюан проплывал мимо садов за высокими стенами, под каменными мостами, между знаменитыми черно-зелеными особняками квартала удовольствий. Каждая улица свидетельствовала о богатстве. Обычные жители носили яркие одежды из парчи и шелков этого района, их волосы были уложены в высокие прически, заколотые шпильками, украшенные драгоценностями; они выходили из паланкинов, которые выглядели так, словно их окунули в золото. Зрелище было великолепное.
Увидев все это в Янчжоу, Оюан считал себя адекватно подготовленным к тому, чего следовало ожидать от резиденции семейства Чжан. Но даже он, выросший в высокопоставленной семье, был потрясен. Возможно, охоты Великого Хана демонстрировали самые красивые вещи четырех каганатов, но некоторая монгольская простота все же преобладала. В отличие от них, Никчемный Чжан построил себе просто императорский дворец: безвкусное олицетворение невероятно богатого человека, построенное в вековых традициях региона, привыкшего производить и потреблять всю роскошь империи.
В зале, обставленном черной лаковой мебелью с золотом, сидел сам хозяин в кресле, больше похожем на трон. В Янчжоу было теплее, чем в Аньяне, но это не совсем объясняло необходимость целой шеренги служанок с веерами, обмахивающих его. Он уставился на Оюана, и глаза его заблестели от жадного любопытства.
Когда Оюан закончил ритуал приветствий, Никчемный Чжан грубо расхохотался:
– Так это тот евнух, о котором так высоко отзывается мой брат! Вижу, что он забыл упомянуть некоторые важные подробности. Я ожидал увидеть слабого старика. – Он окинул Оюана взглядом с головы до ног, оценивая так же, как оценивают при покупке стоимость новой наложницы по качеству кожи и размеру ступней. – Я думал, у монголов совсем нет вкуса. Теперь я убедился, что самое красивое они ставят во главе армий. У армии мужчин сразу же возникает желание их защищать!
Тут вошел генерал Чжан:
– Старший брат, я слышал, что прибыл генерал Оюан из Хэнани… А, вы уже благополучно добрались, – сказал он, увидев Оюана, и приветливо улыбнулся ему: – Теперь, когда вы уже поприветствовали моего брата, прошу вас пройти со мной в приемный зал. Мы подготовили для вас радушный прием.
– Мне уже оказали весьма радушный прием, – сдержанно ответил Оюан.
Когда они вышли, генерал Чжан сказал:
– Не сомневаюсь. Почему я пришел, как вы считаете?
– Ваш брат сказал, что, по его мнению, я вызываю у мужчин покровительственные чувства. – Ему казалось, что он сможет повторить оскорбление с юмором, но плохо оценил свою способность подавлять гнев.
– Хотите верьте, хотите нет, он все же обладает некоторыми положительными качествами. Но я понимаю, что вы в данный момент не склонны поверить мне на слово.
– Я доверяю суждению тех, кого уважаю. Чжан улыбнулся:
– Не слишком доверяйте мне. Я еще не был мужчиной, когда он делал свои первые успешные шаги. Как младший брат, я многим ему обязан.
– Не сомневаюсь, что это теперь уравновешивает то, чем он обязан вам.
– Если бы у этой семьи и у судьбы были те же правила, что у счетоводов, – сказал Чжан. На его подвижном лице под красивым лбом трагика промелькнуло несколько эмоций, которые Оюан не смог истолковать. – Но давайте расслабимся. Разве сейчас вы находитесь не в мировой столице удовольствий? Когда я уезжаю, мне всегда не хватает ее прелестей. Музыки, поэзии, красоты фонарей, отражающихся в озере по вечерам. Поверьте мне, корейский танец с лентами, который так любят в Даду, ничто по сравнению с ними.
– Должен признаться, что у меня нет опыта, необходимого, чтобы оценить очарование утонченных развлечений, – ответил Оюан. На самом-то деле он считал, что очарование большинства видов искусства зависит от определенных очевидных качеств исполнителей. Поскольку эти качества оставляли его равнодушным, он считал их все одинаково скучными.
– Ах, наши обычаи действительно отличаются. Но я помню, как мы оба вместе выпивали. Монголы, возможно, превосходят нас в серьезном отношении к вину, но, думаю, мы вполне сможем вас удовлетворить.
Он привел Оюана в укромное место, где был накрыт стол с огромным разнообразием блюд на хрупком белом фарфоре. Даже такой солдат, как Оюан, видел высокое качество этого фарфора: одна такая тарелка стоила больше, чем все его имущество.
– Давайте подождем… О, вот он идет.
Никчемный Чжан вошел стремительно и занял почетное место. Через несколько мгновений вошла женщина с подносом, на котором стояли чашки и кувшин с вином. Многочисленные слои ее одежды шуршали, когда она приседала, разливая вино. При этом она держала голову низко опущенной; Оюан видел только ее огромный, сложный парик, приколотый золотыми шпильками с кораллами, и молочно-белую кожу запястья, когда она отодвигала рукав, чтобы подать ему чашку с вином.
Никчемный Чжан смотрел на нее с гордостью собственника.
– Моя жена, – небрежно произнес он. – Самая красивая в городе красот.
– Мой муж слишком преувеличивает красоту этой женщины, – прошептала она. Она низко опустила голову, и на ее лице, напудренном так сильно, что оно походило на освещенную луной вазу, виден был только изгиб алых губ. – Прошу вас, уважаемый гость, пейте и чувствуйте себя свободно.
Она села рядом с Никчемным Чжаном, а тот продолжал разглагольствовать, не нуждаясь в мнении других присутствующих. Оюан и генерал Чжан занялись едой и вином. Оюан заметил, что глаза генерала очень часто останавливались на женщине, которая прислуживала мужу. Когда они поели, Никчемный Чжан рыгнул и сказал:
– Жена, ты не исполнишь для нас что-нибудь? Поэму или песню?
Женщина кокетливо рассмеялась, прикрываясь рукавом.
– Я приготовила для моего супруга другое развлечение. Надеюсь, он останется доволен. – Она постучала в дверь, и та открылась. В комнату на цыпочках вошла шеренга девушек, одетых в прозрачные платья цвета яичной скорлупы и мотыльков. Лица их были раскрашены, их духи издавали еле ощутимый аромат.
Никчемный Чжан ухмыльнулся:
– О, ты хорошо знаешь мои вкусы! Девушки из твоего собственного дома, не так ли? Вижу, его стандарты не снизились. – Он взглянул на Оюана и хихикнул: – Жаль, генерал, что вы не можете познакомиться лично с богатством и талантами этого города. Хотя я слышал, что женщины во дворце любят любовников-евнухов; у них нет личных потребностей, зато есть бесконечное терпение. Мне странно это себе представить!
Оюан оценил мудрость генерала Чжан, который велел слугам унести его меч вместе с другими вещами. Он ответил самым холодным тоном, на который был способен:
– К сожалению, терпение не входит в число моих добродетелей.
– Хорошо, потому что я всегда терпеть не мог добродетельных людей, – сказал Никчемный Чжан. – Я имею в виду добродетельных женщин.
– Уверена, что его уши и глаза способны наслаждаться, как и у любого мужчины, – сказала женщина. – Надеюсь, нашему гостю понравится представление. – Оюан бросил на нее острый взгляд, но она уже поднималась и уходила мелкими шажками, от которых ее рукава трепетали.
Девушки пели бесконечный час, прежде чем Никчемный Чжан сказал:
– Значит, Великая Юань просит моей поддержки, чтобы вернуть себе Бяньлян.
Генерал Чжан извинился и попросил позволения уйти, сказав:
– Я оставлю вас, чтобы вы обсудили все детали.
– Я намерен не только вернуть Бяньлян, но и полностью уничтожить все движение мятежников.
– Вот как! – Внимание Никчемного Чжана, которое он и так лишь отчасти уделал Оюану вернулось к девушкам. – Тогда я согласен вам помочь. Надеюсь, что Великая Юань учтет мою преданность. Мне думается, что без моей помощи она попала бы в трудное положение.
– Конечно, ваш вклад в дело Великой Юань невозможно переоценить.
– Конечно! – рассмеялся Никчемный Чжан. – Действительно невозможно. – Девушкам он крикнул: «Еще вина!» Несколько девушек подошли и сгрудились вокруг него, как бабочки вокруг цветка, подливая ему вино и хихикая.
Оюан был вынужден сидеть там, испытывая безмерное отвращение, пока Никчемный Чжан щупал девушек и ухмылялся им, а они пели и читали стихи и наливали ему вино чашку за чашкой. Ему казалось, что прошла целая вечность, прежде чем Никчемный Чжан наконец попросил его извинить, встал, пошатываясь, и девушки, поддерживая со всех сторон, увели его прочь.
Оюан, возвращаясь в свои комнаты гораздо позже третьей стражи, увидел, что длинные коридоры плохо освещены. Вдоль них сидели на табуретах спящие слуги у дверей своих хозяев, их свечи догорели до основания.
Одна дверь недалеко от комнаты Оюана была приоткрыта, из нее лился слабый свет. На табурете возле нее никто не сидел. Проходя мимо, он заметил внутри какое-то движение. Он бросил туда взгляд. И остановился.
На кровати лежал обнаженный мужчина в объятиях женщины. Волосы генерала Чжан столь же по-мужски красивые, как и в Хичэту, все еще были сколоты золотыми зажимами и шпильками. Мышцы перекатывались на его спине при движении, и свет играл на впадинах худых загорелых боков.
Под ним лежала жена Никчемного Чжана. Ее лицо в обрамлении сверкающих украшений в волосах и с жемчужными блестками на щеках выражало ленивое притворство. Получающий удовольствие мужчина мог быть кем угодно. Оюану показалось, что ее жеманные улыбки и тщательно рассчитанные моменты, когда она что-то шептала на ухо любовнику, ничем не отличаются от повадок шлюх, которых трахали его солдаты. Он смотрел на ритмичные движения ее плоти, выступивший на спине генерала Чжан обильный пот и чувствовал, как в нем растет презрение.
Генерал Чжан кончил и скатился с нее. Он приподнялся на локте и смотрел на женщину с нескрываемым обожанием. Ее обнаженное тело было нежным, как белый шелк, и это подчеркивали алые ночные туфли, которые бросились Оюану в глаза резким контрастом с открытой плотью. Она бросила на генерала Чжан жеманный взгляд и взяла его за руку. Слегка рассмеялась и постучала ноготком по середине его ладони. Взгляд генерала Чжан стал еще нежнее. Затем, к удивлению Оюана, между их телами вспыхнул свет: на ладони генерал Чжан держал оранжевый язычок пламени. Это было неожиданно, как трюк фокусника. Пламя горело сильно и ровно, странный оранжевый свет отнимал цвета у комнаты, и кожа двух людей стала серой, а накрашенные губы женщины – черными как уголь.
Оюан вспомнил вспышку слабого голубого света, вылетевшую из костяшек на руке Великого Хана. Небесный Мандат. Это было понятно. Монголы теряли Мандат, поэтому его получал кто-то другой. Было ясно, что это сулит в будущем Великой Юань. Однако это было не его будущее, поэтому печаль Оюана была абстрактной и безразличной: не более чем ощущение завершения.
Послышались шаги, и служанка госпожи вышла из-за угла с умывальным тазом и фонарем на подносе. Оюан поспешил дальше. Он шагал бесшумно, но огни свечей вдоль коридора слегка наклонялись, когда он проходил мимо.
Хотя зима была в разгаре, бурые обрывки прошлогодней листвы все еще свисали с ветвей в саду Никчемного Чжана. Они придавали деревьям неопределенный вид, напоминая Оюану линяющих животных. Вскоре после назначенного часа он ее увидел: мадам Чжан медленно шла к нему по дорожке, покачиваясь на крохотных, бесполезных ступнях, ее шелковые рукава развевались по бокам от ее тела, как крылья летящих птиц. Ему было на удивление трудно примирить этот образ с пониманием того, что она – истинная правительница империи, пусть и торговой. Он мог бы схватить ее руками за горло и прикончить в одно мгновение.
– Генерал Оюан. – Мадам Чжан наклонила голову в знак приветствия. Он впервые видел так близко ее лицо и заметил, что невысокие скулы придают ее внешности некоторую свежесть. Белая пудра не полностью скрывала неровности кожи, ее духи были отвратительно крепкими. На блестящих красных губах он видел солнечный блик.
Она сказала:
– У вас репутация человека красивого, как Князь Ланьлина, и еще более яростного в бою. При дневном свете я еще яснее вижу, что первое, по крайней мере, правда.
Говорили, что лицо Князя Ланьлина было лицом красивой женщины, поэтому он в сражениях носил маску демона, чтобы вселить должный страх в сердца своих врагов. Оюан в ответ спросил:
– Вы сомневаетесь в последнем?
Выражение всезнающего высокомерия на ее лице вызвало у него неприязнь.
– Разве самый успешный генерал тот, кто сражается лучше всех?
– Возможно, вы выбираете своих генералов за их успешность в других областях.
Ее нарисованные брови взлетели вверх:
– Мне нравится, что вы не разочаровываете! Евнухи действительно такие мелочные, как о них говорят. Он бы опечалился, если бы услышал вас сейчас; он питает к вам определенное уважение.
– Если бы я не питал к нему уважения, я бы никогда с вами не встретился.
– Вы плохо умеете играть в эти игры, генерал. Думаю, я не первая говорю вам об этом. Более умный человек не так ясно дал бы понять, что женщины вызывают у него отвращение.