Та, что стала Солнцем
Часть 33 из 52 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– И я вижу, что ваша новобрачная – прекрасная Ма Сюин. – Даже под защитой вуали Ма съежилась под пронзительным взглядом его тигриных глаз. Он вежливо обратился к ней: – Я гадал, не наступит ли очередь командира Суня попасть под струю горячего чая, поскольку он такой привлекательный молодой человек. Но я знал, что вы умная девушка. Хороший выбор.
Он снова повернулся к Чжу:
– Первый министр шлет свои поздравления. Он о вас высокого мнения, командир Чжу. Он часто говорит, что хочет, чтобы солдаты других командиров научились у ваших людей дисциплине и покорности. Заместитель командира И, например, унаследовал отряд, особенно нуждающийся в этом из-за ошибок его предшественника. – Чэнь говорил спокойным тоном, но его внимание к Чжу напомнило Ма булавку коллекционера, занесенную над насекомым. – Ваш заместитель, тот высокий человек с короткими волосами, – спросил он, – тоже был монахом?
Если Чжу и была так же встревожена, как Ма, она хорошо это скрывала.
– Министр, заместитель командира Сюй тоже был прошедшим посвящение монахом монастыря Ухуан.
– Замечательно, – сказал Чэнь. – Почему бы вам не уступить его в качестве заместителя на следующий месяц командиру И? Чтобы он научил их некоторым сутрам и добродетели покорности? Что вы об этом думаете?
Ма снова охватил ужас, стерев все следы легкости, которую она ощущала еще несколько минут назад. Взяв в заложники лучшего друга Чжу, Чэнь мог быть уверен, что у нее не будет другого выхода, ей придется поддержать то, что он планировал предпринять против группировки Го.
Чжу никак не могла этого не понимать, но она лишь поклонилась. Черная шляпа ученого, которую она надела на свадьбу, была точной копией шляпы Чэня, и они вдвоем напоминали классический образ учителя и ученика.
– Для этого недостойного командира будет честью подчиниться. Если министр позволит, этот слуга отправит заместителя командира после свадебного пира сегодня вечером.
Чэнь улыбнулся, глубокие вертикальные морщины на его щеках стали еще глубже, теперь они напоминали шрамы от кинжала.
– Конечно.
Новый дом супружеской пары Чжу и Ма представлял собой простую комнату в казарме, хотя Чжу увидела, что ее наспех украсили красными лентами, которые в прошлой жизни были частями военного знамени. Дневной свет проникал в отверстия в грубых деревянных стенках, отчего комната производила впечатление детского домика в бамбуковом лесу.
Ма сняла вуаль. Висящие на шпильках для волос украшения тихо позвякивали друг о друга, когда она села на кровати рядом с Чжу. Чжу заметила, что она села дальше, чем села бы от женщины, но ближе, чем от мужчины. Как будто вместо того, чтобы быть Чжу Чонбой, Чжу относилась к той же категории, что и генерал-евнух: ни женщина, ни мужчина. Эта мысль пробрала ее неприятной дрожью. Она понимала, что, открыв свою тайну Ма, она на какую-то долю увеличила риск разоблачения в качестве незаконного обладателя великой судьбы. Больше всего ее тревожило, на какую именно долю. «Риск – это только риск», – напомнила она себе. Если бы это была уверенность, она бы никогда так не поступила. Она старалась не думать о том грозном ощущении движущей силы, которое беспокоило ее после Цзянькана. «Риском можно управлять».
Она волевым усилием прогнала эти мысли и приняла веселый вид.
– Ну, спасибо Чэнь Юляну, это не совсем та свадебная романтика, о которой я всегда мечтала!
Ма шлепнула ее по руке. Неподвижная белая маска грима не шла ей. Чжу недоставало живости ее подвижного лица.
– О чем это ты? Монахи не мечтают о своей свадьбе.
– Ты права, – с притворной задумчивостью ответила Чжу. – Посмотри на Сюй Да. Я уверена, ему никогда даже не приходило в голову ждать свадьбы, он просто идет и делает, что хочет.
Полоска свободной от белил кожи вдоль лба Ма стала красной.
– Вы с ним?..
Чжу потребовалось несколько секунд, чтобы понять смысл ее вопроса.
– Храни нас Будда! – Ее на мгновение охватил настоящий ужас. – С женщинами! Не со мной.
– Я не имела в виду «дождь и облака»[33], – сердито сказала Ма, хотя, конечно, именно это она и имела в виду. – Но он наверняка знает.
– Ну, я ему никогда ничего не говорила, – ответила Чжу, преодолев нежелание произносить это вслух. – Но он знает обо мне больше, чем кто-либо другой. Он мой брат. – И, заметив виноватый взгляд Ма, прибавила: – Чэнь Юлян берет его в заложники не из-за тебя. Пусть ты выросла в семье Го, но Чэнь Юлян не посчитает это достаточным поводом сомневаться в моей преданности. Он просто принимает меры предосторожности. Он человек умный и не хочет никаких неожиданностей, когда наступит момент столкновения.
Лицо Ма под гримом было неподвижным.
– Преданность. Ты ведь ему в любом случае помогла бы?
Чжу вспомнила о привязанности Ма к Суню. Она мягко сказала:
– Я понимаю, что ты чувствуешь, Ма Сюин. Мне Чэнь Юлян нравится не больше, чем тебе. – Но ее холодная, прагматичная сторона видела сильную сторону его позиции.
Мимо дома с топотом проходили отряды, их тени падали сквозь щели в стене на подметенный земляной пол. Из соседней двери доносились булькающие звуки и резкий запах вареной свиной требухи. Ма внезапно сказала тихо, с отчаянием:
– Не делай этого. Не помогай ему. Присягни на верность Правому министру Го и Сунь Мэну, заставь их действовать, но не отдавай ему Сюй Да…
Надежда Ма напоминала взгляд на мир сквозь крылышко насекомого: этот мир был размытым по краям вариантом самого себя, в нем линия истории неизменно стремилась к доброте и порядочности. Ма всегда чувствовала так безрассудно-сильно, и это было так прекрасно, что, когда Чжу видела ее эмоции, ей казалось, что ее собственный внутренний ландшафт похож на голое, растрескавшееся дно озера. Она с сожалением покачала головой:
– Подумай, даже если бы у меня было время, сколько у меня солдат? Совершенно недостаточно. У Сунь Мэна их, наверное, больше, чем у каждого из других командиров, но против всех их вместе…
Слезы закипели на глазах у Ма. Наверняка она вспомнила смерть Малыша Го и его сторонников и представила себе, что то же самое грозит Сунь Мэну. Но, к изумлению Чжу, она яростно возразила:
– Нет, это ТЫ подумай! Если ты встанешь на сторону Чэнь Юляна и поможешь ему свалить Правого министра Го и его сторонников, ты противопоставишь своих людей другим Красным повязкам. Ты думаешь, твои воины останутся после этого прежними? Одно дело, убивать солдат империи Юань, а совсем другое – убивать других восставших. Ты об этом подумала? – Ее слезы остались непролитыми.
Чжу молчала. Победа Чэня над коалицией Го была столь очевидной, что она даже не собиралась выбирать, на какую сторону встать, а просто следовала по единственно доступному пути. И так как это был единственный путь, она всегда считала его неприятные последствия чем-то таким, что ей придется устранять, по возможности, когда наступит подходящий момент. Ей никогда не приходило в голову, что она с ними может не справиться. Она нахмурилась:
– Лучше иметь солдат с подорванным боевым духом, чем совсем не иметь солдат.
– Они следуют за тобой потому, что ты их создал, потому что ты завоевал их доверие и преданность. Но заставь их выступить против своих, и ты все это потеряешь! Они увидят тебя таким, какой ты есть. Не их лидером, а человеком, который их использует. А когда это произойдет, они будут следовать за тобой, только преследуя собственные интересы. Тогда как быстро, по-твоему, Чэнь Юлян сможет переманить их к себе? Ему только надо будет сделать им предложение, – с горечью сказала Ма. – Точно так же, как он поступил с Малышом Го. Обескураженная Чжу вспомнила, с каким удовольствием командир И демонстрировал свою власть. Никто, даже сама Чжу, не заметил чудовищный эгоистичный интерес И. Но Чэнь заметил.
– Я…
– Послушай! – вскричала Ма. – Ты ведь этого и хотел, чтобы я указывала тебе на вещи, которых ты сам не видишь! Если ты не хочешь построить мир, где нет ничего, кроме жестокости, подозрения и паранойи, найди другой путь!
Чжу закрыла рот. Монахи учили, что эмпатия и сострадание – это добрые чувства, но растрескавшийся свадебный макияж Ма больше всего напоминал ей жестокие, непреклонные лица всевидящих Небесных Царей. Видя осуждение Ма, она почувствовала мучительный спазм в желудке. Это ощущение выбило ее из колеи: ее пронзило такое острое чувство жалости, какого она еще никогда не знала, и одновременно наполнило нежностью и какой-то загадочной, болезненной тоской. Она смотрела на растрескавшееся, вызывающее лицо Ма, и боль усиливалась, ей даже показалось, что надо прижать к груди кулак, чтобы облегчить ее.
«Всегда есть другой путь, лишь бы мне хотелось его найти». Разве она не нашла способы добиться успеха на реке Яо и в Лу, когда проблемы были гораздо сложнее? Запах еды из соседней комнаты уже подсказывал ей настолько невероятную идею, что волосы у нее на затылке встали дыбом – ей не верилось, что она может осмелиться ее осуществить. Но в то же время ей этот путь казался правильным. С тех пор как она стала Чжу Чонбой, в мире появился аспект, который могла видеть только она одна, и на протяжении того же времени ей в голову приходили очень необычные идеи. Сейчас она осознала, что может использовать это знание, и мысль об этом доставила такое удовольствие, словно она подняла с земли листок и обнаружила, что он идеально симметричен. В этом чувствовалась судьба.
Она придвинулась по бугристому ложу к Ма и осторожно прижала к ее колену свое колено под красной одеждой.
– Я не могу открыто помочь Сунь Мэну. Но я могу остаться в стороне таким образом, что это не вызовет подозрений у Чэнь Юляна. Но даже в этом случае ты должна понимать, что у Сунь Мэна нет почти никаких шансов добиться успеха.
Ма одарила ее яростным взглядом, в котором не было никакой благодарности, словно она просто заставила Чжу совершить обычный порядочный поступок, и это не имеет никакого отношения к желаниям самой Ма.
– По крайней мере, у него будет хоть какой-то шанс. Внутри у Чжу все сжалось при мысли, что Ма будет разочарована тем, что Чжу считает порядочным. Она предостерегла ее:
– Возможно, получится лучше, но, Инцзы, учти: добрыми методами не найти выхода из жестоких ситуаций.
Холодный мокрый ветер залетал в храм, принося с собой неуместный смех: несмотря на дождь, люди Чжу уже собирались в предвкушении свадебного пира. Чжу опустилась на колени в красном свете массивных, как колонны, свечей. Горящие фитили уже опустились глубоко внутрь свечей, поэтому их пламя создавало пляшущие тени внутри красных восковых оболочек, словно смотришь на солнце сквозь прикрытые веки. По просьбе Чжу повара уже принесли в храм горшки и корзины со свадебными яствами – якобы для того, чтобы они не намокли под дождем до начала застолья. После этого Чжу уже успела переставить некоторые блюда в переднюю часть храма, сняла с них крышки и оставила на виду перед множеством незажженных ароматических палочек.
Теперь она взяла одну палочку, зажгла ее от свечи и по очереди приложила ко всем остальным. Когда они загорелись, она погасила их, и теперь с тлеющих кончиков поднимались тонкие струйки дыма. Потом отошла назад и стала ждать.
Это воспоминание принадлежало человеку, которого уже не существовало. Чжу вспомнила, как стояла в их распахнутом настежь деревянном доме, под ногами была засохшая кровь отца, а она смотрела на две семечки тыквы на алтаре предков. Последняя еда, оставшаяся в этом мире. Она вспомнила, как отчаянно гадала, правда ли то, что говорили жители деревни: если съешь подношения призракам, то заболеешь и умрешь. В конце концов, она их не съела, но только из страха. Она тогда не знала, каково это – видеть голодных призраков, явившихся за едой. Но тот человек, которым она была сейчас, Чжу Чонба, знал. Она вспомнила, как часто проходила мимо подношений в монастыре – это были груды фруктов, миски отварного риса – и видела склонившихся над ними призраков. Монахи всегда потом выбрасывали эту еду. Может быть, они не видели призраков так, как видел Чжу, но кое-что о них они понимали.
Послышался шепот – просто порыв ветра под дождем. Затем струйки дыма от благовоний все наклонились в одну сторону, как и пламя свечей, пока воск не разогрелся и не потек красными каплями. Ледяной ветер влетел в открытую дверь, и с ним явились призраки. Те, которых не помнят, шли потоком; их белые как мел лица неподвижно смотрели вперед. Распущенные волосы и лохмотья одежд не шевелились при ходьбе. Даже привыкшая к призракам Чжу содрогнулась. Она подумала о том, каково должно быть генералу-евнуху всю жизнь жить вместе с ними. Возможно, он вовсе никогда не ощущал этот мир без посредничества их холода.
Призраки склонились над подношениями, как животные над кормушкой. Их шепот стал громче. Он напоминал далекое жужжание пчел. Чжу смотрела на них, и у нее возникло ощущение, будто обычное обретает волшебную странность. Сердце ее наполнил восторг. Она способна видеть мир духов. Она способна видеть скрытую реальность, ту часть мира, которая придает смысл всем остальным частям, и на это способна только она одна. Она использует мир духов, как другие используют физический мир, он служит ее желанию. Она просияла, осознав, что эта удивительная способность – это власть, которая делает ее сильнее и лучше. Дает возможность добиться того, чего она хочет.
Эта радость грела ее, и она почти не замечала боли в коленях. Обычно она могла простоять на коленях много часов, прежде чем боль вынуждала ее встать и начать двигаться. Но, вероятно, на этот раз она шевельнулась, сама того не подозревая. Или, может, просто вздохнула.
Призраки резко обернулись, быстрее любого из людей. Их жужжание смолкло так внезапно, что у Чжу голова закружилась от тишины. Их нечеловеческие лица обратились к ней и посмотрели прямо на нее, и взгляды этих ужасных черных глаз погасили ее радость, и будто ледяные пальцы схватили ее за горло. Чжу с ужасом вспомнила то зловещее ощущение, которое впервые испытала в Лу. Ощущение, будто некое таинственное давление нарастает с каждым ее отклонением от пути Чжу Чонбы, и оно будет только расти, пока не случится нечто такое, что его разрешит. И сделает мир опять таким, каким он должен быть. Внезапно ее затрясло, она стояла на коленях и не могла унять дрожь.
Призраки, не сводя с нее глаз, опять что-то забормотали. Сначала Чжу подумала, что это всего лишь их обычное невнятное бормотание, но потом осознала, что они говорят с ней. Она отшатнулась и зажала ладонями уши, но плоть не была препятствием для звука, который издавали эти мертвые глотки.
– Кто ты?
Голоса призраков становились все громче, все резче. Чжу превратилась в лед, а ужасный звук их обвиняющих голосов – в удары гонга, грозящие разбить ее на кусочки. Призраки знали, что она не тот человек, кем должна быть, каким ее видели все живые. Ее вера в то, что она – Чжу Чонба, всегда была ее броней, но эти слова разоблачили ее. Они содрали с нее оболочку того человека, которым она не могла быть, и обнажили ее истинную сущность перед Небом.
– Кто ты?
Она будет слышать эти слова во сне. Голову стиснуло так, что в глазах потемнело. Призраки двинулись к ней – может быть, лишь потому, что Чжу находилась на пути к двери, но вдруг стало невыносимо смотреть на их неподвижные волосы и безликие лица. Она услышала вырвавшийся у нее ужасный хрип. Сколько бы раз она ни рисковала, поступая не как Чжу Чонба, эта глупая, дурацкая ошибка чудовищно увеличила риск. Риски множились, копились, пока ее путь к успеху не стал узким, как игла.
С трудом вскочив, она бросилась бежать.
* * *
«Монах – командир – Чжу устроил вполне достойный свадебный пир», – думал Чан Юйчунь, оглядывая увешанные фонариками навесы, которые защищали от дождя. Все солдаты Чжу находились здесь. Юйчунь полагал, что если бы он сам женился на такой красавице, как Ма Сюин, ему бы тоже хотелось всех облагодетельствовать. Но, несмотря на мясо, фонари и танцы, на праздник было не слишком похоже. Прошел слух, что заместителя командира Сюй Да забирают от них как заложника – последний признак того, что грядет нечто очень плохое. Аньфэн казался опасным, как паровой котел с наглухо закрытой крышкой. К счастью, в дополнение к еде Чжу обеспечил нескончаемое поступление вина для успокоения нервов. Юйчунь и остальные напились до бесчувствия под добрыми, но бдительными взглядами Чжу и Ма Сюин, сидящими на возвышении над ними, и все это время дождь бесконечно стекал с навесов и закрывал луну завесой облаков.
На следующий день все ходили мрачными и страдали от похмелья. Без заместителя командира Сюй их обычные занятия пошли вкривь и вкось, а по какой-то причине Чжу никого не назначил на его место. И на следующий день Чжу предоставил их самим себе. Обычно они радовались бы свободному дню, но их похмелье почему-то упорно не проходило. Они сидели, страдали от головной боли и жаловались на дождь, который явно вознамерился превратить Аньфэн в отстойник. Несколько человек начали слегка кашлять, но Юйчунь предполагал, что они просто простудились.
Впервые он заподозрил нечто неладное, когда проснулся среди ночи от неприятных спазмов в желудке. Он едва успел выбраться наружу, в спешке наступая на соседей по комнате, как его вырвало. Но легче не стало – вместо этого резко захотелось в туалет. Потом он хватал ртом воздух и чувствовал себя слабым, как переваренная лапша. Кое-как ковыляя обратно в казарму, он чуть не столкнулся с другим солдатом, который бежал в отхожее место. Из комнаты распространялся всепроникающий запах болезни. Кажется, Юйчуню следовало больше обеспокоиться таким поворотом событий, но все остатки сил ушли на то, чтобы найти свою лежанку. Он рухнул на нее и потерял сознание.
Когда он пришел в себя, кто-то сидел на корточках у его изголовья с ковшом воды. Чжу. Он едва не задохнулся от ужасной вони в комнате. Напоив его, Чжу скормил ему несколько ложек соленой каши, потом похлопал по руке и пошел дальше. Время шло. Он смутно слышал вокруг себя стоны, чувствовал сковывающее его движения, насквозь промокшее от пота одеяло; а потом наконец его охватила такая зверская жажда, что он с трудом выбрался наружу на четвереньках. К его удивлению, было светло, стоял день. Кто-то предусмотрительно поставил у самой двери ведро с чистой водой. Он напился, давясь от спешки и слабости, потом прислонился, тяжело дыша, к дверному косяку. Он чувствовал себя, нет, не лучше, но хотя бы в сознании, что уже было своего рода улучшением. Через некоторое время он выпил еще воды и огляделся. Освещенная полуденным солнцем улица была совершенно пуста. Над головой трепетали флаги. Не знакомый флаг их восстания, а пучок из пяти странных знамен: зеленого, красного, желтого, черного и белого цвета, в центре каждого был нарисован красной краской талисман, отводящий беду. Юйчунь долго смотрел на них, пока до него не дошел их смысл. Чума.
Юйчунь оказался одним из первых заболевших, и он первым выздоровел. Он не знал, потому ли, что он был младше и выносливее, чем обычно, или его предки наконец-то решили о нем позаботиться. Начавшись довольно сдержанно, таинственная чума разгорелась подобно пожару: она пронеслась по войску Чжу, сбивая с ног всех, кто попался ей на пути. Болезнь, которая, по словам Цзяо Юя, была вызвана переизбытком инь в основных органах, начиналась с кашля, потом к нему присоединилась рвота и неконтролируемые испражнения, и, наконец, свирепая лихорадка, которая за несколько дней расплавляла весь жир в теле человека. После этого было вопросом удачи, начнет ли восстанавливаться сильно уменьшившаяся жизненная сила ян больного или он станет одним из тех несчастных, баланс сил которых нарушался еще больше, их энергия ци прекращала циркулировать, и они умирали.
Командир И, опасаясь распространения чумы среди своих солдат, в панике отправил заместителя командира Сюй обратно. Первый министр приказал весь квартал вокруг храма Чжу посадить на карантин. Построили ворота, заперли их цепями, и несколько солдат И нехотя стояли на страже, воткнув большие пальцы рук в точки ци на ладонях в надежде оградить себя от заражения. Ворота открывали только чтобы внести еду. Даже мертвецов приказано было оставлять внутри, и их приходилось хоронить в позорных общих могилах.
Избежал болезни лишь каждый десятый, и в их числе командир Чжу. Юйчунь полагал, что это люди с избытком ян, но когда он изложил эту теорию Цзяо, инженер фыркнул и напомнил, что Чжу похож на ощипанного цыпленка, так что вряд ли в его теле избыток мужской энергии. Чжу с виноватым видом человека, который понимает, что не сделал ничего, чтобы заслужить свое крепкое здоровье, направил усилия других уцелевших на приготовление еды и уборку. Две недели он даже лично ходил по баракам, утешал пострадавших и ухаживал за ними. Затем наступил день, когда он исчез: заболела Ма, его жена. После этого его обязанности взял на себя заместитель командира Сюй. Он обрил голову перед тем, как отправиться под начало И: очевидно, надеялся, что подчеркнуто-религиозная внешность послужит ему защитой от «несчастных случаев». Его голый скальп в сочетании с ввалившимися после чумы щеками вызывали у Юйчуня неприятные ассоциации с рассказами о голодных призраках, которые бродят по сельской местности в поисках человеческой печени.
Изнутри ограды карантина казалось, что в остальном Аньфэне жизнь продолжается как обычно. Время от времени Юйчунь видел отряды других командиров на учениях и слышал барабанный бой все более частых церемоний в честь Сияющего Князя. Однако он уже пробыл здесь достаточно долго и понимал, что то, что он видит – спокойный, упорядоченный и послушный Аньфэн, – это всего лишь видимость.
Чжу сидела у постели Ма. Она ничем не могла помочь страданиям Ма и терзалась виной за это. По утрам девушка спала; вечером и ночью она металась в лихорадке, кричала что-то о призраках. Чжу не могла ничем ей помочь, только давала попить воды, кормила кашей и меняла пропитанные потом простыни. Иногда во время этих процедур Ма приподнималась и отбивалась от Чжу, в ее глазах стоял ужас. Этот ужас пронзал Чжу, как кинжалом: это был страх за Чжу, страх, что она может заболеть, прикасаясь к Ма. Во всем этом была виновата Чжу: ей никогда не приходило в голову, что болезнь может поразить не только тех, кто поел подношений призракам. Ее небрежность вызвала более страшные последствия, чем она хотела, и Ма стала ее жертвой. Но даже из глубины своей болезни Ма заботилась о том, чтобы Чжу не пострадала.