Свой с чужим лицом
Часть 17 из 28 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Последний вопрос, Борис Леонтьевич. Вы видели лицо того типа, сбежавшего в болото, запомнили какие-то особенности, рост, комплекцию? Допустим, прихрамывал он или еще что. Может этим беглецом оказаться один из мужиков, вышедших из леса через день? Не было ли на одном из них такого же плаща?
Наступило продолжительное молчание. У представителей командного состава заработали головы, они стали что-то соображать.
Шубин лихорадочно прокручивал в голове предполагаемые события.
«Все это может оказаться пустышкой, но игнорировать факты я не имею права. Итак, предатель Амосов и его куратор майор Хансен с трудом выбираются из советского расположения, отправляются в тыл под охраной мотоциклистов. Территория оккупирована, серьезный конвой не нужен. Откуда ни возьмись появляются партизаны. Гибнут охрана, водитель, куратор, без которого Амосов как без рук. Предатель в панике. Он удирает в болота, понятия не имеет, где находится, в страхе забирается в глушь, приходит в себя. Возможно, негодяй пытается выйти из леса, но это ему не удается. Бывший полковник встречает человека в лесу. Тот тоже блуждает, потерянный и дезориентированный. Возможно, сразу двух. Амосов выдумывает какую-то историю о себе, отрываться от попутчиков не хочет или не может. Все же в компании безопаснее. Болота зимой – тоже не подарок. Они идут вместе, выходят на открытый участок. Предателю надо оторваться, но компания попадает в объятия Мишки Верещагина. Изменник вместе со всеми изображает радость, придерживается своей истории, попадает в партизанский отряд, откуда, разумеется, хочет сбежать, но такой возможности судьба ему не предоставляет».
– Нет, той накидки я больше не видел, – ответил Навроцкий. – Все трое были в замызганных ватниках, основательно замерзли. Не хотите что-нибудь рассказать, товарищ лейтенант? Я, конечно, извиняюсь, но вы начинаете ломаться как девушка.
– Данная история не должна выйти за пределы этой землянки, – заявил Глеб.
– Мы похожи на болтунов? – с обидой проговорил Навроцкий.
Они слушали Глеба молча, потягивали остывший травяной чай из трофейных немецких кружек. Потрескивали дрова в буржуйке.
Шубин не утаил ни слова, хотя Измайлов предупреждал его о том, что сведения секретные. Однако где сейчас этот майор?
Сведения были секретные, пока советские войска отступали. Их обнародование могло подействовать на моральное состояние личного состава. Сейчас ситуация изменилась, хотя все же болтать не стоит.
– Ни хрена себе! – прошептал потрясенный Навроцкий, когда лейтенант замолчал. – Это что же получается? Неужто мы такую важную гниду упустили? Товарищ Шубин, но мы же не знали. У него на спине не написано.
– Борис Леонтьевич, то, что от вас сбежал Амосов – факт очевидный, поскольку покойный майор абвера Хансен опекал его лично. Есть ли он в числе тех трех, нам пока неизвестно. Но такое вполне может быть.
– Не понимаю, о чем мы говорим, – произнес Разжигаев. – Посмотрите на них, нам не жалко, покажем. В чем проблема? Вопрос решается за несколько минут.
– Не решается, – заявил Глеб и поморщился. – Я не знаю, как выглядит Амосов.
– Это как? – не понял командир.
– Прокопий Тарасович, я же все объяснил вам доступным языком. Полковника Амосова я видел лишь однажды, со спины, как и товарищ Навроцкий. Обстоятельства не позволяли разглядеть его лучше. Фотографию Амосова мне никто не предъявлял, приметы были сообщены самые общие – средний рост, такая же комплекция. Майор Измайлов получил тяжелое ранение и просто физически не мог этого сделать. Налицо досадное стечение обстоятельств. Я не уверен, что к вам вышел Амосов. Настоящий предатель может до сих пор сидеть в лесу. Он мог замерзнуть насмерть, утонуть в болоте или выйти к своим хозяевам. Если Амосов доберется до немцев, то последствия могут быть тяжелые. Дело не в том, что он владеет ценными сведениями. Предатель давно уже их раскрыл. Амосов ненавидит Советскую власть. Он был высокопоставленным офицером Красной армии. Поэтому немцы будут использовать его на всю катушку.
– Потешное войско под знаменами антисоветчины? – Командир отряда скептически поцокал языком. – В общем-то, не спорю, предателей хватает, мы не успеваем их уничтожать. Ты же рацию привез, лейтенант. Так свяжись с отделом разведки, пусть сообщат приметы Амосова. Что может быть проще?
Сгустилась темнота, подкрадывалась ночь. Командир усилил посты. Жизнь на базе практически замерла, в землянках топились печки.
Разведчикам была предоставлена гостиница, довольно крупная землянка с нарами. Семеро бойцов разместились в ней, пусть без удобств, но терпимо.
– Здесь еще одно место, товарищ лейтенант, – сонным голосом пробормотал Карабаш. – Ложитесь, мы потеснимся.
– Позднее приду, – проговорил Глеб. – Вот и настал тот светлый час, парни, когда можно спать, сколько влезет.
Курить в землянке было как-то невежливо. Он дымил на улице, исподлобья косясь на силуэты деревьев, выплывающие из темноты. Пышные ели простирали мохнатые лапы, поскрипывал снег под ногами часовых.
Рация была перенесена в командирскую землянку. Ускоренные курсы радиодела все же приносили свои плоды. В разговорном режиме приемопередатчик не работал. Шубину приходилось отбивать морзянку. Летели в эфир нехитрые позывные. Командир и комиссар склонились над душой, угрюмо молчали. Это была игра в испорченный телефон. Связь с разведотделом осуществлялась через полковых радистов.
«Сообщите приметы Амосова, – отстучал Глеб. – В отряде имеется тройка подозрительных лиц. Один из них может оказаться предателем».
В полку не знали, кто такой Амосов. Просьба ушла наверх, и наступило продолжительное молчание. Шубин напряженно вслушивался в трещащий эфир.
«Майор Измайлов скончался в госпитале», – пришло удручающее послание.
Глебу было жалко майора. Резкий, с собственными представлениями о нормах приличия, но добросовестный сотрудник разведки, делавший важное дело. Знал ли кто-то другой про Амосова? Да, конечно. Имели эти люди право разглашать сведения? Вскоре выяснилось, что нет. Режим секретности никто не отменял, требовался специальный допуск. Но явного отказа не последовало.
«Просим подождать двое суток. Необходимо связаться с армейским разведывательным управлением, – последовал ответ. – Подозрительных лиц изолируйте».
Шубин раздраженно скрипнул зубами. Это была одна из тех распространенных ситуаций, когда должностные лица боялись брать на себя ответственность. Не важно, что этот секрет уже не актуален. Важна ответственность за его разглашение.
Лейтенант снова стучал ключом. Мол, дело крайне важное, сообщите приметы! Но ответа не было. Люди, обязанные принимать решения, не спешили это делать.
– Не расстраивайся, лейтенант, – прокряхтел, укладываясь на нары, командир отряда. – Во-первых, ты сам не уверен. Во-вторых, ничего страшного не произошло. Выявим предателя, и что? Ты все равно не сможешь его отправить куда положено. Это опасно, потребуется усиленный конвой. С кем останешься? А нам с тобой еще немцев в Бурмихе гонять. Можно расстрелять, но, боюсь, ты не имеешь таких полномочий. Изолировать эту троицу – вот решение, товарищи правильно подсказали. Посадим в землянку, пусть сидят. Охрану поставим надежную, чтоб не сбежал твой ублюдок. Даже если и удерет, то далеко не уйдет. С этой базы просто так не выбраться. Не лето на дворе, по следам догоним. Двое невиновны, но это мы переживем. Потом им расскажем, мужики поймут.
– Оружие у них не забудьте отобрать, – проворчал Глеб. – Не вздумайте ничего объяснять. Просто изолируйте в отдельной землянке, и все дела. Кормить, по нужде выводить, а лучше бак с крышкой им поставить, чтобы соблазнов не было. Я с ними поговорю. Любопытно взглянуть на эту публику.
– Выброси из головы все постороннее, лейтенант, – проговорил Разжигаев. – Давай спать, утро вечера мудренее. Просидим всю ночь, только заморочим себя окончательно. А нам еще по Бурмихе важные вопросы решать. Никуда не денутся твои подозрительные лица. Просидят пару дней под запором, потом получишь приметы, и все разрешится. Мы пока основными делами займемся. С утра отправляем людей в Бурмиху, пусть разнюхают, что там к чему. Как вернутся, операцию спланируем. Мы с Борисом Леонтьевичем знаем, как незаметно до поселка добраться, а потом в лесах раствориться. Не грузи голову, лейтенант, топай спать.
Глава 9
Он заставлял себя думать о другом, но не мог. Ночь прошла в каких-то полубредовых блужданиях, Шубин много курил, отдавливал конечности спящим товарищам. Он и сам понимал, что зациклился на этой теме, все остальное стало несущественным.
Ушли люди в Бурмиху, получили инструктаж, все необходимое.
После этого Глеб, командир и комиссар прошли бревенчатый сруб, стоявший на краю базы. В нем было тепло, топилась буржуйка. Вокруг сруба бродили два здоровяка с автоматами. В помещении имелись лавки и стол, сбитые на скорую руку. Синеватый табачный дым стелился по пространству.
Трое мужчин сидели на лавке вдоль стены и заметно нервничали. Иногда кто-то из них вставал – это не воспрещалось, – мерил шагами пространство, возвращался на лавку. Из сруба они не выходили, часовые не выпускали.
Похаживал с обеспокоенным лицом комиссар Навроцкий, поблескивали круглые очки на осунувшемся лице. Этот человек вызывал у Глеба уважение. Пустой агитацией он не занимался, партию и Ленина всуе не поминал, производил впечатление сдержанного и вдумчивого человека.
Командир сидел в углу, скрестив на груди руки, посматривал на фигурантов из-под прикрытых век.
В срубе также присутствовали Карабаш и Краев. Шубин долго колебался, но все же решился на этот шаг. К черту секретность. Он может получить пулю в любой день, кто тогда позаботится об Амосове? Разведчики скромно сидели у стены. Оба учились в вузах, по крайней мере, пытались, обладали наблюдательностью, умом, разбирались в людях.
– Товарищи, мы не понимаем, что происходит, – взволнованно проговорил плотно сбитый мужчина ростом повыше прочих, с квадратной челюстью и ежиком русых волос, в которых поблескивала седина. – У нас отобрали оружие, привели сюда, не объяснив причин. Как будто мы какие-то враги. Можете объяснить, что случилось? Что вы от нас хотите?
Шубин молчал. Эти люди угрюмо смотрели ему в глаза, и на их лицах проступала обреченность. Выбрались, мол, на свою голову. Мурашки бежали по коже лейтенанта. С кем-то из этой троицы что-то было не чисто. Но с кем?
Подсказок не было. Шубин верил своей интуиции. Она не обманывала его. Как еще объяснить тот факт, что он полгода находился в самом пекле войны и до сих пор оставался жив? Но Глеб терялся, глядя на этих людей, хмурился, злился.
– Вы кто такой, товарищ? – спросил он.
– Моя фамилия Хлебников, – дрогнувшим голосом ответил субъект с квадратной челюстью. – Вениамин Георгиевич. До войны я работал штатным корреспондентом одной из серьезных областных газет…
– В какой именно газете вы работали, Вениамин Георгиевич?
– «Калининские зори». Это печатный орган областного совета народных депутатов, практически единственное печатное издание в области, выходившее ежедневно. Я член партии, заведовал редакционным отделом, в недавнем прошлом сам писал материалы. Не верите? Но это же легко проверить! Моя фамилия всегда значится в исходных данных!
– В самом деле? – Глеб прищурился. – Каким же образом мы это проверим? Документов у вас нет. Подтвердить ваши слова некому. Газету «Калининские зори» мы вряд ли найдем в зимнем лесу. Если и отыщем, то как докажете, что вы и есть именно тот самый товарищ Хлебников, который значится в составе редакции?
Мужчина поперхнулся, закашлялся, потом махнул рукой и сел.
Снова воцарилось тягостное молчание.
Шубин вглядывался в лица, вспоминал человека в макинтоше, убегающего в переулок. Это было так давно, да и что он видел кроме невнятной фигуры? Амосов имел средний рост и телосложение. Им мог оказаться любой из этой троицы. Все они были чем-то похожи. Разные типажи, лица, характеры, но если всех одеть в бесформенный балахон и повернуть спиной…
Важен был и еще один момент. Он не видел лица Амосова, но тот мог разглядеть его. Пусть он плохо запомнил молодого командира взвода, пустившегося за ним в погоню, но теперь в голове у него могло щелкнуть.
– Надеюсь, нам все же объяснят, в чем дело, – заявил кряжистый, но заметно исхудавший мужчина со светлыми короткими волосами.
Возможно, когда-то он лучился здоровьем, но сейчас щеки его впали, кожа отливала серостью, щетина торчала пучками.
– Представьтесь, товарищ, – сказал Шубин.
Мужчина как-то подобрался, сглотнул и проговорил:
– Слесарев моя фамилия. Зовут Алексей Фомич. Родом из Рязани. Инженер, специалист по мостовым и тоннельным конструкциям. В конце двадцатых годов служил в армии, был сапером.
– И я служил, – сказал Хлебников. – Восточные рубежи нашей Родины, пограничные войска, с двадцать восьмого по тридцать первый год.
– Остались вы, товарищ. – Шубин повернулся к третьему из этих людей: – Назовите себя.
– Мухавец Юрий Антонович, – сказал бледный мужчина.
У него были маленькие уши, плотно прижатые к практически голому черепу, беспокойные глаза и тонкие губы.
– Я родом из Белоруссии, окончил в Витебске сельскохозяйственный институт, но по специальности почти не работал, в последние четыре года трудился зоотехником на конезаводе, занимался разведением племенных пород. В армии служил в начале тридцатых, был бойцом в кавалерийском эскадроне, дислоцированном в Забайкальском военном округе. Мне очень жаль, но документов у меня нет. Однако можно сделать запрос.
– Безусловно, – сказал Глеб. – Я и сам об этом подумал. Можно сделать запрос, и все мгновенно прояснится.
Мужчина стушевался, стал покрываться пятнами.
– Послушайте, ведь все шло нормально. Мы выразили желание примкнуть к отряду, хотя люди гражданские. Уж я-то точно. Вы нас подозреваете в сотрудничестве с оккупантами, думаете, что мы не те, за кого себя выдаем? Но это же вздор, – проговорил Слесарев.
– Или кто-то из нас не тот, за кого себя выдает, – со вздохом сказал Хлебников. – Глупость, в общем.
– Почему глупость? – спросил Шубин. – Вы хорошо знакомы со своими спутниками?
– Три дня их знаю, – буркнул журналист. – До этого ни разу не встречал. Подождите, вы что хотите сказать? – Мужчина заметно напрягся.
– Давайте по порядку, – заявил Глеб. – Расскажите о себе.
Хлебников говорил пространно, долго, упирал на особенную любовь к родному государству. Человек боялся, от страха у него развязался язык. Совсем не обязательно, что он был трусом. Просто такие моменты случаются в жизни почти каждого советского человека.
Наступило продолжительное молчание. У представителей командного состава заработали головы, они стали что-то соображать.
Шубин лихорадочно прокручивал в голове предполагаемые события.
«Все это может оказаться пустышкой, но игнорировать факты я не имею права. Итак, предатель Амосов и его куратор майор Хансен с трудом выбираются из советского расположения, отправляются в тыл под охраной мотоциклистов. Территория оккупирована, серьезный конвой не нужен. Откуда ни возьмись появляются партизаны. Гибнут охрана, водитель, куратор, без которого Амосов как без рук. Предатель в панике. Он удирает в болота, понятия не имеет, где находится, в страхе забирается в глушь, приходит в себя. Возможно, негодяй пытается выйти из леса, но это ему не удается. Бывший полковник встречает человека в лесу. Тот тоже блуждает, потерянный и дезориентированный. Возможно, сразу двух. Амосов выдумывает какую-то историю о себе, отрываться от попутчиков не хочет или не может. Все же в компании безопаснее. Болота зимой – тоже не подарок. Они идут вместе, выходят на открытый участок. Предателю надо оторваться, но компания попадает в объятия Мишки Верещагина. Изменник вместе со всеми изображает радость, придерживается своей истории, попадает в партизанский отряд, откуда, разумеется, хочет сбежать, но такой возможности судьба ему не предоставляет».
– Нет, той накидки я больше не видел, – ответил Навроцкий. – Все трое были в замызганных ватниках, основательно замерзли. Не хотите что-нибудь рассказать, товарищ лейтенант? Я, конечно, извиняюсь, но вы начинаете ломаться как девушка.
– Данная история не должна выйти за пределы этой землянки, – заявил Глеб.
– Мы похожи на болтунов? – с обидой проговорил Навроцкий.
Они слушали Глеба молча, потягивали остывший травяной чай из трофейных немецких кружек. Потрескивали дрова в буржуйке.
Шубин не утаил ни слова, хотя Измайлов предупреждал его о том, что сведения секретные. Однако где сейчас этот майор?
Сведения были секретные, пока советские войска отступали. Их обнародование могло подействовать на моральное состояние личного состава. Сейчас ситуация изменилась, хотя все же болтать не стоит.
– Ни хрена себе! – прошептал потрясенный Навроцкий, когда лейтенант замолчал. – Это что же получается? Неужто мы такую важную гниду упустили? Товарищ Шубин, но мы же не знали. У него на спине не написано.
– Борис Леонтьевич, то, что от вас сбежал Амосов – факт очевидный, поскольку покойный майор абвера Хансен опекал его лично. Есть ли он в числе тех трех, нам пока неизвестно. Но такое вполне может быть.
– Не понимаю, о чем мы говорим, – произнес Разжигаев. – Посмотрите на них, нам не жалко, покажем. В чем проблема? Вопрос решается за несколько минут.
– Не решается, – заявил Глеб и поморщился. – Я не знаю, как выглядит Амосов.
– Это как? – не понял командир.
– Прокопий Тарасович, я же все объяснил вам доступным языком. Полковника Амосова я видел лишь однажды, со спины, как и товарищ Навроцкий. Обстоятельства не позволяли разглядеть его лучше. Фотографию Амосова мне никто не предъявлял, приметы были сообщены самые общие – средний рост, такая же комплекция. Майор Измайлов получил тяжелое ранение и просто физически не мог этого сделать. Налицо досадное стечение обстоятельств. Я не уверен, что к вам вышел Амосов. Настоящий предатель может до сих пор сидеть в лесу. Он мог замерзнуть насмерть, утонуть в болоте или выйти к своим хозяевам. Если Амосов доберется до немцев, то последствия могут быть тяжелые. Дело не в том, что он владеет ценными сведениями. Предатель давно уже их раскрыл. Амосов ненавидит Советскую власть. Он был высокопоставленным офицером Красной армии. Поэтому немцы будут использовать его на всю катушку.
– Потешное войско под знаменами антисоветчины? – Командир отряда скептически поцокал языком. – В общем-то, не спорю, предателей хватает, мы не успеваем их уничтожать. Ты же рацию привез, лейтенант. Так свяжись с отделом разведки, пусть сообщат приметы Амосова. Что может быть проще?
Сгустилась темнота, подкрадывалась ночь. Командир усилил посты. Жизнь на базе практически замерла, в землянках топились печки.
Разведчикам была предоставлена гостиница, довольно крупная землянка с нарами. Семеро бойцов разместились в ней, пусть без удобств, но терпимо.
– Здесь еще одно место, товарищ лейтенант, – сонным голосом пробормотал Карабаш. – Ложитесь, мы потеснимся.
– Позднее приду, – проговорил Глеб. – Вот и настал тот светлый час, парни, когда можно спать, сколько влезет.
Курить в землянке было как-то невежливо. Он дымил на улице, исподлобья косясь на силуэты деревьев, выплывающие из темноты. Пышные ели простирали мохнатые лапы, поскрипывал снег под ногами часовых.
Рация была перенесена в командирскую землянку. Ускоренные курсы радиодела все же приносили свои плоды. В разговорном режиме приемопередатчик не работал. Шубину приходилось отбивать морзянку. Летели в эфир нехитрые позывные. Командир и комиссар склонились над душой, угрюмо молчали. Это была игра в испорченный телефон. Связь с разведотделом осуществлялась через полковых радистов.
«Сообщите приметы Амосова, – отстучал Глеб. – В отряде имеется тройка подозрительных лиц. Один из них может оказаться предателем».
В полку не знали, кто такой Амосов. Просьба ушла наверх, и наступило продолжительное молчание. Шубин напряженно вслушивался в трещащий эфир.
«Майор Измайлов скончался в госпитале», – пришло удручающее послание.
Глебу было жалко майора. Резкий, с собственными представлениями о нормах приличия, но добросовестный сотрудник разведки, делавший важное дело. Знал ли кто-то другой про Амосова? Да, конечно. Имели эти люди право разглашать сведения? Вскоре выяснилось, что нет. Режим секретности никто не отменял, требовался специальный допуск. Но явного отказа не последовало.
«Просим подождать двое суток. Необходимо связаться с армейским разведывательным управлением, – последовал ответ. – Подозрительных лиц изолируйте».
Шубин раздраженно скрипнул зубами. Это была одна из тех распространенных ситуаций, когда должностные лица боялись брать на себя ответственность. Не важно, что этот секрет уже не актуален. Важна ответственность за его разглашение.
Лейтенант снова стучал ключом. Мол, дело крайне важное, сообщите приметы! Но ответа не было. Люди, обязанные принимать решения, не спешили это делать.
– Не расстраивайся, лейтенант, – прокряхтел, укладываясь на нары, командир отряда. – Во-первых, ты сам не уверен. Во-вторых, ничего страшного не произошло. Выявим предателя, и что? Ты все равно не сможешь его отправить куда положено. Это опасно, потребуется усиленный конвой. С кем останешься? А нам с тобой еще немцев в Бурмихе гонять. Можно расстрелять, но, боюсь, ты не имеешь таких полномочий. Изолировать эту троицу – вот решение, товарищи правильно подсказали. Посадим в землянку, пусть сидят. Охрану поставим надежную, чтоб не сбежал твой ублюдок. Даже если и удерет, то далеко не уйдет. С этой базы просто так не выбраться. Не лето на дворе, по следам догоним. Двое невиновны, но это мы переживем. Потом им расскажем, мужики поймут.
– Оружие у них не забудьте отобрать, – проворчал Глеб. – Не вздумайте ничего объяснять. Просто изолируйте в отдельной землянке, и все дела. Кормить, по нужде выводить, а лучше бак с крышкой им поставить, чтобы соблазнов не было. Я с ними поговорю. Любопытно взглянуть на эту публику.
– Выброси из головы все постороннее, лейтенант, – проговорил Разжигаев. – Давай спать, утро вечера мудренее. Просидим всю ночь, только заморочим себя окончательно. А нам еще по Бурмихе важные вопросы решать. Никуда не денутся твои подозрительные лица. Просидят пару дней под запором, потом получишь приметы, и все разрешится. Мы пока основными делами займемся. С утра отправляем людей в Бурмиху, пусть разнюхают, что там к чему. Как вернутся, операцию спланируем. Мы с Борисом Леонтьевичем знаем, как незаметно до поселка добраться, а потом в лесах раствориться. Не грузи голову, лейтенант, топай спать.
Глава 9
Он заставлял себя думать о другом, но не мог. Ночь прошла в каких-то полубредовых блужданиях, Шубин много курил, отдавливал конечности спящим товарищам. Он и сам понимал, что зациклился на этой теме, все остальное стало несущественным.
Ушли люди в Бурмиху, получили инструктаж, все необходимое.
После этого Глеб, командир и комиссар прошли бревенчатый сруб, стоявший на краю базы. В нем было тепло, топилась буржуйка. Вокруг сруба бродили два здоровяка с автоматами. В помещении имелись лавки и стол, сбитые на скорую руку. Синеватый табачный дым стелился по пространству.
Трое мужчин сидели на лавке вдоль стены и заметно нервничали. Иногда кто-то из них вставал – это не воспрещалось, – мерил шагами пространство, возвращался на лавку. Из сруба они не выходили, часовые не выпускали.
Похаживал с обеспокоенным лицом комиссар Навроцкий, поблескивали круглые очки на осунувшемся лице. Этот человек вызывал у Глеба уважение. Пустой агитацией он не занимался, партию и Ленина всуе не поминал, производил впечатление сдержанного и вдумчивого человека.
Командир сидел в углу, скрестив на груди руки, посматривал на фигурантов из-под прикрытых век.
В срубе также присутствовали Карабаш и Краев. Шубин долго колебался, но все же решился на этот шаг. К черту секретность. Он может получить пулю в любой день, кто тогда позаботится об Амосове? Разведчики скромно сидели у стены. Оба учились в вузах, по крайней мере, пытались, обладали наблюдательностью, умом, разбирались в людях.
– Товарищи, мы не понимаем, что происходит, – взволнованно проговорил плотно сбитый мужчина ростом повыше прочих, с квадратной челюстью и ежиком русых волос, в которых поблескивала седина. – У нас отобрали оружие, привели сюда, не объяснив причин. Как будто мы какие-то враги. Можете объяснить, что случилось? Что вы от нас хотите?
Шубин молчал. Эти люди угрюмо смотрели ему в глаза, и на их лицах проступала обреченность. Выбрались, мол, на свою голову. Мурашки бежали по коже лейтенанта. С кем-то из этой троицы что-то было не чисто. Но с кем?
Подсказок не было. Шубин верил своей интуиции. Она не обманывала его. Как еще объяснить тот факт, что он полгода находился в самом пекле войны и до сих пор оставался жив? Но Глеб терялся, глядя на этих людей, хмурился, злился.
– Вы кто такой, товарищ? – спросил он.
– Моя фамилия Хлебников, – дрогнувшим голосом ответил субъект с квадратной челюстью. – Вениамин Георгиевич. До войны я работал штатным корреспондентом одной из серьезных областных газет…
– В какой именно газете вы работали, Вениамин Георгиевич?
– «Калининские зори». Это печатный орган областного совета народных депутатов, практически единственное печатное издание в области, выходившее ежедневно. Я член партии, заведовал редакционным отделом, в недавнем прошлом сам писал материалы. Не верите? Но это же легко проверить! Моя фамилия всегда значится в исходных данных!
– В самом деле? – Глеб прищурился. – Каким же образом мы это проверим? Документов у вас нет. Подтвердить ваши слова некому. Газету «Калининские зори» мы вряд ли найдем в зимнем лесу. Если и отыщем, то как докажете, что вы и есть именно тот самый товарищ Хлебников, который значится в составе редакции?
Мужчина поперхнулся, закашлялся, потом махнул рукой и сел.
Снова воцарилось тягостное молчание.
Шубин вглядывался в лица, вспоминал человека в макинтоше, убегающего в переулок. Это было так давно, да и что он видел кроме невнятной фигуры? Амосов имел средний рост и телосложение. Им мог оказаться любой из этой троицы. Все они были чем-то похожи. Разные типажи, лица, характеры, но если всех одеть в бесформенный балахон и повернуть спиной…
Важен был и еще один момент. Он не видел лица Амосова, но тот мог разглядеть его. Пусть он плохо запомнил молодого командира взвода, пустившегося за ним в погоню, но теперь в голове у него могло щелкнуть.
– Надеюсь, нам все же объяснят, в чем дело, – заявил кряжистый, но заметно исхудавший мужчина со светлыми короткими волосами.
Возможно, когда-то он лучился здоровьем, но сейчас щеки его впали, кожа отливала серостью, щетина торчала пучками.
– Представьтесь, товарищ, – сказал Шубин.
Мужчина как-то подобрался, сглотнул и проговорил:
– Слесарев моя фамилия. Зовут Алексей Фомич. Родом из Рязани. Инженер, специалист по мостовым и тоннельным конструкциям. В конце двадцатых годов служил в армии, был сапером.
– И я служил, – сказал Хлебников. – Восточные рубежи нашей Родины, пограничные войска, с двадцать восьмого по тридцать первый год.
– Остались вы, товарищ. – Шубин повернулся к третьему из этих людей: – Назовите себя.
– Мухавец Юрий Антонович, – сказал бледный мужчина.
У него были маленькие уши, плотно прижатые к практически голому черепу, беспокойные глаза и тонкие губы.
– Я родом из Белоруссии, окончил в Витебске сельскохозяйственный институт, но по специальности почти не работал, в последние четыре года трудился зоотехником на конезаводе, занимался разведением племенных пород. В армии служил в начале тридцатых, был бойцом в кавалерийском эскадроне, дислоцированном в Забайкальском военном округе. Мне очень жаль, но документов у меня нет. Однако можно сделать запрос.
– Безусловно, – сказал Глеб. – Я и сам об этом подумал. Можно сделать запрос, и все мгновенно прояснится.
Мужчина стушевался, стал покрываться пятнами.
– Послушайте, ведь все шло нормально. Мы выразили желание примкнуть к отряду, хотя люди гражданские. Уж я-то точно. Вы нас подозреваете в сотрудничестве с оккупантами, думаете, что мы не те, за кого себя выдаем? Но это же вздор, – проговорил Слесарев.
– Или кто-то из нас не тот, за кого себя выдает, – со вздохом сказал Хлебников. – Глупость, в общем.
– Почему глупость? – спросил Шубин. – Вы хорошо знакомы со своими спутниками?
– Три дня их знаю, – буркнул журналист. – До этого ни разу не встречал. Подождите, вы что хотите сказать? – Мужчина заметно напрягся.
– Давайте по порядку, – заявил Глеб. – Расскажите о себе.
Хлебников говорил пространно, долго, упирал на особенную любовь к родному государству. Человек боялся, от страха у него развязался язык. Совсем не обязательно, что он был трусом. Просто такие моменты случаются в жизни почти каждого советского человека.