Свободная комната
Часть 10 из 49 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Я чувствую, как призрак того безликого человека, который написал прощальное письмо, ложится на диване рядом со мной. Не скажу, что мне неприятно, скорее он словно придает мне сил.
Доктор все еще делает обширные записи.
— А это была она?
— Что именно?
— Попытка самоубийства?
Я вздыхаю и думаю над вопросом.
— Я не знаю, правда. Может быть. Мои родители точно так думают. Теперь я должна регулярно навещать их, чтобы доказать, что я не умерла.
— Вы когда-нибудь думали о самоубийстве в прошлом?
Я закрываю глаза. На этот вопрос трудно ответить, но я делаю все, что в моих силах.
— Не… совсем. Но иногда я просто хочу, чтобы меня не стало, понимаете? Наверное, мне стоило упомянуть, что в подростковом возрасте у меня было расстройство пищевого поведения. Я думаю, иногда это была просто попытка исчезнуть, сбежать куда-то. Время от времени я просто хочу, чтобы смерть пришла и забрала меня в Шангри-Ла, где царят мир и покой. Место, где дурные сны запрещены. Вы знаете, как пишут на могильных плитах викторианской эпохи: «Там беззаконные перестают наводить страх, и там отдыхают истощившиеся в силах».
Доктор снова улыбается мне.
— Это Библия, Книга Иова.
— Бедный старый Иов. Я ему сочувствую.
— Вы получали какую-то профессиональную помощь за эти годы?
— Да, всяческую, — по правде говоря, я книгу могу об этом написать, — уже в средней школе, когда у меня были проблемы, мой папа-врач пытался выяснить, что со мной не так, и консультировался со своими друзьями — представителями вашей профессии. Мои родители были в отчаянии, поэтому отправили меня к детскому психологу. Милая женщина. Всегда носила юбки от Вивьен Вествуд. Она спросила меня, издеваются ли надо мной другие дети, и я ответила, что нет. Она все равно решила, что это из-за издевательств, хотя я ясно сказала ей, что меня не травят в школе, — я искоса смотрю на него. — Боюсь, никто не сможет мне помочь.
— А как же ваш отец? Что он думает?
— Мой… отец? — медленно произношу я. Я вспоминаю родительский сад. Папа нежно качает меня на качелях.
— Да, — мягко продолжает доктор Уилсон, — вы сказали, что он пытался помочь, когда вы были совсем ребенком. Вы упоминаете его больше, чем мать. Кроме того, он уважаемый доктор, и у него много друзей, которые работают в этой области. Так что мне интересно его мнение. Он вам его говорил?
Я молчу. Такого я не ожидала. Я остро осознаю тот факт, что мои родители никогда в жизни не предавали меня, и я не хочу предавать их. Особенно своего обожаемого папу. Как и всех детей, родители время от времени раздражают меня, но они никогда не били меня ножом в спину. Я уже изменила свою историю так, чтобы не предавать их, и не хочу этого делать сейчас. Я пытаюсь придумать, что сказать, но предательство, кажется, подстерегает в каждом слове.
Я резко сажусь и свешиваю ноги с кушетки.
— Простите, доктор, мне пора.
Его лицо выражает безграничное сопереживание.
— Конечно, как хотите.
— Я зря потратила ваше время.
— Отнюдь.
Я встаю, немного покачиваясь и избегая рентгеновского взгляда доктора Уилсона. Я зря потратила его время. Если бы я была одним из его проблемных миллионеров, он бы заработал пару тысяч за нашу короткую беседу. Вместо этого он встретился со мной в субботний выходной в качестве одолжения моим маме и папе и ничего не получил взамен. А теперь я сбегаю как раз тогда, когда ему стало интересно. Крадясь к двери, я спрашиваю его, может ли он кое-что сделать для меня.
— Конечно.
— Я очень благодарна вам за то, что вы уделили мне время, правда, но я сюда больше не приду.
— Я понимаю.
Все еще избегаю его взгляда.
— Я подумала, может быть, когда вы столкнетесь с моим отцом или будете говорить с ним по телефону, не могли бы вы сказать ему, что я все еще хожу на сеансы терапии? Это позволило бы им с мамой расслабиться, понимаете, успокоиться. Перестать волноваться.
Доктор Уилсон сочувственно улыбается.
— Это было бы не очень этично с моей стороны, Лиза. Я имею в виду этику в личном смысле, а не в профессиональном. Послушайте, почему бы вам не присесть еще на минутку?
Я сажусь на край кушетки.
— Речь идет не о ваших родителях, не обо мне и о моем времени и не об одолжениях. Речь идет о том, чтобы вам помочь. Если вы думаете, что визит ко мне вам поможет, то приходите в следующую субботу. Я буду здесь в то же время на следующей неделе. У меня все равно всегда полно работы.
— Не думаю, что вы сможете мне помочь, — голос у меня задрожал впервые за сеанс.
— Может быть, не смогу. Но у меня большой опыт в этих вопросах, так что, возможно, и получится. Я бы хотел добавить кое-что еще. Вы никого не предадите, честно сказав, что у вас на сердце или в голове.
Я не знаю, что он имеет в виду. Неважно, это не имеет значения. Я не вернусь, но все равно говорю ему:
— Я подумаю.
Доктор Уилсон провожает меня до крыльца.
Когда он открывает дверь, я поворачиваюсь к нему лицом.
— Раньше я чувствовала, как будто время остановилось. Не движется вперед.
— Раньше? — он вопросительно смотрит на меня. — Вы сказали «раньше». Что-то изменилось?
— До свидания, доктор, — я выхожу на улицу. Поворачиваюсь к нему. — Иногда мне кажется, что я живу чужой жизнью. Что это не та жизнь, которая мне предназначена.
Прежде чем он ответит, я уношусь по улице как воришка.
Глава 9
Люди спешат мимо меня на выходе из метро, отбивая ногами знаменитый лондонский ритм. Я тоже очень тороплюсь домой. Но по сравнению с ними я медлительна, как будто вместо мышц у меня камни. Я устала. Боже, как я устала. Как будто невидимая рука выдернула меня из розетки. И это не из-за работы, а из-за прощального письма, которое я нашла.
«Для заинтересованных лиц».
Это последнее, о чем я думаю, прежде чем погрузиться в милосердный сон, и первое, когда начинаю свой день. Я не могу дать этому человеку тот покой, о котором он умолял. Может быть, меня тянет узнать его тайну из-за собственной попытки отнять у себя жизнь, чем бы ни был тот травмирующий инцидент — я не знаю, но не могу оставить своего невидимого соседа по комнате в покое. Одержимая. Так один из моих бывших психотерапевтов характеризовал меня. Как только что-то укореняется у меня в голове, я не могу забыть об этом. Оно прорастает там и растет до тех пор, пока я не уверяюсь в том, что мой разум больше мне не принадлежит. Теперь вместе со всеми остальными моими проблемами там еще и этот мертвец.
Прошла почти неделя с момента инцидента с мышью. Марта пришла ко мне в комнату, чтобы извиниться и заверить меня, что Джек никогда бы не сделал ту ужасную вещь, в которой я его обвиняю. Забавно, что, похоже, она прекрасно осведомлена о неверности мужа, но не более. Я позволила ей высказаться, не возражала, а потом попросила уйти. Я не видела Джека и хочу, чтобы так продолжалось и дальше. Если он не будет выкидывать подобных фокусов, мы нормально уживемся.
Еще один житель пригорода толкает меня, проходя мимо. Я ускоряю темп, двигаясь вниз по проспекту. Поворачиваю за угол на улицу, где ждет мой новый дом. Когда я подхожу к нему, то вижу, как соседка Марты и Джека подрезает розы в палисаднике перед домом. Я не видела ее с той незабываемой встречи, когда она обвинила меня в том, что я смеялась над ее садом вместе с Мартой и Джеком. Джек утверждает, что это бред сумасшедшей. Я не могу не вздрогнуть. Сумасшествие — это такое мерзкое слово. Ярлык, который прилипает к тебе на всю жизнь.
Очевидно одно: они с моими хозяевами терпеть друг друга не могут.
А что, если?..
Я передумываю и поворачиваю в ее сторону.
Она перестает стричь кусты и злобно смотрит на меня. Уголки рта кисло опускаются вниз. Летние брюки и рубашка, запачканная землей, висят на ее маленькой фигурке, и, несмотря на теплую погоду, на ней все так же надета шерстяная шляпа с вязаным цветком. Возраст наложил неизменный отпечаток на ее лицо, но в ее пронзительных карих глазах нет никаких признаков того, что она чокнулась, как столь красноречиво выразился Джек.
— Я Лиза, — представляюсь я, натягивая широкую улыбку.
Она не улыбается в ответ. Наоборот, ее рот и брови выгибаются от раздражения.
Настойчивое мяуканье застает меня врасплох. Глядя вниз, я замечаю откормленную полосатую кошку в ошейнике с серебристой биркой, на которой указано имя. Кошка трется об ногу женщины. Сзади еще одна полосатая кошка; ее шерсть испачкалась и встала дыбом, оттого что она, играя, роется лапкой в грязи.
— Бетти, — моя новая соседка обращается к кошке, которая льнет к ее ноге, — хватит быть такой маменькиной дочкой, — ее голос полон ласки, — иди, поиграй с Дэвисом.
Бетти и Дэвис. А, Бетти Дэвис. Актриса. Кошка, мурлыча, ускользает и сворачивается клубком на плитке, которой вымощена дорожка, как будто идея порезвиться в грязи настолько возмутительна, что и подумать нельзя.
— Чего тебе? — говорит женщина, сердито глядя на меня с прищуром.
— Я только что переехала в соседний дом.
Она издает презрительное фырканье, исходящее откуда-то из глубины.
— Ты одна из этих, да?
— Из кого?
— Из их дружков, — она выплевывает это слово так, как будто оно самое ядовитое в мире. Удивительно, что розы не увядают и не гибнут. — Я сердечно благодарю тебя, дорогуша, за хорошие манеры. Несомненно, твоя мать воспитала тебя так, чтобы ты находила время здороваться с людьми, но если снова увидишь меня, я была бы признательна, если бы ты шла своей дорогой, — тут ее садовые ножницы захлопываются.
— Нет, — спешу я ее просветить, — они мне не друзья. Я просто снимаю комнату в верхней части дома.
Кожа на ее лице расслабляется, обвисая еще больше, пока она, не торопясь, оценивает меня заново.
— Ну, на твоем месте, — бурчит она громко, надеясь, что соседи услышат, — я бы держала под рукой бутыль святой воды, чтобы справиться с этими двумя злодеями.
Я понижаю голос, надеясь, что она заметит мое нежелание привлекать внимание Джека и Марты к нашему с ней разговору:
— Вы с ними не ладите?
Бетти вернулась и трется об ногу хозяйки.
Доктор все еще делает обширные записи.
— А это была она?
— Что именно?
— Попытка самоубийства?
Я вздыхаю и думаю над вопросом.
— Я не знаю, правда. Может быть. Мои родители точно так думают. Теперь я должна регулярно навещать их, чтобы доказать, что я не умерла.
— Вы когда-нибудь думали о самоубийстве в прошлом?
Я закрываю глаза. На этот вопрос трудно ответить, но я делаю все, что в моих силах.
— Не… совсем. Но иногда я просто хочу, чтобы меня не стало, понимаете? Наверное, мне стоило упомянуть, что в подростковом возрасте у меня было расстройство пищевого поведения. Я думаю, иногда это была просто попытка исчезнуть, сбежать куда-то. Время от времени я просто хочу, чтобы смерть пришла и забрала меня в Шангри-Ла, где царят мир и покой. Место, где дурные сны запрещены. Вы знаете, как пишут на могильных плитах викторианской эпохи: «Там беззаконные перестают наводить страх, и там отдыхают истощившиеся в силах».
Доктор снова улыбается мне.
— Это Библия, Книга Иова.
— Бедный старый Иов. Я ему сочувствую.
— Вы получали какую-то профессиональную помощь за эти годы?
— Да, всяческую, — по правде говоря, я книгу могу об этом написать, — уже в средней школе, когда у меня были проблемы, мой папа-врач пытался выяснить, что со мной не так, и консультировался со своими друзьями — представителями вашей профессии. Мои родители были в отчаянии, поэтому отправили меня к детскому психологу. Милая женщина. Всегда носила юбки от Вивьен Вествуд. Она спросила меня, издеваются ли надо мной другие дети, и я ответила, что нет. Она все равно решила, что это из-за издевательств, хотя я ясно сказала ей, что меня не травят в школе, — я искоса смотрю на него. — Боюсь, никто не сможет мне помочь.
— А как же ваш отец? Что он думает?
— Мой… отец? — медленно произношу я. Я вспоминаю родительский сад. Папа нежно качает меня на качелях.
— Да, — мягко продолжает доктор Уилсон, — вы сказали, что он пытался помочь, когда вы были совсем ребенком. Вы упоминаете его больше, чем мать. Кроме того, он уважаемый доктор, и у него много друзей, которые работают в этой области. Так что мне интересно его мнение. Он вам его говорил?
Я молчу. Такого я не ожидала. Я остро осознаю тот факт, что мои родители никогда в жизни не предавали меня, и я не хочу предавать их. Особенно своего обожаемого папу. Как и всех детей, родители время от времени раздражают меня, но они никогда не били меня ножом в спину. Я уже изменила свою историю так, чтобы не предавать их, и не хочу этого делать сейчас. Я пытаюсь придумать, что сказать, но предательство, кажется, подстерегает в каждом слове.
Я резко сажусь и свешиваю ноги с кушетки.
— Простите, доктор, мне пора.
Его лицо выражает безграничное сопереживание.
— Конечно, как хотите.
— Я зря потратила ваше время.
— Отнюдь.
Я встаю, немного покачиваясь и избегая рентгеновского взгляда доктора Уилсона. Я зря потратила его время. Если бы я была одним из его проблемных миллионеров, он бы заработал пару тысяч за нашу короткую беседу. Вместо этого он встретился со мной в субботний выходной в качестве одолжения моим маме и папе и ничего не получил взамен. А теперь я сбегаю как раз тогда, когда ему стало интересно. Крадясь к двери, я спрашиваю его, может ли он кое-что сделать для меня.
— Конечно.
— Я очень благодарна вам за то, что вы уделили мне время, правда, но я сюда больше не приду.
— Я понимаю.
Все еще избегаю его взгляда.
— Я подумала, может быть, когда вы столкнетесь с моим отцом или будете говорить с ним по телефону, не могли бы вы сказать ему, что я все еще хожу на сеансы терапии? Это позволило бы им с мамой расслабиться, понимаете, успокоиться. Перестать волноваться.
Доктор Уилсон сочувственно улыбается.
— Это было бы не очень этично с моей стороны, Лиза. Я имею в виду этику в личном смысле, а не в профессиональном. Послушайте, почему бы вам не присесть еще на минутку?
Я сажусь на край кушетки.
— Речь идет не о ваших родителях, не обо мне и о моем времени и не об одолжениях. Речь идет о том, чтобы вам помочь. Если вы думаете, что визит ко мне вам поможет, то приходите в следующую субботу. Я буду здесь в то же время на следующей неделе. У меня все равно всегда полно работы.
— Не думаю, что вы сможете мне помочь, — голос у меня задрожал впервые за сеанс.
— Может быть, не смогу. Но у меня большой опыт в этих вопросах, так что, возможно, и получится. Я бы хотел добавить кое-что еще. Вы никого не предадите, честно сказав, что у вас на сердце или в голове.
Я не знаю, что он имеет в виду. Неважно, это не имеет значения. Я не вернусь, но все равно говорю ему:
— Я подумаю.
Доктор Уилсон провожает меня до крыльца.
Когда он открывает дверь, я поворачиваюсь к нему лицом.
— Раньше я чувствовала, как будто время остановилось. Не движется вперед.
— Раньше? — он вопросительно смотрит на меня. — Вы сказали «раньше». Что-то изменилось?
— До свидания, доктор, — я выхожу на улицу. Поворачиваюсь к нему. — Иногда мне кажется, что я живу чужой жизнью. Что это не та жизнь, которая мне предназначена.
Прежде чем он ответит, я уношусь по улице как воришка.
Глава 9
Люди спешат мимо меня на выходе из метро, отбивая ногами знаменитый лондонский ритм. Я тоже очень тороплюсь домой. Но по сравнению с ними я медлительна, как будто вместо мышц у меня камни. Я устала. Боже, как я устала. Как будто невидимая рука выдернула меня из розетки. И это не из-за работы, а из-за прощального письма, которое я нашла.
«Для заинтересованных лиц».
Это последнее, о чем я думаю, прежде чем погрузиться в милосердный сон, и первое, когда начинаю свой день. Я не могу дать этому человеку тот покой, о котором он умолял. Может быть, меня тянет узнать его тайну из-за собственной попытки отнять у себя жизнь, чем бы ни был тот травмирующий инцидент — я не знаю, но не могу оставить своего невидимого соседа по комнате в покое. Одержимая. Так один из моих бывших психотерапевтов характеризовал меня. Как только что-то укореняется у меня в голове, я не могу забыть об этом. Оно прорастает там и растет до тех пор, пока я не уверяюсь в том, что мой разум больше мне не принадлежит. Теперь вместе со всеми остальными моими проблемами там еще и этот мертвец.
Прошла почти неделя с момента инцидента с мышью. Марта пришла ко мне в комнату, чтобы извиниться и заверить меня, что Джек никогда бы не сделал ту ужасную вещь, в которой я его обвиняю. Забавно, что, похоже, она прекрасно осведомлена о неверности мужа, но не более. Я позволила ей высказаться, не возражала, а потом попросила уйти. Я не видела Джека и хочу, чтобы так продолжалось и дальше. Если он не будет выкидывать подобных фокусов, мы нормально уживемся.
Еще один житель пригорода толкает меня, проходя мимо. Я ускоряю темп, двигаясь вниз по проспекту. Поворачиваю за угол на улицу, где ждет мой новый дом. Когда я подхожу к нему, то вижу, как соседка Марты и Джека подрезает розы в палисаднике перед домом. Я не видела ее с той незабываемой встречи, когда она обвинила меня в том, что я смеялась над ее садом вместе с Мартой и Джеком. Джек утверждает, что это бред сумасшедшей. Я не могу не вздрогнуть. Сумасшествие — это такое мерзкое слово. Ярлык, который прилипает к тебе на всю жизнь.
Очевидно одно: они с моими хозяевами терпеть друг друга не могут.
А что, если?..
Я передумываю и поворачиваю в ее сторону.
Она перестает стричь кусты и злобно смотрит на меня. Уголки рта кисло опускаются вниз. Летние брюки и рубашка, запачканная землей, висят на ее маленькой фигурке, и, несмотря на теплую погоду, на ней все так же надета шерстяная шляпа с вязаным цветком. Возраст наложил неизменный отпечаток на ее лицо, но в ее пронзительных карих глазах нет никаких признаков того, что она чокнулась, как столь красноречиво выразился Джек.
— Я Лиза, — представляюсь я, натягивая широкую улыбку.
Она не улыбается в ответ. Наоборот, ее рот и брови выгибаются от раздражения.
Настойчивое мяуканье застает меня врасплох. Глядя вниз, я замечаю откормленную полосатую кошку в ошейнике с серебристой биркой, на которой указано имя. Кошка трется об ногу женщины. Сзади еще одна полосатая кошка; ее шерсть испачкалась и встала дыбом, оттого что она, играя, роется лапкой в грязи.
— Бетти, — моя новая соседка обращается к кошке, которая льнет к ее ноге, — хватит быть такой маменькиной дочкой, — ее голос полон ласки, — иди, поиграй с Дэвисом.
Бетти и Дэвис. А, Бетти Дэвис. Актриса. Кошка, мурлыча, ускользает и сворачивается клубком на плитке, которой вымощена дорожка, как будто идея порезвиться в грязи настолько возмутительна, что и подумать нельзя.
— Чего тебе? — говорит женщина, сердито глядя на меня с прищуром.
— Я только что переехала в соседний дом.
Она издает презрительное фырканье, исходящее откуда-то из глубины.
— Ты одна из этих, да?
— Из кого?
— Из их дружков, — она выплевывает это слово так, как будто оно самое ядовитое в мире. Удивительно, что розы не увядают и не гибнут. — Я сердечно благодарю тебя, дорогуша, за хорошие манеры. Несомненно, твоя мать воспитала тебя так, чтобы ты находила время здороваться с людьми, но если снова увидишь меня, я была бы признательна, если бы ты шла своей дорогой, — тут ее садовые ножницы захлопываются.
— Нет, — спешу я ее просветить, — они мне не друзья. Я просто снимаю комнату в верхней части дома.
Кожа на ее лице расслабляется, обвисая еще больше, пока она, не торопясь, оценивает меня заново.
— Ну, на твоем месте, — бурчит она громко, надеясь, что соседи услышат, — я бы держала под рукой бутыль святой воды, чтобы справиться с этими двумя злодеями.
Я понижаю голос, надеясь, что она заметит мое нежелание привлекать внимание Джека и Марты к нашему с ней разговору:
— Вы с ними не ладите?
Бетти вернулась и трется об ногу хозяйки.