Связанные звёздами

– Добрый день.

В ту же секунду на мне скрестились взгляды всех присутствующих. Юноши с удивлением уставились на меня. Один из художников даже уронил мерную ложку. Мне стало так неловко, что я даже покраснела. Кто знает, может быть, женщинам вообще нельзя входить в мастерские? Возможно, существует какой-то особый кодекс поведения…

Сандро, перехватив мой озадаченный взгляд, усмехнулся.

– Дорогая Розалия, как я рад вас видеть! – обрадованно воскликнул художник. – Надеюсь, вы с супругом хорошо устроились?

– Да, спасибо. Дом просто супер, – не подумав ответила я и сжала челюсти, чтобы не обронить еще какое-нибудь из новомодных словечек. Я смущенно заулыбалась и поспешила перевести тему. – Я только что столкнулась с вашим братом.

– С Джованни, – кивнул Боттичелли. – Его сыновья чуть не разгромили мою мастерскую, – маэстро глубоко вздохнул. – У вас ко мне особое дело, дорогая?

Помощники Боттичелли продолжали пялиться на меня как на пришельца: некоторые с раздражением, а некоторые с удивлением.

– Нет-нет. Дело в том, что моего мужа нет дома… и я не знала, чем себя занять… мне просто любопытно, – смутилась я. – Ваша работа так завораживает.

В глазах художника сверкнули озорные огоньки.

– Вам интересно? Идите же сюда!

Сандро мягко взял меня за локоть и повел к мольберту с «Весной».

– Дорогая Розалия, хочу представить вам одного из моих самых преданных работников – Филиппо Липпи, – протараторил Сандро, и мы остановились напротив симпатичного черноволосого юноши. – Филиппо, Розалия – наша новая соседка.

Молодой человек улыбнулся и как-то хищно склонил голову набок, будто оценивая меня. Я дружелюбно кивнула. В голове крутился целый клубок мыслей. Филиппо Липпи… хм… его работы тоже весьма известны. Точно! Я видела автопортрет Филиппо на фреске в часовне Бранкаччи. И как же я сразу его не узнала?

– Вы в порядке, мадонна? – с тревогой спросил Боттичелли. – Розалия, вы побледнели.

Еще бы! Люди, о которых я только читала и которыми всю свою жизнь искренне восхищалась, сейчас стоят передо мной! Скажите спасибо, что я в обморок не упала. Прямо-таки язык чешется рассказать Боттичелли и Липпи правду про двадцать первый век. Вы всемирно известны! Вашим талантом восхищаются миллионы! Копиисты переписали ваши картины уже, наверное, несколько тысяч раз! Глубоко вздохнув, я потерла лоб. Не могу поверить, что мы с Леопольдо единственные люди двадцать первого века, которым выпал уникальный шанс вживую пообщаться с гениальными художниками позднего Средневековья. Сегодня Сандро и Филиппо – простые ремесленники, которые даже не подозревают о будущей славе. Художники целыми днями сидят в душной мастерской и пишут шедевры при тусклом свете сальных свечей. Они полностью посвятили себя искусству. Я задумчиво тряхнула головой, позволив платку сползти на плечи. И все-таки Боттичелли и Липпи крупно повезло, что их поддерживает Лоренцо де Медичи. Без мецената им пришлось бы гораздо труднее.

– Голова немного кружится, не беспокойтесь, – улыбаясь, ответила я. – Маэстро, мне бы очень хотелось увидеть вас за работой, – я робко шагнула вперед, протянула руку и коснулась рукава рубашки художника.

Юноши перевели озадаченные взгляды с меня на Боттичелли.

Сандро удивленно приподнял брови, а Филиппо выпучил глаза и, открыв рот, как рыба, выброшенная на берег, молча перебирал губами.

– Я пойму, если… – начала было я, но Боттичелли опять улыбнулся, положил свою руку поверх моей и кивнул.

«Кажется, в вашем лице он нашел новую музу, свою новую Симонетту», – пронеслось у меня в голове, по телу побежали мурашки – сначала по плечам, затем по позвоночнику. Я встрепенулась и решительно вздернула подбородок. Останусь в мастерской, все равно заняться больше нечем. Леопольдо снова куда-то умотал ранним утром, и неизвестно, когда вернется. Если он все-таки задумал выполнить миссию «Спасти Лоренцо» в одиночку, то черт с ним, не буду мешать этому нарциссу! Я хмыкнула про себя. Если жизнь дает тебе лимоны, нужно сделать из них лимонад! Передо мной открылось обилие возможностей докопаться до новых, нигде ранее не описанных фактов, и я планирую воспользоваться ими по полной программе. Поверить не могу, что стану свидетельницей великого исторического события – написания мировых шедевров искусства. Останься я в доме с Пеппиной и Глорией, точно умерла бы от скуки. Наверное, чтобы не сойти с ума, я занялась бы изучением латыни или вышивкой.

– У нас, конечно, крошечная мастерская. Здесь даже нет лавок, – смущенно сказал Сандро. – Но вы, моя дорогая, можете расположиться вот на этом сундуке.

Я поблагодарила художника и уселась на искусно расписанный цветами деревянный ящик.

Юноши снова вернулись к работе, но время от времени они отрывались от мольбертов и недоверчиво поглядывали на меня. Я расправила юбку и немного поерзала, чтобы устроиться поудобнее. Подперев руками подбородок, я устремила внимательный взгляд на полотно, вокруг которого хлопотал Боттичелли. Маэстро использовал темперу, краску на основе яичного желтка, растительных соков, различных масел и скипидарного лака. Сандро работал четко, легкими штрихами обозначая каждый нюанс. Боттичелли тщательно вырисовывал апельсины, время от времени отстраняясь назад, чтобы полюбоваться рисунком. Филиппо внимательно следил за процессом и иногда указывал на детали, требующие доработки. Оба художника полностью погрузились в создаваемый ими новый прекрасный мир, игнорируя шум, стоящий в мастерской.

Тем временем сверху донеслись чьи-то голоса, кто-то разговаривал на повышенных тонах. Я невольно вздрогнула и обернулась. Джованни говорил, что у него двадцать детей. Наверное, в этом доме никогда не бывает тихо. Я перевела взгляд обратно на художников. Сандро и Филиппо увлеченно творили историю, не обращая на споры, крики и плач, доносившиеся сверху, ни малейшего внимания.

Вдруг один из юношей окрикнул Боттичелли:

– Мастер!

Сандро медленно оторвался от «Весны» и строго посмотрел на помощника.

– Голубой совсем закончился, а охры и киновари почти не осталось. Вы еще вчера собирались послать Филиппо за свежими красками, – недовольно бросил юноша и выразительно покосился на Липпи.

– Ты прав, Коринно, – согласился Сандро. – Филиппо, отправляйся, пожалуйста, к господину Кавиани и закупи все нужные нам пигменты. Ничего не забывай, – распорядился Боттичелли. – Бакан, киноварь, охру, сурик и, конечно, лазурь.

– Можно я тоже пойду? – осторожно спросила я.

– Хотите составить Филиппо компанию? – Боттичелли неодобрительно вздернул бровь. – Придется идти на рынок, моя дорогая.

– На рынок? Хорошо. Я во Флоренции совсем недавно, хочу познакомиться с городом, – выпалила я.

– Какая глупая идея, – серьезно ответил Сандро. – Дорогая моя, подумайте о том, что скажет ваш муж, когда узнает о подобной выходке! Благородная дама, бегающая по рынку с горшком краски! Такое поведение недостойно девушки вашего статуса, – заключил художник и сердито сложил на груди руки.

– Во-первых, Лео ничего об этом не узнает, – я заговорщически подмигнула Боттичелли. – А во-вторых, – я резко встала и капризно топнула ногой, – в моей родной стране я могла выходить куда угодно и когда угодно.

– Да ну? – скептично протянул Сандро.

Я энергично закивала. Что за дурацкие порядки? Не хочу чувствовать себя птицей в клетке! Давай, Сандро, хватит упрямиться, отпусти меня по-хорошему. Я картинно надула губы и сложила руки в молитвенной позе.

– Убедила, – художник шумно выдохнул и пожал плечами. – Не отходи далеко от Филиппо, хорошо?


Боттичелли перевел строгий взгляд на Липпи и продолжил:

– На рынок, а потом сразу же обратно. Не задерживайтесь.

Филиппо послушно кивнул и пристегнул к плечам узкой шнурованной куртки синий плащ. Боттичелли суетливо достал из кармана рубахи маленький коричневый мешочек и отдал его Филиппо.

– Этого должно хватить, – Сандро наклонился к Липпи и понизил голос. – Будь внимательнее, в прошлый раз господин Кавиани обсчитал Хуана на три флорина.

– Понял, – сухо ответил Филиппо, открывая передо мной дверь. Я выскользнула из душной комнатки и легко взбежала вверх по ступенькам. Господи, как волнительно! Мой первый выход в люди!





* * *


Мы с Филиппо не спеша шагали вниз по улице – туда, где звенел колокол. Наверное, рыночная площадь располагалась по соседству с каким-нибудь храмом. Я опасливо оглянулась по сторонам. Вдруг Пеппина или Глория тоже решили чего-нибудь прикупить? Если увидят меня, то сдадут с потрохами! Утром я притворилась больной и приказала обеим не беспокоить меня до глубокого вечера. Честное слово, мне чудом удалось незаметно ускользнуть из дома. Подтянув вверх шерстяную юбку, я торопливо семенила за широко шагавшим Филиппо.

Мы прошли пару кварталов, несколько раз свернули на соседние улочки, и один из переулков вывел нас на широкую площадь, в дальнем конце которой виднелось большое церковное здание с фасадом в романо-флорентийском стиле. Я замерла на месте и как завороженная уставилась на собор. Это же Санта-Мария-Новелла, храм невероятной красоты! Я сразу узнала украшающий стены базилики особый геометрический узор из квадратных, круглых, ромбовидных мраморных плиток белого и темно-зеленого цвета. Совершенно ослепленная красотой архитектурного сооружения, я побледнела, задрожала всем телом и едва не опустилась на колени.

– Мадонна! – две сильные руки поймали меня за плечи и не дали упасть. Филиппо обеспокоенно вгляделся в мое лицо.

– Простите! На секунду голова закружилась, – извинилась я, высвобождаясь из объятий итальянца. – Спасибо, что согласились взять меня с собой, Филиппо.

Мужчина усмехнулся.

– Маэстро Боттичелли разрешил вам сопровождать меня.

– Только после уговоров, – хмыкнула я.

Итальянец пожал плечами.

– Вам трудно отказать, мадонна, – слегка краснея, сказал Филиппо. Я тоже вспыхнула и быстро опустила взгляд, пряча под ресницами возбужденный блеск глаз.

Мы медленно пересекли площадь, направляясь в сторону величественного здания. Я шла вслед за Филиппо, качая головой и не переставая оглядываться по сторонам. Интересно… хм… что это на окнах? Неужели решетки? Я с интересом приблизилась к одному из окружающих площадь домов и помахала Филиппо, привлекая внимание мужчины к решеткам.

– Зачем они здесь? – спросила я.

– На площади часто играют в кальчо, – ответил итальянец.

– В футбол? – недоверчиво переспросила я. Окей, площадь большая и прямоугольная, она действительно подходит для командной игры. Но… здесь же собор… да и вообще, какой еще, к черту, футбол в средневековой Флоренции?

Филиппо кивнул.

– Все верно. Играют не очень-то аккуратно, так что домовладельцы ставят решетки на окна, чтобы защитить стекла от футбольных мячей.

Я задумалась, стараясь представить себе, как проходит игра.

– Идемте, мадонна, – итальянец галантно взял меня под руку и повел вдоль стен собора. Минут через десять быстрой ходьбы мы свернули направо и оказались на крошечной улочке, где дома лепились друг к другу, а от окна до окна напротив можно было достать рукой. Я остановилась и прислушалась. Издалека доносились крики, смех, ругань, детский плач. Филиппо мягко потянул меня за собой. С каждым шагом гул толпы становился все ближе. Мы еще несколько раз свернули и неожиданно влились в шумный поток людей. Горожане торопились на рынок, торговцы волокли за собой груженых мулов. Тяжело дыша, я прижалась к Филиппо. Чем ближе мы подходили к рынку, тем сильнее пахло гнилыми овощами. Отвратительный запах заставлял желудок нехорошо напрягаться. Мне даже захотелось закрыть нос рукой, но я сдержалась.

Шум нарастал бесчисленным говором. Наконец, мы вынырнули из лабиринта улочек и оказались на большой площади, вымощенной гладким булыжником. Я опасливо выглянула из-за спины итальянца и увидела тесный ряд ларьков и палаток. На рынке царило настоящее безумие. Торговцы надрывали глотки, расхваливая свой товар, кудахтали куры, мычали коровы, визжали свиньи. Я подобралась поближе к одной из палаток. На прилавках скромно лежали листовые овощи. У ног толстой краснощекой торговки сгрудились большие плетеные корзины, доверху набитые яблоками, сливами и различными травами.

– Морковь, свекла, капуста, лук… – итальянка обвела товар широким жестом.

Я смущенно покачала головой и попятилась назад. Откуда-то издалека послышался тягучий мужской бас, выделяющийся из шума других голосов. Я завертела головой по сторонам, выискивая глазами горластого торговца.

– Хочу узнать, что там продают, – пискнула я и, схватив Филиппо за руку, потащила его за собой. Итальянец нервно дернулся от моего прикосновения, но сопротивляться не стал. Не отпуская руки Филиппо, я промаршировала вдоль ларьков. Толчея становилась все гуще и труднопроходимее. Вдруг Филиппо грубо одернул меня за плечо.

– Достаточно, мадонна. Уйдем отсюда, – бросил итальянец.

Поднявшись на цыпочки и вытянув голову, я увидела посредине площади деревянный эшафот со ступенями и врытые в землю столбы, на которые была прикреплена длинная поперечная балка. Два человека в черных балахонах грубо вытолкали на деревянную платформу худого мужчину. Возбужденная толпа пришла в движение и заревела. Грузный палач жестко схватил преступника за волосы и заставил его встать на деревянный ящик. Осужденный плакал, умоляя отпустить его. Палач хладнокровно надел петлю на шею несчастного и затянул ее узел под правым ухом мужчины. Открыв рот, я в ужасе уставилась на помост… что это? Казнь на виселице? Я застыла на месте, не в силах пошевелиться, и смотрела на палача, как зачарованный удавом кролик.

Мужчины в балахонах о чем-то тихо переговаривались между собой. Наконец, один из них выступил вперед и гулким басом обратился к толпе. Люди яростно взревели в ответ. Я вздрогнула, когда ко мне сзади прижалось грязное мужское тело какого-то горожанина. Красные глаза незнакомца были устремлены на висельника, он что-то кричал, потрясая кулаком. Я крепко сжала руку Филиппо, который мгновенно отреагировал на это, тут же притянув меня к себе. Дыхание участилось, я в смятении застыла в объятиях Филиппо.

Люди в балахонах спустились с помоста и обратили на несчастного холодные взгляды. На несколько мгновений над площадью воцарилась гробовая тишина. Палач защелкал пальцами, отмеряя последние секунды жизни осужденного. Толпа напряженно ждала. Палач обвел глазами собравшихся людей и в следующее мгновение резко выбил ящик из-под ног преступника. Шея и лицо висельника побагровели, на губах выступила пена, а крики превратились в низкие хрипы. Толпа снова загудела.

Вдруг веревка оборвалась, и тело упало. Люди начали громко переговариваться, взволнованно указывая пальцами на эшафот. Мужчина с трудом приподнял голову.

– Господь помиловал его, – нерешительно проговорила какая-то женщина.

– Надувательство! Сколько флоринов заплатил висельник, чтобы вы, – возмутился черноволосый старик, тыкая пальцем в мужчин в балахонах, – подпилили веревку?

В толпе усилился недовольный гул.